Новый Мир ( № 10 2012) - Новый Мир Новый Мир

После разрыва с Галей Семенченко мои лирические чувства как-то замерзли. Но мерзлота оказалась не вечной. По окончании четвертого курса, вернувшись из лагеря под Дорогобужем, я отправился в Болшево в какой-то министерский дом отдыха, куда достал мне путевку Шура. Стоял очень теплый сухой август; звездными прозрачными вечерами, если не крутили кино, народ собирался на открытой танцплощадке, где из пасти динамика обрушивалась на отдыхающих танцевальная музыка, соответствующая вкусам местного затейника (сейчас эта профессия называется по-ученому аниматор). Однажды на площадке возникли две девушки явно из другого мира. Обе были хороши, прекрасно одеты и с удовольствием приняли мою опеку. Провожать их в конце вечера оказалось очень просто: они жили на соседней даче, куда можно было попасть через дыру в заборе. Вернее сказать, на этой даче жила одна из них — блондинка с голубыми глазами, которую звали Оля, а ее подруга Таня, темноволосая, с зелеными кошачьими глазами, гостила у нее и на следующий день уезжала.

Оля пришла ко мне и следующим вечером; мы потанцевали, а потом пошли гулять. Она училась на мехмате МГУ и перешла на второй курс. Студенток мехмата я представлял себе раньше “синими чулками” и с удовольствием отказался от своих заблуждений. Было поздно, мы уже подходили к ярко освещенной Олиной даче, где начали открываться ворота, когда вдруг она сказала:

— Давай станем за дерево. Я не хочу, чтобы нас видели.

Из ворот дачи выехала и, набирая скорость, пронеслась мимо нас машина, в которой даже в темноте можно было узнать ЗИС-110, возивший высших руководителей государства.

— Папа уехал, — сказала Оля.

Куда же меня занесло? — подумал я.

На следующее утро после завтрака ко мне подошел затейник-аниматор.

— Ты знаешь, с кем танцуешь по вечерам? — спросил он.

— С девушкой, — остроумно ответил я.

— Очень смешно, — сказал он. — Я смеюсь и заливаюсь. — И, помолчав, серьезно добавил: — Будь осторожен, ее отец — генерал, главный военный прокурор Советской армии. Я тебя предупредил.

Каким божественным промыслом, подумал я, у Торквемады получился красивый ребенок.

Я все раздумывал об этом, загорая вместе с Олей на берегу Клязьмы и разглядывая ее тонкий, нежный профиль, красиво очерченный носик с небольшой горбинкой и неожиданно темную бровь, протянувшуюся к виску, где чуть просвечивала голубизной таинственная жилка.

Чуда действительно не было. Оля оказалась приемной дочерью; каинова печать, отмечавшая инквизиторов всех эпох, ее не коснулась. Я узнал, что мать ее была немецкой балериной, но семейная история осталась мне неизвестной. Я вопросов не задавал, а Оля помалкивала. Она жила в Мерзляковском переулке почему-то с дедом, тоже военным юристом в чине полковника. Я видел его однажды, довольно пожилого, с неожиданно добрым, но бесцветным лицом. Генерала мне видеть не довелось; он жил на улице Горького, в шикарном доме, выстроенном после войны между Моссоветом и Центральным телеграфом.

Военная верхушка — довольно замкнутая каста, их дети, вероятно, тоже считают звезды на погонах родителей, как своих, так и сверстников. А может быть, эта замкнутость получается непроизвольно, естественным путем. Я знал, что Оля бывает в компании маршальских детей — дочки Жукова и сына Василевского. Она, конечно, понимала, что я принадлежу к совершенно иной среде, но великосветский снобизм был ей чужд. Однако для меня слишком большая разница и в материальном и в социальном положении была неприятна, создавала душевный дискомфорт. Оля была очень симпатичной девушкой, нравилась мне, вероятно, и я ей нравился, но ситуация, позднее описанная Довлатовым в повести “Иностранка”, мне совершенно не импонировала. Так и не сложились у нас с Олей длительные отношения.

Не только в сказках перед странствующим героем на дороге возникают развилки: пойдешь направо… пойдешь налево… Жизненный путь, наверное, любого человека время от времени пролегает через критические, поворотные точки, где судьба предлагает выбор, от которого многое зависит в дальнейшей жизни. Воскрешая в памяти этот полузабытый эпизод из своей юности, я подумал: вот была прекрасная возможность добиться быстрого успеха в жизни. Выгодная женитьба — способ, проверенный веками и актуальный в любую эпоху. Я стал мысленно конструировать свою возможную карьеру как Олиного мужа и генеральского зятя. Получалось очень привлекательно. Прежде всего, следовало при женитьбе взять фамилию тестя, как поступали некоторые исторические персонажи. Именно так, например, последовательно, в двух поколениях создалась трехсложная фамилия и титулы знаменитого убийцы Распутина князя Феликса Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона, потомка полковника Эльстона, имевшего неясное происхождение. В сочетании с безупречной пятой графой паспорта при отсутствии дурных наклонностей, порочащих связей и при поддержке высокопоставленного лица хорошая фамилия обеспечивала беспрепятственное восхождение по карьерной лестнице. Если при этом еще можно было обнаружить кое-какие способности, успех был почти гарантирован. Правда, важную роль играла некоторая гибкость позвоночника, но, решившись сделать первый шаг, не следует быть чрезмерно щепетильным.

Итак, развитие событий могло бы происходить следующим образом. По окончании института — завод и закалка характера в пролетарской среде, вступление в партию и активная общественная деятельность. Далее рекомендация парторганизации для поступления в Академию Внешторга и учеба. Затем недолгая служба во внешнеторговом объединении в Москве и отбытие в командировку года на три в хорошую европейскую страну — стандартная карьера детей сильных мира сего. Избыток свободного времени у сотрудников наших загранучреждений, наблюдаемый мной во время трехнедельной командировки в ГДР, позволил бы спокойно подготовить диссертацию на тему международной экономики, что-нибудь наукообразное и бесспорное, вроде анализа кризисных явлений при капиталистическом способе производства. Этот путь при поддержке тестя можно было бы пройти годам к тридцати. Дальше снова возникала некая критическая точка: следовало решить, двигаться ли дальше во внешнеторговой иерархии с перспективой сесть в кресло руководителя объединения либо избрать академическую карьеру в приличном институте, обеспечивающую постоянные командировки за рубеж, участие в работе различных международных организаций и консультации важных правительственных инстанций. К этому моменту можно было бы свободно владеть тремя европейскими языками и обзавестись связями, в том числе и с соответствующими спецслужбами, которые позволили бы двигаться дальше вверх уже без помощи тестя.

К середине жизни я подошел бы очень хорошо зарабатывающим, влиятельным лицом. Только это был бы уже не я, а совершенно другой человек.

В юности я не планировал свою жизнь и карьеру на долгие годы вперед. Я, как братья наши меньшие, руководствовался инстинктом. Инстинкт, вероятно наследственный, всегда выводил меня на дорогу, ведущую к максимально возможной независимости в частной жизни, в служебной деятельности и в духовной сфере. Поэтому фантазии на тему приспособления к образу жизни советской номенклатуры мне в голову не приходили.

Впрочем, эти фантазии и не имели бы под собой твердой почвы. Ведь на самом деле выгодный брак мог и не состояться: для Олиного отца не составило бы труда отделаться от нежелательного кандидата в зятья.

Таким образом, этот лирический эпизод остался лишь приятным воспоминанием.

ПРОЩАЙ, БЕСПЕЧНАЯ ЖИЗНЬ

Между тем пятый курс подвигался к финалу. В январе мы разъезжались по заводам на преддипломную практику. Я и еще несколько однокашников выбрали станкостроительный завод имени Свердлова в Ленинграде. Нам предстояло снимать комнату, так как в Ленинграде общежитие не предоставлялось. Я и Борис с труднопроизносимой фамилией Каценеленбоген поселились в самом центре, в старом доме на Мойке, в огромной коммунальной квартире, где не было ванной и где ветхие старушки едва ли не пушкинских времен дрожали от ужаса, когда я умывался до пояса ледяной водой из крана над кухонной раковиной. В эту зиму неделями стояли неслыханные морозы, далеко за тридцать, в квартире было холодно, а долгое пребывание на улице грозило обморожением. Однажды днем я пересекал Дворцовую площадь, направляясь в Эрмитаж. Площадь была пустынна, лишь около Александровского столпа топтался милиционер в дохе и валенках. Поравнявшись с ним, я увидел, что он жестом подзывает меня подойти поближе. Я подошел, недоумевая.