Блудное художество - Далия Трускиновская

Архаров усмехнулся - подарки явно недорогие, даже коли краденые - нигде в бумагах их описания не будет, но ход Клашкиной мысли ему понравился.

– Позволяю. И уговори ее сюда прийти.

– Стыдно ей, ваша милость, после того, как ее отец к нам силком приволок…

– Хорошо, ступай в канцелярию.

Архарову надо было крепко подумать. Четыре года имея дело со свидетелями, он усвоил: врут, сволочи, и не краснеют! Даже коли свидетелем оказался полицейский - возможны недоразумения. Вон Устин видел мошенника, переодетого полицейским, ночью - и спутал его с Клаварошем. То есть, тот незнакомец высок и тонок. А Клашка Иванов, допросив девку, что спала с мошенником, утверждает, что подлец с него самого ростом. Клашка же ниже Клавароша на добрых три вершка. Можно бы предположить, что сукиных сынов двое, но Устин ростом мал, ему и Клашка впотьмах великаном покажется… вот и гадай, два или один?…

Осповательно поразмыслить сразу не получилось - прибыл на извозчике Матвей и сходу объявил, что не более как на четверть часа.

– Слушай, Матвей, - сказал Архаров. - У нас в мертвецкой баба лежит, переодетая мужиком. Погляди-ка ее, авось чего заметишь.

– Надо мной по твоей милости уже вся Москва хохочет, - огрызнулся Воробьев. - Знаешь, как меня прозвали? Мертвецким доктором! Ради твоих комиссий последних пациентов лишусь!

Вот уж это Матвею не угрожало - он в Москве прижился, его полюбили, звали в лучшие дома - еще и потому, что доктору-немцу про все свои болячки не расскажешь, он и половины не поймет, с доктором Воробьевым же можно по-свойски - и все части тела именовать русскими словами, без смущения.

– Сам же ты и разболтал, как покойников исследуешь, - тут же догадался Архаров. - Поди, глянь, дело важное.

Едва уговорил и выпроводил Воробьева - примчался Никишка с полным лукошком грязи.

– Возьми внизу большой турецкий таз, я знаю, у них есть, ступай во двор, высыпь хоть часть земли туда и размешай с водой жиденько, да только делай это на солнышке, - велел Архаров. - И следи, какая там дрянь будет всплывать.

– А что надобно?

– Ишь ты, хитрый! - похвалил Архаров. - Ты как-либо исхитрись, сквозь ряднину процеди, что ли. И коли заметишь волосья в вершок или менее длиной - отложи в сторонку на бумажку, понял?

– Понял, ваша милость!

Отпустив Никишку, Архаров не утерпел - сам встал из-за стола, потянулся до хруста и поспешил в мертвецкую.

Там он обнаружил Матвея, изучающего рану на бабьей обнаженной груди. Его походный докторский сундучок был раскрыт, и Матвей держал в руке тот зонд, который врачи используют при огнестрельных ранениях, чтобы понять, где пуля застряла.

– Ну, что? - спросил Архаров.

– Ты знаешь, Николаша, я всякие колотые и резаные раны видал. Рану шпажную от сабельной отличу, от ножевой также. Бабу твою закололи таким ножом, что я отродясь не видывал. Тонкий, узкий и лезвие, сдается, трехгранное.

– Уж не багинетом ли? - удивился Архаров.

– Нет, не багинетом, тот шире.

Архаров задумался.

– Погоди! Есть у Шварца в чуланчике такой нож! Сейчас принесут, и ты скажешь, похож ли.

– А что за нож?

– А тот, которым Харитошку-Ямана - помнишь такого? - в Сретенской обители заговорщики закололи. Дядя Агафон, сбегай-ка, вели Шварцу принести длинный нож, которым Харитона укосали, он знает.

Старик ушел.

Архарову мало охоты было торчать в мертвецкой, но Матвей, истинный доктор, увлекся изучением тела.

– А глянь, - сказал он, - бабу-то били. Оплеуху она от кого-то получила знатную, а ударили, я полагаю, рукой в перчатке - вишь, рожа ободрана.

– Силком, что ли, в подвал загнали? - спросил Архаров.

Все это было прескверно - Демка мог, видя, что вранье не срабатывает, перейти к грубым угрозам. Для него важнее всего было избавить товарища от некстати явившейся супруги. Загоняя ее в подвал, он имел в виду одно - туда мало кто лазит, можно преспокойно оставить тело и уйти.

– А когда бабу порешили - не скажешь?

– А не скажу. Лежала в сыром и холодном месте, вроде твоей мертвецкой. Она там и неделю, и две могла проваляться. Да и что ты ко мне пристал! Где это видано, чтобы доктор такие вещи определял! Совсем ты из ума выжил, Николашка.

– Что, совсем способа нет? - совершенно не обидевшись, спросил Архаров.

– Когда тело недолго пролежало, определяют по гибкости членов и по трупным пятнам. А к твоему телу сие неприменимо - оно же не менее трех дней в подвале обреталось. Однако вот что скажу, коли не врут мне очи… Тот, кто бабу заколол, был ей знаком. Уж больно близко к себе подпустила. Нож-то, сдается, по самую рукоять вошел. И вошел прямехонько…

– Будь он неладен… - буркнул Архаров.

Матвей распахнул на покойнице всю одежду. Но никаких важных примет не обнаружил, хоть и перевернул ее на живот, и даже промеж ног не поленился заглянуть.

– Жаль бабу, - вдруг сказал он. - Ведь чисто жила, поди, себя блюла. Вот так жила, жила… для чего жила?…

– И дети остались, - вспомнил Архаров. - Парнишка и девочка. Неужто и они?…

Смотреть на белое тело он мог - нагляделся на трупы за четыре года, однако не желал. Было что-то стыдное в том, чтобы таращиться именно на это тело. Как если бы в убийстве была доля его вины.

На пороге мертвецкой явился Шварц и легко сбежал вниз по довольно крутой лесенке.

– Ваша милость, я с подручными обшарил весь чулан. Нигде не нашел того длинного ножа, о коем вы спрашивать изволили, - доложил он. - Он же - стилетом именуемый…

– У тебя из чулана пропал нож? - Архаров ушам не поверил.

– Да, ваша милость, у меня из чулана пропал нож. Когда и как сие могло статься - не ведаю. Полицейские служащие имеют обычно свое оружие, ко мне за ножами обращаются редко. За одеждой для наружного наблюдения и для розыска приходят, за мелкими вещицами для опознания. Бывает, десятским оружие выдаю, но не часто.

– Мать честная, Богородица лесная, этого нам еще недоставало.

– Нет хуже вора, нежели домашний вор, - нравоучительно произнес Матвей. И еще перст вверх поднял, скотина медицинская…

– Матвей, проболтаешься кому - удавлю, - сказал ему Архаров. - Ну, черная душа, долго я с этим тянул, а придется розыск проводить.

– Придется, ваша милость, - преспокойно согласился Шварц. - Однако я осмелюсь дать совет - сразу к розыску не приступать, а лишь оказать свою к нему готовность.

– И для чего сие?

– А вот увидите.

Матвей меж тем вновь взялся разглядывать тело. Но ничего нового не увидел - это и по манере чувствовалось, по наклону головы, по плечам. Архаров со вздохом уставился на доктора, почему-то припоминая его давние грехи - несколько раз Матвей не откликнулся на его призыв, потому что лежал пьяный, а потом врал, будто бы у него живот схватило…

– Вспомнил! - воскликнул Архаров. - Индижестия!

– При чем тут индижестия? - возмутился Матвей.

– Хворь, когда брюхо служить не желает!

– Ну так то тебе будет по-русски несварение желудка. И отвяжись от меня, Христа ради…

Наконец-то слова государыни получили объяснение. Любопытство было удовлетворено. Легче от этого, понятное дело, Архарову не стало. Разве что Шварц недоуменно на него поглядел - в недрах полицейской конторы завелись безобразия, а обер-полицмейстер заморскими словечками балуется…

На пороге мертвецкой явился радостный Никишка.

– Ваша милость!…

– Пошел вон отсуда! - крикнул Архаров. Он не желал, чтобы парнишки на побегушках лазили в мертвецкую и таращились на голый трупы.

Никишка исчез.

Архаров, ничего не сказав Матвею, выбрался наверх.

– Ваша милость, волосья! - доложил Никишка. - Я их в бумажку собрал, вот они!

Бумажка была развернута.

– Ну, так я и думал. Остригли бабу, стало быть, в подвале, - сказал Архаров. - Молодец, хвалю.

– А я, ваша милость, еще пуговицу сыскал, там же, в грязи, была, ее в землю затоптали.

– Давай сюда.

Пуговица оказалась небольшая, перламутровая в золотом ободке. Может статься, от камзола.

Архаров задумался. Такие пуговицы были в моде, и потеряна она, возможно, была совсем недавно. Сдается, теми, кто закопал клад. Но ничего более о бывшем своем владельце пуговица не поведала.

Архаров пошел обратно в кабинет. Следовало строжайше допросить Демку Костемарова. Как ни крути, а смерть глупой бабы нужна была только архаровцами, которые, держась друг за дружку, все желали помочь Тимофею, вот ведь и сам обер-полицмейстер додумался, куда его спрятать от бестолковой жены…

Женщина никого на Москве не знала и родни не имела, коли устроилась ночевать прямо на улице, прижав к себе детишек. Единственный, кто ее узнал и оценил исходящую от нее опасность, - Демка.

Все складывалось разумно - Демка ночью побежал искать эту самую Федосью, как-то увел ее от детишек, завел в известное ему место, куда богобоязненный обыватель под пистолетным дулом не полезет, а шуры с мазы полезут, но в полицию доносить не побегут. И тут возникли два вопроса, один другого краше.

Первый - для чего Демка велел бабе переодеться в мужской армяк и штаны?