Блудное художество - Далия Трускиновская

Он велел позвать Шварца, но немец, оказывается, уже был у Лопухина и прояснял ему подробности некого запутанного дельца.

Это было дело о покраже весьма редкого дерева из огромных оранжерей князя Юсупова и о тайной продаже через двух посредников оного труднопроизносимого дерева в оранжерею Разумовских; сложность заключалась в том, что пришлось опрашивать садовников - немцев, французов и англичан, нарочно выписываемых знатными господами из-за границы и до русской речи не имевших времени снизойти; другая сложность была в том, что архаровцы еще умели худо-бедно отличить яблоню от липы, но любой ботанический мошенник легко мог, предъявив им куст в кадке, обвести их вокруг пальца. Шварц как раз имел длительную беседу с садовником-немцем, притворявшимся, будто по-русски ни хрена не разумеет, и с немалым трудом поймал его на вранье.

Архарова в сем деле более всего, помнится, поразила цена дерева. Две тысячи девятьсот двадцать рублей - такая цена. Когда корову за полтора-два рубля можно купить. Измерив деревце в коровах, Архаров расхохотался - полторы тысячи коров! Такое стадо даже вообразить затруднительно - обер-полицмейстер же представил себе коровье войско, марширующее через всю Москву к Архангельскому, подмосковному имению Юсуповых.

Шварц явился и осведомился, чем может быть полезен.

– Что скажешь о госте нашем, черная душа? - напрямик спросил Архаров.

– С вашей милости позволения - фифист.

– Кто?

– Доподлинный и натуральный фифист, Николай Петрович.

Покопавшись в памяти, Архаров добыл оттуда сценку, когда они втроем, он, Левушка и Шварц, рассуждали о некой науке.

– Как, бишь, наука твоя звалась?

– Фифиология, сударь. Сиречь - наука об умении пользоваться людьми и своевременностью.

– Фифист, говоришь…

Менялось что-то в мире, менялось, и он вновь болезненно осознал это. Пока полковник Архаров и поручик Тучков, как полагается приятелям-гвардейцам, валяли дурака и радовались жизни, сражаясь на шпагах, капитан-поручик Лопухин деловито листал книги архаровской библиотеки, посмеиваясь тому, что почти все они - как только что из типографии, с листами неразрезанными.

– Но сей фифист высоко метит, - добавил Шварц. - Раза два обмолвился - у нас в столице-де сие невозможно, у нас было бы иначе. Желательно ему и далее в столице служить, удаляясь от нее не более чем версты на полторы.

Шварц довольно открыто дал понять начальству, что на пост московского обер-полицмейстера Лопухин не претендует. Хотя Архаров вроде бы никакого волнения не показал - успокаивать его было незачем…

– Ну, Бог с ним, - не докапываясь, какими бумагами сейчас увлечен гость, сказал Архаров. - Карл Иванович, как там твой злодей Батурин?

– Покаялся, да только не во всем. Твердит - купца точно зарезал и труп в Козье болото спустил, а приказчика не трогал, убежал приказчик.

– Куда ж он подевался? Вели Канзафарову или кому другому добежать до торговых рядов, допросить сидельцев - откуда взялся тот приказчик, где у него родня. Может, с перепугу удрал из Москвы и куда-нибудь в Самару подался.

Начался трудовой день, переполненный мерзостями и пакостями - по одной «явочной» дворовую девку со двора свели, по другой «явочной» из запертой комнаты серебряная посуда пропала, по третьей «явочной» соседка напустила на бабу порчу, от которой баба кудахтала курицей и с визгом шарахалась от святых образов.

Это все были новые дела, а у Архарова в голове сидели еще и старые.

– Никишку или Макарку ко мне! - крикнул он.

Несколько минут спустя перед ним стоял Никишка, и рожица у него была очень довольная - знал, что обер-полицмейстер непременно что-то занятное велит сделать.

– Бери лукошко и беги живо на Спиридоновку, в те хоромы, по которым вы лазали, - велел Архаров. - Там кто-то из наших за ними присматривает - так скажи, что я велел… Спустишься вниз, там бочата у стены.

Он задумался, припоминая, как лежало тело.

– Ближний к дверям бочонок отодвинь и там, где он стоял, собери грязь в лукошко, захвати два или поболее аршина вширь и до самой стены, да глубоко не вкапывайся, как раз сверху бери. Пошел!

Проводив взглядом Никишку, Архаров подумал, что надо бы еще парнишек взять для каждодневной беготни. Вот сейчас надобно доктору Воробьеву записку послать - и кто понесет?

К счастью, подвернулся Максимка-попович. Ему обер-полицмейстер и продиктовал призыв к Матвею явиться немедленно, его с тем призывом и отправил.

Потом приходили подрядчики, приносили планы городских улиц, на которых обозначали места будущего строительства. Планы Архарову были нужны для розыскной деятельности, и он всегда ругал тех, кто рисовал нечетко, названия улиц писал вверх ногами. Потом пришлось заниматься фонарями - время от времени их то пьяные били, то злоумышленники воровали. Наконец в дверь просунулась голова Клашки Иванова.

.- Ваша милость… позволите?… - Клашка, хоть и набрался мужества, чтобы без спросу заглянуть в кабинет, однако был сильно смущен и взъерошен, да еще тяжело дышал - не иначе, принесся бегом. В таком состоянии толкового доклада не жди - одни вопли и выкрики, это Архаров уже знал наверняка.

– Заходи, Иванов. Что так скоро?

– Я, ваша милость, на Якиманку бегал и с ней… с самой Фимкой Курепкиных говорил!… С самой!…

– И что, родила?

– Родила, ваша милость, парнишечку. К тетке родной из дома рожать ушла, тетка вдова, ее приютила.

– И что, решили меня в крестные позвать? - пошутил обер-полицмейстер. - Как полномочного представителя полиции?

– Ваша милость, девка в беду попала!

– Да уж, самая что ни на есть девичья беда. Ну, докладывай.

Клашка уже немного пришел в себя.

– Ваша милость, девку-то, оказывается, запугали. Я ей прямо сказал - тебя, говорю, обманули, сволочь какая-то в нашем мундире к тебе ходила, а соседи только шарахались - кому охота с архаровцем связываться?!.

– Прелестно, - только и вымолвил Архаров. Клашка опомнился и покраснел. Но, не дождавшись нагоняя, продолжал:

– Она мне сперва не поверила. Я побожился. Мы, говорю, сейчас как раз того поганца ищем, и ты не бойся - он тебе дурна уж не сотворит. Тут, гляжу, у нее вроде на душе чуть полегчало. Вот что она сказала. Ее уговорил ловкий кавалер, красавчик, буски подарил, сережки, колечко с бирюзой. Ей-то лестно было, да и дура к тому же оказалась, вздумала, будто под венец поведет. Сладилось у них скорехонько. А потом он пропал - когда уже она с брюхом показалась.

– Дело житейское.

– Житейское, да не совсем. Помните, ваша милость, как ее к нам приводили, Фимку-то? Как в три ручья ревела? Так за день до того она своего хахаля повстречала.

– Случайно, что ли, повстречала?

– Нет, ваша милость, а она его искала. Она знала, в который дом на Якиманке он порой приходит, и там бродила. И она к нему подошла, и плакалась, и просила, чтобы покрыл грех. А он ее затащил в конуру какую-то и сказал: коли ты, дура, обо мне кому-либо слово скажешь, тебе не жить, и всей родне твоей не жить, и нож показал, и тем ножом он ее по руке царапнул, чтобы кровь пошла. Она и обомлела.

– Прелестно…

– Потому и молчала! - уловив в голосе начальства едва заметное одобрение, продолжал Клашка. - И глаза поднять боялась - ну как признает? Я ей сказал - дура ты, дура, надо было господину Архарову все, как есть, донести, и имя назвать, и все, что помнишь! А она мне - так неужто господин Архаров мне бы больше поверил, чем своему служителю? А он бы, говорит, меня и точно порешил! А с него какой спрос? Разве арха… разве ж полицейских когда наказывают?…

Архаров подумал, что надо бы как-то исправлять дело, обелять репутацию подчиненных, и тут же осознал, что это - безнадежно, народ уже составил мнение, простое и сердитое, а менять таковое народное мнение - проще самый народ на каких-нибудь турок поменять…

– Стало быть, кавалер был в полицейском мундире? А что я тебе говорил?

– Именно так, ваша милость! А назвался, ваша милость… назвался Михайлой Дементьевым!

– Как?!

– Дементьевым, ваша милость!

Тут Клашка улыбнулся, а Архаров захохотал. Но смех был недолгий.

– Стало быть, этой скотине известно, что в полиции служит Михайла Дементьев, - сказал обер-полицмейстер.

– Так то многим известно.

– А что тому Михайле лет уж, поди, семьдесят? Ишь, шутник… Сколько лет тому шалуну, расспросил?

– Я, ваша милость, все запомнил… А лет тому человеку менее тридцати, так Фимка решила, а росту он чуть повыше среднего, с меня будет, так она сказала, сложения худощавого, волосом темен, в груди узок… примета еще есть - борода плохо растет, кустиками, как два дня не бреется - так сразу видать…

– Еще.

– Еще - то, что буски и перстеньки дарил. Не скупой, выходит. Деньги имеет. Я, ваша милость, прошу позволения их у Фимки взять - может статься, у нас они в розыске.

Архаров усмехнулся - подарки явно недорогие, даже коли краденые - нигде в бумагах их описания не будет, но ход Клашкиной мысли ему понравился.