Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон

23 декабря. Голод заставляет нас идти вперед. Мясной стол далеко не достаточен, от такого питания все мы испытываем слабость при ходьбе и скоро устаем. Но сегодня все же продолжали торопливый путь в деревню Кавимбы, который успешно отбросил мазиту. Сильная жара, и ходьбу в продолжение трех-четырех часов мы считаем хорошим дневным переходом. Перед вступлением в деревню присели отдохнуть; нас приняли за мазиту, и все воины деревни поднялись, чтобы убить нас, но как только мы встали, они увидели, что ошиблись, и вложили обратно в колчаны свои стрелы. В одной хижине мы видели четыре щита мазиту; значит, мазиту не всегда одерживали верх. Щиты – жалкое подражание зулусским – сделаны из шкур антилоп канн и водяных козлов и плохо сшиты.

В ответ на наши подарки Кавимба сделал очень скромное подношение, а купить что-нибудь могли только по непомерно высоким ценам. Оставались здесь весь день, 24-го, торгуясь с жителями и пытаясь купить зерно. Вождю приглянулась рубашка, и он поручил своей жене сторговаться. Она долго ругалась и проклинала нас, и мы сносили это, но смогли получить за рубашку лишь небольшую цену. Решили праздновать Рождество в другой день, в более подходящем месте. Женщины, видимо, здесь плохо подчиняются мужьям: брат Кавимбы спорил со своей супругой, и в конце каждой бурной тирады обе стороны кричали: «Принесите муави! Принесите муави!», т. е. яд для «Божьего суда».

Рождество 1866 г. Никто не хотел проводить нас до деревни вождя Моэрвы. Я намекнул Кавимбе, что убью носорога, если увижу. Тогда он сам пошел с нами и повел нас туда, где рассчитывал встретить этих животных, но мы увидели только их следы. Где-то пропали наши четыре козы: то ли их украли, то ли они отбились в бездорожном лесу; что именно произошло, неизвестно. Эту потерю ощущаю очень остро: какую бы пищу нам ни приходилось есть, немного молока делало ее приемлемой, и я чувствовал себя бодрым и здоровым, однако питаться грубой, трудноперевариваемой едой без молока очень тяжело. 26-е провели в поисках коз, но понапрасну. При Кавимбе был слуга, несший два огромных копья, которыми вождь один на один сражается с громадным животным. Мы расстались с Кавимбой, как мне казалось, друзьями; впрочем, человек, вызвавшийся быть нашим проводником, видел его потом в лесу, и вождь будто бы советовал ему покинуть нас, так как мы-де ему не заплатили. То обстоятельство, что Кавимба, расставшись с нами, крутился неподалеку, заставляет меня подозревать, что он взял наших коз, но я в этом не уверен. Потеря коз подействовала на меня сильнее, чем я мог предполагать. Теперь моя еда состоит из небольшой порции трудноперевариваемой каши, почти безвкусной, и я мечтаю о лучшей пище.

27 декабря. Проводник попросил выдать полагающийся ему отрез, чтобы носить его в пути, так как было мокро, шел дождь, а его кусок древесной ткани плохо прикрывал тело. Я согласился, и он сбежал при первом удобном случае, выполнив тем самым совет Кавимбы. В этих местах дождь выпал рано, и вся трава уже дала семена. Днем подошли к горам на севере, от которых берет начало Ньямази; некоторое время шли вверх по руслу маленькой речки, затем вышли из долины наверх. В начале подъема, в русле речки, пласт гальки иногда достигал в толщину пятидесяти футов; при дальнейшем подъеме мы встретили слюдяной сланец, поставленный на ребро, затем серый гнейс и, наконец, изверженный трапп среди кварцевой породы с большой примесью блестящей слюды и талька. Когда мы остановились на отдых, к нам подошли два охотника за медом. Они охотились с помощью птицы-индикатора; птица прилетела, когда они пришли, и спокойно ждала их, пока они курили и болтали, затем отправилась с ними дальше.

Мухи цеце, очень многочисленные внизу, летели за нами, пока мы поднимались, но когда высота увеличилась еще на тысячу футов, мухи постепенно стали отставать и покинули нас. На закате расположились лагерем около воды на прохладной высоте и сделали себе укрытия из веток густолиственных деревьев.

28 декабря. Три человека, охотники за пчелами, подошли к нам, когда мы снова собирались в путь, и сказали, что деревня Моэрвы близко. Первая группа охотников говорила нам то же, но мы уже так часто проходили большие расстояния до мест пафуни («близких»), которые в действительности были патари («далекими»), что начинаем думать, не значит ли «пафуни» просто «желаю вам отправиться туда», а «патари» имеет обратный смысл. В данном случае «близко», как оказалось, значило час и три четверти хода от места нашей ночевки до деревни Моэрвы.

Глядя назад с высоты, которой мы достигли, видим большую равнину, покрытую темно-зеленым лесом, и в ней полосу желтоватой травы, где, вероятно, течет Луангва. На востоке и юго-востоке на пределе видимости равнину ограничивает стена синих гор милях в сорока – пятидесяти отсюда. Говорят, что Луангва берет начало в стране Чиболе, прямо к северу от Макамбье (района, в котором расположена деревня Моэрвы). Оттуда река течет на юго-восток, затем поворачивает туда, где мы переправлялись через нее.

Моэрва пришел ко мне в хижину. Он пытался обычными мелкими хитростями побудить нас купить все, нам нужное здесь, хотя цены тут непомерно высокие: «Впереди ничего нет, там сильный голод. Вам нужно купить пищу здесь и нести с собой, чтобы прокормиться». Я спросил у него имя ближайшего вождя, но он не захотел сообщить его. Наконец я сказал ему, чтобы он постарался говорить, как полагается мужчине. Тогда он сообщил, что первый вождь из племени лобемба Мотуна, а следующий – Фафунга. У нас нет ничего: по дороге сюда мы не встречали животных, а переносить голод трудно. Подарив Моэрве хороший большой отрез, мы добились того, что он приготовил рагу из маэре (Eleusina caracana), т. е. пшена, и желудка слона. Было так приятно поесть как следует, что я хотел дать ему еще отрез, тем более что он, посылая ужин, передал, что завтра приготовит еще еду, и в большем количестве. На следующий день вечером, когда его спросили об ужине, он сказал, что посланный солгал: ничего больше не готовили.

У бабиса круглые головы, курносые лица, нередки лица с сильно выдающимися скулами, глаза с косым разрезом, наружный угол приподнят. Похоже на то, что у них большая примесь бушменской крови, многие могли бы сойти за бушменов или готтентотов. Возможно, что и бабиса, и вайяу смешивались с этими племенами, что могло бы объяснить их привычку странствовать. У женщин принято обнажать верхнюю часть зада, приспуская очень жесткую ткань. Они запиливают зубы, губного кольца не носят. Волосы причесывают так, чтобы они лежали в сетке на задней стороне головы. Мужчины приветствуют друг друга, почти ложась на спину и хлопая в ладоши, при этом они производят губами малопристойный звук.