Риф - Валерий Игоревич Былинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не надо, — сказал я, — я уже большой.
— Вот и хорошо. Ты большой. И хорошо, что на шахту не пошел работать.
— Работы нет?
— Нет. Считай, что я на пенсии. А она и ушла, скотина, мать твоя.
— А машина как? Ездишь?
— Ржавеет. Дорогой бензин. Да и куда теперь ездить? Но это ерунда, сынок, ерунда. Я живу один, и мне хорошо. Ко мне сослуживцы часто заходят и я к ним… Я, знаешь, читать тут пристрастился, все книги наши перечитал, теперь у соседей беру. И телевизор — теперь интересные передачи. Так что мне хорошо, ты не думай. А есть сейчас будем.
Мы пошли на кухню, отец открыл холодильник и задумчиво сказал:
— Ну вот, посмотрим, что нам тут мама оставила…
— Мама?
— Да… — он вытащил из холодильника одну за другой две кастрюли. — Вот видишь, здесь тефтели со сметаной, а тут борщ, вот, есть будем…
— А мать, — продолжал он, — она приходит иногда, раз в неделю, готовит, продукты приносит, хотел я ее послать подальше, да ладно, махнул на все рукой…
Разогрев тефтели и борщ, мы принялись есть. Ел отец быстро, шумно, некрасиво, как всегда.
— Ты же знаешь, — говорил он, — она молодая еще, ей сколько? Сорок восемь, что ли, она обожает хорошо жить…
— А ты? — спросил я.
— Я тоже. Но пожили — будет. А хоронить она меня придет.
— Ты что, отец! — крикнул я. — Тебе же только пятьдесят девять! Что ты несешь!
— Да проживу я еще, проживу, — улыбался отец щербатым ртом. — Главное — ты учись.
— Я-то учусь. Только как вы живете — мне не нравится. Ты знаешь, где она сейчас?
— Мать? А как же. Здесь, недалеко.
Выслушав отца, я сказал, что мне надо ее увидеть.
— А… давай, сынок, — сказал он задумчиво, — как хочешь.
В окнах дома, где жила мать, горел свет. Я поднялся на крыльцо, позвонил. Вышел мужчина — грузный, невысокий, от него разило спиртным, за его спиной было шумно — хором пели, смеялись.
— Ты кто? — спросил мужчина. В темноте я разглядел, что он лысоват.
— Я хочу видеть свою мать, — сказал я.
— Ага! — мужчина кашлянул. — Вадим?
— Нет, я…
— А… младшенький, — мужчина, качая головой, смотрел мне под ноги, — Валерка, значит… Я ж тебя на руках носил, помнишь?
— Нет, — сказал я громче, — позовите мать.
— Да сейчас, сейчас, Валерка, — мужчина качнулся вперед и оперся на мое плечо рукой. — Ты заходи сначала, у нас тут вечер, все свои, весело, давай, вытирай ноги.
— Нет, мне мать, — я убрал его руку, — я на минутку, я спешу…
— В чем дело, Лев? — спросила мать, появившись за его спиной. Она была выше его, волосы перекрашены, завиты. Увидев меня, она ярко улыбнулась — все зубы белые, ровные, целые.
— Иди, иди, Лева, — она осторожно взяла мужчину за плечи, развернула и легко подтолкнула в спину. — Иди, я сейчас.
Мать была в платье, похожем на халат; полы ткани, распахнувшись, обнажили ее правую ногу, которую она выставила вперед. Скрестив на груди руки, она прислонилась к дверному косяку и, улыбаясь, смотрела на меня.
— Ну, — резко сказала мать, — здравствуй, сын. Приехал?
— Приехал.
— У отца был?
— Был.
— Все нормально?
— Все нормально.
— Ты извини, что не целую, — сказала она, — вижу, что тебе не хочется.
— Отчего же? — я пожал плечами.
— Ну, тогда иди сюда, — обхватив меня ладонями за щеки, она притянула мою голову к себе и поцеловала — где-то возле губ, я почувствовал на коже щеки помаду.
— Иди домой, Валерик, — сказала она, — я завтра приду. И отцу скажи. Я бы тебя пригласила сюда, да ты, конечно, не хочешь.
— Не хочу, — я пожал плечами.
Сказав «пока», я спустился с крыльца, прошел по дорожке к калитке, вышел на улицу и вернулся домой. Отец смотрел телевизор. Он опять забыл закрыть входную дверь.
Я постелил себе в своей комнате и долго лежал без сна. Потом, в два часа ночи, я вошел в комнату Вадима.
Здесь все было по-прежнему — с тех пор, как он уехал, тут только, вероятно, подметали и мыли пол, но обстановку не трогали. На стене, напротив дивана, висело пять или шесть цитат. Я подошел ближе и узнал их — те самые, о которых я его когда-то спрашивал и он мне уклончиво отвечал. Слева в книжном шкафу я увидел среди книг потрепанную, склеенную скотчем, общую школьную тетрадь, взял ее и открыл на первой странице.
«Недалеко от Африки есть две страны, — прочитал я, — Урия и Гипия. Однажды урии захотели напасть на гипов…» и стал читать дальше, забыв обо всем. Я читал до рассвета, а потом, плохо понимая, какой сейчас час и почему я здесь нахожусь, я добрел до своей комнаты и упал на расстеленную постель.
Через три дня я сказал отцу, что мне пора ехать. Он спросил, почему так рано, и я сослался на университет, в котором, кажется, уже не учился.
Было часов шесть утра. Я зашел в комнату брата, чтобы оставить свой роман, который раньше собирался взять с собой — ведь я его прочитал. Я положил тетрадь на полку, оглянулся и увидел освещенные солнцем цитаты — среди них была та, про которую Файгенблат сказал, что она неправильная.
Я подошел ближе и прочитал:
И сказал Господь Авелю:
Где брат твой Каин?
Бытие 4. 9
Собираясь, я оставил отцу деньги, он долго отказывался, не хотел брать, потом все же отнес их в спальню, вернулся и заговорщицки, шепотом спросил меня:
— Эти деньги передал Вадим?
Помедлив, я уже на улице ответил, что да, он.
Рассказы
РИФ
Я был виден из глубины как на ладони.
Мне ничего не оставалось, как плыть.
С. Курилов «Один в океане»
Мне исполнилось пятнадцать, когда родители переехали вместе со мной на новое место жительства, в поселок Флорес. К тому времени я стал двуязычным, позабыл о сливах, яблоках и грушах, перешел в девятый класс школы, основанной на месте католического женского монастыря, и все так же продолжал свое плавание, начатое через час после приземления бело-синего ИЛа в аэропорту имени
