Московский апокалипсис - Николай Свечин

– А, чёрт с ним! – махнул рукой граф. – Он своё дело сделал – отдал резидента. Но где, чёрт побери, его бумаги?

Бумаг нигде не было.

– Надо выручать Егора Ипполитовича, – сказа Пётр, выслушав Васькин рассказ.

– Ваше благородие! – взмолился тот. – Пойдёте выручать, возьмите меня с собой!

– Какое я тебе благородие! – в очередной раз осерчал Ахлестышев. – Я беглый каторжник. А взять тебя всё одно не получится.

– Это почему?

– Жандармы твоё лицо запомнили. Дождись темноты и уходи из города. Семейство с собой захвати.

– Всё равно, – упрямо сказал мужик, – найдите мне какое применение! Самое опасное штоб! Я господина штабс-капитана предал, а он в моё положение вошёл! Полковник ихний, как я теперь соображаю, велел меня кончить. По-хранцузски. Я-то не понял, а их благородие понял. И драться за меня, за иуду, бросился! Беги, говорит, а сам в свалку. За меня, который к нему жандармов привёл… Ах я, назём![65] Негодь, холщёвая душа! Я этого так не оставлю. Семейство вот токмо спрячу и вернусь. Без меня не выручайте, дайте долг вернуть!

– Ладно, Васька, – ответил ему Отчаянов. – Без тебя не начнём. Уговорил. Мало нас. Поэтому и ты спонадобишься, не бойся. Чеши в Андроновку. Мы пока подумаем, как его благородие вызволять.

– Не известно даже, куда его засадили, – подал голос Саша-Батырь. – Вернее всего, в Кремль.

– Полестель любит хвастать; может, и проболтается нынче вечером, – заметил Ахлестышев. – Чёрт! Как не вовремя! У меня такие сведения на руках!

– Кстати о сведениях, ваше благородие, – встал и вытянулся перед каторжником унтер-офицер. – Осмелюсь доложить. Срочно пишите донесение. Васька вернётся – пошлём курьером.

Эти “ваше благородие” и “вы” ясно показывали всем, что разведывательная часть теперь перешла в ведение Ахлестышева.

– Да, я сейчас же запишу, – согласно кинул Пётр. – Надо выяснить, кто такая баронесса фон Цастров. Где она собирается перейти за аванпосты, когда, с каким прикрытием. Это очень важно!

– Баронески этой, может, и в Москве уж нет, – пробурчал Саша-Батырь. – Ушла давно!

– Если и ушла, то сыщут, – уверенно сказал Отчаянов. – Много ли баб сквозь посты проходят? Главное – вовремя сообщить.

Ночью “отчаянные” попытались напасть на квартиру генерала Ларибуасьера, командующего артиллерией Великой армии. Стоянка его была обнаружена случайно. Генеральский повар купил у Голофтеева белужий балык и заплатил золотом. Степанида на этот раз довольствовалась грудинкой и от балыка отказалась… Ликвидировав товар, купец пошёл за щедрым покупателем. Тот привёл его в особняк в Малом Могильцевом переулке, хорошо охранявшийся. Голофтеев покрутился вокруг, зашёл на двор – и встретил там знакомого обывателя. Оказалось, тот служит в интересном доме дворником. Обыватель и сообщил, кто именно поселился в особняке. Человек этот был хорошо знаком Голофтееву, как регент храма Священномученика Власия: трезвый, честный, богобоязненный. И купец ему открылся. Сказал: помоги нам попасть в дом, мы тому генералу кишки на голову намотаем… Мещанин сразу согласился.

Ничего путного из их рейда не вышло. Генерал оказался осторожным. Кроме десяти человек охраны в доме жили ещё ординарцы, камердинеры и полдюжины артиллерийских офицеров. Орех был партизанам не по зубам. Как выразился Батырь: хотели триста, а взяли свиста… Прогулявшись туда-обратно впустую, они уже в Скатёрном налетели на трёх французов. Это оказались тиральеры[66] Молодой гвардии: лейтенант и двое рядовых. Зря ребята разгуливали по ночной Москве… Лейтенанта ударом кулака сбил Батырь, а солдат быстро закололи. Вардалак уже занёс над офицером тесак, но Отчаянов перехватил его руку.

– Одёжу береги.

И Батырь задушил лейтенанта. Когда партизаны потащили трупы в ближайший подвал, Пётр споткнулся обо что-то в темноте. Оказалось, в подвале уже лежал убитый кем-то француз.

– Сколько их по всей Москве распихано?

– Да, разошёлся русский человек, – вздохнул егерь. – Теперь держись!

В итоге у Ахлестышева оказался полный офицерский мундир.

Утром выяснилось, куда поместили Ельчанинова. Это рассказал, бахвалясь, граф Полестель. В Кремле две гауптвахты: Сенатская у Никольской башни и главная, что около Спасской. Но русские арестанты сидят в Оружейной палате. Это здание, только что построенное и до конца ещё не отделанное, предназначалось для музея. Экспонаты старой Оружейной палаты уже несколько лет лежали в ящиках. Так их и увезли в Вологду с приближением французов. Теперь в палате содержали подозреваемых в поджогах. В отдельную комнату в дальнем конце поместили штабс-капитана.

Ещё полковник объяснил, как ему удалось выследить резидента. Он охотился на Фигнера, но тот звериным нюхом почуял опасность и ушёл в леса. Остались его охранники и в их числе Василий Зыков. Его встретил на улице и опознал некий Лакруа. Этот негодяй до войны служил в Москве квартальным поручиком. Обер-полицмейстер поручил ему эвакуировать в Нижний Новгород важного пленного, шефа эскадрона Сен-Перна. Лакруа остался и вручил офицера французам. Теперь он находился при Полестеле в качестве соглядатая. Лакруа знал Зыкова по службе, поскольку андроновский мужик имел проблемы с законом. (Как, впрочем, и все жители этой удивительной деревни). Было известно, что немало уголовных связаны с партизанами. Вчерашний полицейский проследил мужика, и тот вывел его на укрытие Фигнера. В итоге капитан ускользнул, а его охранник попался и сдал резидента.

На вопрос Ольги, что же теперь будет с русским офицером, Полестель ответил: повесят. При аресте он был одет в партикулярное платье, значит, военнопленным не является. Если выдаст агентурную сеть – отделается тюремным заключением. Могут потом обменять на кого-нибудь… Но дела Ельчанинова плохи. Он отказывается отвечать на вопросы и тем приближает свой конец.

Итак, штабс-капитан сидит в Кремле, в Оружейной палате. Это была плохая новость. В Кремле живёт Бонапарт, поэтому там полно охраны. Гарнизон состоит из гвардейской пехоты и артиллерии. Всех этих людей император лично знает по именам. Незнакомому человеку проникнуть внутрь почти невозможно, а вести разведку – совершенно исключено.

Партизаны сели в кружок, и Ахлестышев стал докладывать:

– В Кремль теперь есть только два входа: через Никольские и Троицкие ворота. В каждых стоят парные часовые. Внутри возле ворот – караульные отряды по сто человек.

– Ого! – поразился Саша-Батырь. – А другие башни?

– Заложены. Но и там у каждой поставлено по пикету. Пикеты сильные: из восьми солдат с сержантом. Кремль круглосуточно патрулируется, по углам и на стене – посты и караульные кордоны. Русским вход внутрь категорически запрещён, даже в сопровождении лиц из императорской квартиры. Исключения только для тех, кого вызвал сам Бонапарт. При поимке русского велено убивать его на месте.

– Да… Хрен войдёшь…

– Если даже и удастся войти, намного сложнее будет выйти. Гвардейцам запрещено покидать Кремль. Выпускают только по письменному разрешению ротного командира. Предположим, что мы сумеем вытащить штабс-капитана из тюрьмы. Но как провести его мимо часовых?

– Хм… А Тайницкий подземный ход?

– Замурован.

В подвале повисла тягостная тишина. Было ясно, что спасти Ельчанинова невозможно.

– Я оденусь офицером и посмотрю, всё ли так строго. В любой охране бывают прорехи.

– Кто может вас опознать? – спросил егерь.

– Никто, – уверенно ответил каторжник. – Полестель считает меня расстрелянным. Князя Шехонского самого в Кремль не пустят – он русский.

Тут сверху постучали, и в подвал спустился Васька Зыков. Он привёл с собой двоюродного брата, такого же уголовного, как и он сам.

– Вот! Вместях воевать будем.

Перед тем, как идти в Кремль, Пётр должен был переслать в русскую ставку сообщение. Там говорилось о докладе Полестеля, о баронессе фон Цастров и о том, что Ельчанинов арестован. Временно, до замены, командование над разведывательной сетью в Москве принимал на себя он, беглый каторжник Ахлестышев. Подписывая впервые рапорт на имя самого Кутузова, Пётр волновался. Как отнесётся к этому фельдмаршал? Пришлёт Фигнера или стерпит беглеца по необходимости? От этого, возможно, зависит вся его дальнейшая жизнь. Если не убьют…

Вручая рапорт Саше-Батырю, Пётр сказал:

– Здесь очень важные сведения. Самые ценные, что удавалось добыть. Если письмо попадёт в руки французов, ты погубишь всех: Мортиру, Ольгу, Степаниду, Саловарова. Понимаешь?

Батырь молча кивнул.

– Теперь вы, ребята, – Ахлестышев повернулся к братьям-разбойникам. – Рапорт должен непременно дойти до нашего командования. От него, может, исход войны зависит… Идёте втроём. Если встретите противника – это ваш противник. Курьер должен прорваться любой ценой. Любой! Понятно?