Московский апокалипсис - Николай Свечин

Москвичи, все теперь похожие на одну большую артель нищих, слушали диковинного оратора с видимым удовольствием. Некоторые боязливо оглядывались и молчали, но большинство криками выражали одобрение. Стоявший рядом патруль французов ушёл от греха подальше. Пётр с изумлением узнал в отважной даме Анну Николаевну Щепотьеву. Действительно, старая дева, она была дочь генерала и чудаковатая богачка. В мирное время Щепотьева занималась лишь вязанием и сплетнями – и тут такое… Чудны дела твои, Господи! Страстной монастырь заселили гвардейцы, напротив, в доме Голицына – штаб интенданта Великой армии. Всюду синие мундиры – и такая пламенная и открытая агитация…

Чем ближе становилась Неглинная, тем большее нетерпение охватывало Сашу-Батыря. Только две недели назад они уехали оттуда, а сколько событий случилось с тех пор! Связанный строгой военной дисциплиной, налётчик не имел времени навестить свою слободку. Теперь, когда обстоятельства позволили, наконец, это сделать, он шёл и аж пританцовывал от нетерпения. Сейчас они завернут за ограду Высоково-Петровского монастыря, и станет видно Волчью долину! Или то, что оставил от неё пожар…

– Конечно, всё сгорело к чертям, – готовил сам себя к худшему вардалак. – Лишь бы люди были живы.

Но через секунду добавлял:

– Однако всякое бывает… Ты вон шёл на Остоженку слёзы кулаком по роже растереть, а что вышло? И дом цел, и княгиня твоя на месте!

Под такие разговоры они достигли поворота – и крикнули оба в голос:

– Ура!!

Разбойничья слободка торчала среди руин целая и невредимая. Солдаты отстояли всё же Французский квартал. Он красовался своими улицами, словно большой остров в застывшем море опустошения. Береговая линия этого острова были извилиста, и уходила к Маросейке и Покровке. Неглинная представляла собой как бы отдельный мыс, приделанный к острову чьей-то заботливой рукой. Ай да сапёры! Ай да Мортира Макаровна! Без сомнения, своим спасением слобода была обязана именно им.

Быстрым шагом беглые чесали по бульвару. Вот уже различимы лица людей, что толкутся возле Болота или черпают воду из “басейни”. Саша узнавал их и радостно перечислял по именам. Ещё пятьдесят саженей… двадцать… Батырь сиял, как новый лобанчик: если целы дома, значит, живы и люди! Тут из подворотни вышли Тетей с Мортирой и, не замечая гостей, продолжили о чём-то беседовать. Из горла налётчика вырвался сдавленный крик. Гулящая повернулась на звук, приложила ладонь к глазам – и кинулась навстречу. С разбегу девушка влетела в раскрытые объятья Саши, гулко ударилась в его могучую грудь.

– Живой!

– Живая!

Пётр с изумлением и умилением уставился на них. Лишь теперь он понял, что тут тоже любовь! Батырь часто вздыхал по слободке, по друзьям-вардалакам, но о Мортире говорил скупо. А гляди-ка ты! Теперь он стоял, замерев, и словно боялся выпустить рдеющую от счастья девушку.

Подбежал радостный Тетей, тоже вцепился в Сашу, потом крепко пожал руку Ахлестышеву.

– Живы! Оба-два! Вот молодцы ребята! А мы уж тут не знали, что и думать. Нет и нет, нет и нет! Мортира с горя чуть умом не тронулась. Кажний день ходила по улицам, повешенных-расстрелянных смотрела, нет ли среди них Сашки. Где ж вы были так долго?

Времени у друзей оставалось чуть-чуть: скоро Степанида прибежит на Поварскую. Надо было успеть познакомить её с “крестницей”, объяснить завтрашние маневры. Поэтому вскоре они уже шли втроём обратно на Бронные. Мортира Макаровна не отпускала Сашину руку и без умолку говорила: рассказывала, как жила без него эти две недели. Встречные оборачивались на красивую дородную девку в обнимку с великаном: давно им в Москве не попадалось таких счастливых лиц…

Знакомство со Степанидой прошло хорошо. Гулящая, видно, умела ладить с любыми людьми. Договорившись обо всём, вдова спросила:

– Да, дочка, а как тебя по имени-то величать? Не может же моя крестница пушкой зваться.

– Солкой крестили, тётенька.

– Ага… Гляди, Соломонида: чтобы моего Зосиму Гурича не трогать! Мы с ним ещё и не поженились даже.

– Конечно, тётенька.

– А то я ведь вижу: перед тобой ни один мужик не устоит!

– Нешто такая красивая, а, Степанида? – шутя, поинтересовался Ахлестышев.

– Красивая, Пётр Серафимович, – подтвердила баба. – Но важнее, что весёлая. Будто солнышко вокруг неё разливается. Мужики таких-то боле всего любят. Вот я насчёт Зосимы и опасаюся.

Потом Саша повёл девушку обратно на Неглинную. Нужно было отыскать Большого Жака и договориться с ним о рекомендации. Пётр же отправился на Козье болото. Стукнул в дверь маленького домика четыре раза. Голофтеевский кум впустил его. Ельчанинов сидел под образами и что-то писал. Рядом пристроился курьер.

– Срочное, Пётр Серафимович? А то мне человека отсылать…

Ахлестышев присел сбоку и коротко доложил о задуманной им операции. Штабс-капитан кивнул.

– Хорошая идея. Завтра жду с докладом. Очень интересно, что там граф написал?

Утром следующего дня Пётр привычным маневром попал в будуар княгини.

– Ну что? – первым делом спросил он её.

– Что “что”? – не поняла Ольга.

– Граф сюда вчера ломился?

– Ему было не до этого! Приехал поздно и расстроенный. Наполеон не одобрил его доклада!

– Чёрт! Мы опоздали? Бумага осталась в Кремле?

– Бумага в кабинете. Полестель вчера потряс ею, обругал императора самодовольным индюком и ушёл к себе. Если не сжёг с досады, так и лежит где-то там.

И они принялись ждать. Ольга уже знала от Степаниды Фроловны, что у неё появится горничная. Такая махинация обрадовала княгиню: в своё время они с Мортирой понравились друг другу. Время тянулось медленно. Наконец из верхней гостиной послышался знакомый заразительный смех. Ему сопутствовал ещё чей-то сдавленный смешок, больше похожий на лай. Шехонская отправилась выяснять, что там происходит. Вернулась она минут через двадцать и сказала:

– Тот лай был смехом всегда серьёзного камердинера. Кажется, он уже без ума от новой горничной. Удивительная девушка!

– Когда же они отправятся на Неглинную за справками?

– В этом нет нужды. Большой Жак лично явился сюда вместе с Мортирой. В парадном мундире, такой представительный… Его хорошо проинструктировали: увидел меня и виду не подал, что мы знакомы!

– Вот как! Морис никуда не едет! Как же я смогу попасть в кабинет графа?

– Там уже что-то назревает. Через пять минут я снова выйду и разнюхаю. Сиди здесь!

Действительно, как оказалось, Мортира Макаровна зря времени не теряла. Княгиня подкралась к комнате графского камердинера и быстро вернулась.

– Иди! Там весь этаж ходуном ходит, ему сейчас не до тебя!

С пистолетом в одной руке и ключом в другой Ахлестышев бесшумно подкрался к двери в кабинет. Прислушался. В нижней гостиной жандарм говорил товарищу:

– Какая женщина, о боже! Чертяке Морису всегда везёт. А ты сиди тут и завидуй…

Ключ провернулся в замке без звука. Пётр проскользнул внутрь, запер за собой – и сразу же увидел доклад. Пачка мелованных листов, сшитых красными шёлковыми нитями, лежала на бюро. Сверху было написано:

“Аналитическая записка полковника штаба графа Луи д’Полестеля. Рассуждение о вариантах развития осенне-зимней компании Великой армии в 1812-1813 годах”.

Бегло пробежав глазами все пять страниц, Ахлестышев нашёл в конце предложения автора. Полестель считал необходимым немедленно выступить из Москвы на Юхнов. Оттуда свернуть в территории, не разорённые войной, выйти к Смоленску и Вильно, где и зимовать. К концу октября создать операционную линию по реке Двине так, чтобы её левый фланг опирался на Ригу, а правый на Смоленск. Расположить на этой линии все наличные силы. Включить в них фланговые корпуса: Макдональда, Сен-Сира и Удино с севера, Ренье и Шварценберга с юга. Зимой провести усиленную мобилизацию в Италии, Пьемонте, герцогстве Варшавском и государствах Рейнского союза. Призвать по всей Франции конскриптов[63] по сроку 1813 года. И с окончанием весенней распутицы идти походом на Петербург.

Под заключительными словами Полестеля другой рукой было приписано:

“Согласен с выводами графа. Надо немедленно уходить, пока не началась распутица. Начальник Главного штаба маршал Бертье”.

А ещё ниже стояло:

“Оба мнения ошибочны, ибо опираются на ошибочное толкование фактов. Приказываю ждать сообщение от баронессы фон Цастров. Это сейчас самое важное.

Н.”

Резолюция Наполеона! Даже будучи статским, Ахлестышев понимал ценность сведений, пришедших ему в руки. Кто же такая баронесса фон Цастров, если от её сообщений зависят решения императора? Не та ли это женщина-агент, которую поляки хотели заслать в Петербург? Нужно было срочно доложить обо всём штабс-капитану Ельчанинову.

Вдруг из коридора послышался шорох, и кто-то взялся снаружи за дверную ручку. Пётр нырнул под письменный стол. Что за чертовщина? Камердинер уже вырвался из объятий восьмипудовой девушки? Слишком рано! Партизан затаил дыхание. Неизвестный подёргал дверь и убедился, что она заперта. Сейчас он уйдёт, и можно будет вернуться к Ольге. Неожиданно раздался лязгающий звук – в скважину вставили ключ. Человек хочет войти внутрь! В маленькой комнате не укрыться. Ахлестышев отложил пистолет и нащупал в сапоге нож – приём, подсмотренный им у Саши-батыря. Если напасть неожиданно, можно убить даже замечательного фехтовальщика, каким будто бы является Морис. При большом везении… Можно затем попытаться незаметно покинуть дом. Бросив на погибель всех, кто останется: Ольгу, Мортиру, Тюфякиных. Что же делать?