Я, Хуан де Пареха - Элизабет Бортон де Тревиньо

провела в полубреду-полусне, сотрясаясь от кашля, но уже не понимая и не мучаясь. Мы засыпали её гроб землёй спустя всего два месяца после смерти Пакиты и её младенца. Теперь они лежали бок обок.

Мастер не пролил ни слезинки, но стал совсем молчалив и замкнут. Он не разговаривал, не отвечал на вопросы и много дней кряду ничего не ел, разве что дольку апельсина или банан. Он осунулся, стал бледен, вял и ко всему безразличен. Не будь меня рядом, он вряд ли вспомнил бы, что надо одеться и умыться поутру. Он явно был не в себе. Во всяком случае, душа его точно улетела в неведомую страну, вслед за дорогими его сердцу людьми.

Его Величество повёл себя очень достойно, всячески доказывая Мастеру свою преданность и дружбу. Он приходил каждый день, большой, неуклюжий, садился рядом с ним, молчал вместе с ним... И это сочувствие не угнетало, а утешало.

На исходе зимы Мастер вновь взялся за угольные палочки и кисти. Думаю, особых поводов для этого не имелось, просто он так привык держать их в руке за долгую жизнь, что тянулся к ним машинально, несмотря на разбитое, горюющее сердце. Он работал днём и ночью, но из набросков и картин этого периода почти ничего не осталось: Мастер всё рвал и сжигал. Я до сих пор берегу как зеницу ока то немногое, что мне удалось сохранить.

Но вот однажды король, облачённый в синие праздничные одежды, вошёл в мастерскую в сопровождении пажей и герольдов. И Мастер внимательно выслушал объявление, подписанное Филиппом IV и зачитанное в его присутствии.

Оказалось, что дочь короля, инфанта Мария Тереза, скоро выходит замуж за французского короля Людовика XIV, причём сам он в Испанию для бракосочетания не приедет, а отправит в Мадрид своего полномочного представителя. Тем не менее свадьба должна пройти со всей пышностью, уместной для столь грандиозного события, а придворный художник, дон Диего Родригес де Сильва Веласкес будет отвечать за убранство и украшение павильона, в котором состоится церемония.

Когда король со свитой удалились, Мастер тут же принялся рисовать. Я сразу понял, что новое задание востребует все его таланты, коих множество, и все его силы, коих осталось совсем немного. Ему придётся советоваться с архитекторами, строителями, портными, с поставщиками вин и поварами. Свадьба — всегда большое событие, а уж при испанском дворе и подавно, тем более что Людовик XIV — самый могущественный монарх в Европе. И пусть сам он не будет присутствовать на церемонии, сюда наверняка нагрянет множество французских вельмож, которые потом, в Париже, доложат о свадьбе во всех подробностях. Я испугался, что бремя ответственности может оказаться непомерным для подкошенного горем Мастера. Ведь он всегда относился к поручениям короля со всей серьезностью и выполнял их неукоснительно, чтобы король мог им гордиться. Однако произошло чудо: Мастер воспрянул духом. Замыслы по убранству павильона завладели им всецело, времени на скорбь и уныние просто не оставалось. Не прошло и месяца, как Мастер снова стал самим собой.

Мы обследовали место, которое король облюбовал для свадебного павильона: красивый, но заболоченный остров посреди реки Бидасоа. С наступлением сумерек на зелёные луга опускался густой нездоровый туман, а по утрам оттуда вылетали полчища комаров, которые позже словно растворялись под жаркими лучами солнца.

Никто не сомневался, что остров живописен и павильон будет прекрасен, а здешние миазмы{48} никому не принесут никакого вреда, поскольку церемония будет длиться всего один день. Но мы-то провели там много дней: размечали территорию, подсчитывали необходимые материалы, возводили и украшали павильон... А место оказалось крайне пагубным для здоровья.

Меня всё это очень тревожило, но — вопреки моим тревогам — ни Мастер, ни я не захворали, хотя среди рабочих многие заболели, а то и умерли от малярии за время строительства. Впрочем, никто не придавал этому особого значения, поскольку летом в наших краях часто свирепствуют лихорадки.

Я всегда старался по возможности освободить Мастера от утомительного надзора за ходом работ, чтобы он проводил побольше времени в мастерской, придумывая будущее убранство павильона. Но окончание строительства близилось, и он всё чаще появлялся на стройке: проверял, как выполняются его указания.

Готовый павильон выглядел торжественно, в лучших испанских традициях, воплощая в себе величие, блеск и мощь королевского дома. Замысел Мастера состоял в следующем: огромный прямоугольный двор выложили светлым камнем, перемежающимся с брусом тёмного дерева, а сверху постелили зелёные ковры разных оттенков: от нежной весенней дымки до густой насыщенной листвы. Там и сям ввысь устремлялись арки, но без всякого свода. Поскольку дождя не предвиделось, Мастер велел соединить их лишь лёгкими решётками и пустил по решёткам вьюны, которые вскоре дали побеги и зацвели благоуханными мелкими белыми соцветиями. Я стоял под ними, глядел вверх сквозь узор из цветов и листьев и дышал ни с чем не сравнимой прохладой и чистотой...

В павильоне возвели алтарь. Весь бело-золотой — за исключением деревянного распятия. Все полотна для алтаря Мастер написал собственноручно: и двух высоких ангелов в белых одеждах, и Иосифа, и Сантьяго, как в наших краях называют Святого Иакова, а сверху поместил удивительной красоты Мадонну. Все эти картины он выполнил в несвойственной для себя манере: задний план не темнел, а сиял серебряным светом.

По всему пути свадебной процессии Мастер разместил изображения высоких белых ваз с цветами, чередуя их точно с такими же, но настоящими вазами, которые дополнительно отражались в зеркалах. Всё это напоминало огромную цветочную беседку, но живых цветов на самом деле было не так уж много, и их аромат не дурманил, не кружил голову. Мастер не хотел, чтобы инфанта или кто-то из её придворных дам потерял сознание во время свадьбы, поэтому всё продумал очень тщательно.

Всех участников церемонии, кроме инфанты Марии Терезы и короля Филиппа IV, Мастер облачил в зелёные одежды различных оттенков. Инфанта, естественно, была в белом, с венком из белых цветов на золотистых волосах, окутанных длинной прозрачной белой вуалью. А Его Величество — в серебристом костюме со светло-зелёными вставками и вышивкой.

Ничего более прекрасного, чем эта свадьба, я в жизни не видел. Более того, я уверен, что приехавшим из Франции вельможам тоже не доводилось присутствовать на церемонии столь безупречной, утончённой и, одновременно, грандиозной — под стать невинной юной невесте и великим надеждам, которые возлагала страна на этот брак.

После церемонии мы с Мастером возвратились в Мадрид, где он — по долгу службы, разумеется, — присутствовал на всех балах, приёмах и пирах, которые