Я, Хуан де Пареха - Элизабет Бортон де Тревиньо

раздобыть опий. Начинаются очень тяжёлые времена, Хуан. Пока Господь не приберёт её, будет всё только тяжелее.

Хозяйке, однако, через пару дней полегчало. Так иногда бывает, но ненадолго. Она поднялась с постели, приоделась и даже поклевала какие-то лакомства, которые в избытке готовила для неё Лолис. Вечером второго дня она даже спустилась к ужину и сидела около Мастера, весёлая и счастливая. Она поела довольно плотно и ни разу не кашлянула.

В какой-то момент, за столом, Мастер взглянул на меня, и я сразу понял, что он намерен сделать. Повернувшись к жене, он сказал:

— Жизнь моя, у нас новости. Я дал свободу нашему доброму другу Хуану. Теперь он не раб, а просто мой уважаемый помощник. Я понимаю, что с тех пор, как наша дочь вышла замуж, тебе стало очень одиноко. Но Хуан снимет с моих плеч множество разных обязанностей, и я буду больше отдыхать и больше времени проводить с тобой.

Хозяйка просияла.

— Как я рада, что ты будешь со мной! Конечно, мне одиноко! Я и заболела от одиночества.

— А вторая новость вот какая. Наш Хуан хочет жениться. Его сердце принадлежит тебе, Лолис, — продолжал Мастер, обратившись к моей возлюбленной, которая прислуживала нам за столом. — Что ты на это скажешь?

Хозяйка всплеснула руками.

— Лолис! — воскликнула она. — Отвечай, не томи!

Как сейчас помню эту минуту: на Лолис платье оттенка нежного цветущего миндаля, а волосы забраны назад длинным розовым шарфом.

— Я вправе ответить, как хочу? — спросила Лолис.

— Конечно.

— Тогда мой ответ: нет.

Её «нет», точно кинжал, пронзило меня в самое сердце.

Увидев, как мне больно и плохо, Лолис добавила своим низким грудным голосом:

— Я ничего не имею против Хуана. Он мне нравится, и он добрый человек. Но я не готова рожать новых рабов.

— Ты права, Лолис, — тихо, но твёрдо отозвался Мастер. — Хуан теперь свободный человек. И я уверен, что ты тоже получишь свободу. Моя жена сделает тебе этот подарок на свадьбу. Верно, любимая?

Хозяйка закивала. Она всегда старалась угодить Мастеру, а теперь, в болезни, вообще повиновалась ему беспрекословно.

— Несите сюда чернильницу с пером и бумагу! Я напишу вольную прямо сейчас!

Написав письмо, хозяйка вложила его в руку Лолис.

— Ты свободна, дорогая, — произнесла она. — Не только в душе, как это было и прежде, но наяву. Прошу тебя об одном. Останься со мной. Не покидай меня... пока...

Сунув письмо за пазуху, Лолис с нежностью взглянула на госпожу.

— Я так рада стать свободной! Вы даже не представляете, как рада. Я знала, что это произойдёт, но не чаяла, что так скоро. Я ведь видела будущее: и свободу, и себя замужем за Хуаном. Конечно я останусь с вами, хозяйка. Столько, сколько захотите. И... спасибо вам.

Она тихонько собрала со стола тарелки и вышла.

Мастер одним взглядом позволил мне последовать за Лолис на кухню. Она стояла на коленях в углу и истово молилась.

— Я благодарю Господа, — объяснила она мне. — Ведь я просила Его о свободе каждый день, всю жизнь.

— Так ты выйдешь за меня, Лолис?

— Выйду. Но ты мог бы найти себе жену получше. Я ведь и гордячка, и с норовом, и на язык остра.

— Такой я тебя и люблю.

И тут она, наконец, позволила мне себя обнять... погладить по чёрным волосам... поцеловать в щёку и в лоб...

— Я никогда не могла смириться с тем, что живу в рабстве, — прошептала она. — Я даже не умела быть благодарной Господу, потому что не видела, за что Его благодарить. Я-то понимаю, что Он создал всех людей равными, что никто не смеет владеть другим человеком. Меня тяготило не то, что я — служанка, а то, что я — рабыня. Только здесь, в этом доме, в моей душе настал хоть какой-то лад, потому что вы все хорошие... и хозяйка так добра... Я сделаю всё, что смогу, чтобы скрасить её последние дни... Но, Хуан, пойми, я всё равно не такая, как ты. Во мне нет твоего смирения. Я ненавидела своё рабство. В иные дни все мои силы уходили на то, чтобы сдержаться, не выдать своей ненависти — ни словом, ни звуком, ни взглядом...

— Всё это теперь в прошлом! Забудь! Если нам суждено иметь детей, они родятся свободными людьми.

— Да, конечно. Но сколько наших собратьев остаются рабами!

— Настанет день, когда все они будут свободны. Я в этом уверен.

— Настанет. Только не скоро. А до тех пор прольётся много крови, — мрачно предрекла Лолис.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в которой я прощаюсь и грущу

Мы с Лолис обвенчались в той самой церкви, неподалёку от нашего дома, куда я — с лёгкой руки Бартоломе Мурильо — регулярно ходил исповедоваться и причащаться. На церемонии присутствовала Пакита, которая снова была на сносях, её муж и, конечно, мой дорогой Мастер. Хозяйка к этому времени снова ослабела и слегла, но она благословила нас перед тем, как мы отправились в церковь.

Мы с Лолис приблизились к алтарю рука об руку, и сердце моё чуть не выпрыгнуло из груди от счастья, когда я услышал, что отныне мы — муж и жена, и в горе и в радости, навсегда. Увы, радостей в тот год больше не случилось, наступила чёрная полоса. Я бы точно не справился с этими ужасными невзгодами один — без нежной спутницы, которую послал мне Господь. И я неустанно благодарил Его за это чудо.

Хозяйка подарила Лолис отрез синего шёлка, из которого вышло прелестное свадебное платье. Мастер купил для нас новые стулья и ковры — мы, конечно, продолжали жить в его доме, где нам выделили целую квартиру из двух комнат. Даже король прислал нам подарок: бархатный мешочек с тридцатью дукатами.

А потом наступили тяжёлые дни и страшные испытания. Несмотря на всё мастерство доктора Мендеса, Пакита умерла в родах, и ребёнок её тоже родился мёртвым. Так и похоронили их, рядышком: нашу шалунью Пакиту и её крошечное невинное дитя. Сначала мы даже не решались сказать хозяйке об этой утрате, и не без оснований, поскольку, когда она узнала правду, горе очень быстро свело её в могилу.

Под конец доктор Мендес давал хозяйке опий, поэтому последние дни они