Золотая дева - Анна и Сергей Литвиновы

А когда пришли на площадку и няня, уже привычно, кинулась проверять, не мокрая ли горка, Лиза вдруг попросила:

– Маша. Расскажи мне про многоквартирный дом.

– Что-что? – удивилась девушка.

– Ну, ты же в таком живешь, – терпеливо объяснила пигалица. – И все остальные люди. А я даже никогда там не была…

– И что такое лифт – тоже не знаешь? – не удержалась от насмешки няня.

Девочка же абсолютно серьезно ответила:

– Знаю. Только не ездила на нем никогда.

– Не может быть, – не поверила Мария.

– Честно-честно.

– Но вы ведь с мамой за границей бывали. И в санатории, в Анапе…

– Ну, за границей – только на Лазурке и в Биаррице, – принялась объяснять девочка. – И там мы в коттеджах жили. Вроде нашего, только поменьше. И в Анапе у нас тоже отдельный домик был. А на процедуры мы пешком поднимались, потому что лифт у них все равно не работал.

– А в гостях? Или в поликлинике, допустим? Неужели никогда на лифте не каталась?

– Говорю же тебе: нет! – начала сердиться Елизавета. – Во всех гостях, ну, куда меня брали, там тоже коттеджи. А врачи ко мне домой приходят.

– Ну, чудеса… – усмехнулась Мария.

Девчонка обиженно произнесла:

– Я тебя не смеяться надо мной прошу. А рассказать. Сложно, что ли?

– Извини, – взяла себя в руки Маша.

На секунду задумалась. Сказала:

– Дом многоквартирный – это, в принципе, такое же жилье, как и твой особняк. Только на этаже несколько квартир. И в каждой – своя семья. У нас на площадке их три было. А в соседней жила девочка, моя ровесница, представляешь, как мне повезло? Мы и уроки вместе делали, хотя ходили в разные школы, и торты сообща пекли, и нарядами обменивались.

– И вам родители разрешали? – удивилась Лиза.

– Ну, скажем, смотрели на это сквозь пальцы, – улыбнулась няня. – Мы ведь не очень богато жили. У меня только две нарядных кофточки было. И у соседки – две. А если меняться, вроде полно нарядов получается…

– А правда, что в многоквартирном доме спать невозможно? – задала новый вопрос Елизавета.

– Почему?

– Ну, в одной квартире поют. В другой дрель включили. В третьей – пьют и ругаются. А стены тонкие, все слышно, – серьезно сказала девочка.

– Все от дома зависит, – объяснила Мария. – И от того, какие соседи попадутся. Нам, например, повезло. Никто особо не пил и не ругался. А когда кто-то ремонт делал, всегда можно было попросить: не сверлить, допустим, пока ребенок спит. А песни… ну, на Новый год пели, конечно. Так это даже весело. И еще было весело, когда родители одного Деда Мороза на несколько квартир заказывали. А он всегда подарки путал…

– И ты не жалеешь? – с сомнением произнесла Лиза.

– О чем?

– Ну, что живешь в этом, как его… в муравейнике?

– Можно подумать, у меня выбор есть!

– Значит, жалеешь, – не отставала девчонка.

– Да я разве спорю? В своем доме, когда большой участок и сосны собственные, тоже здорово. Но только иногда одиноко. И неудобно. Если вдруг соль кончилась, а в магазин бежать не хочется – у соседей не попросишь.

– За солью можно Каську послать, – возразила Лиза.

– Это у кого есть такая Каська. А у нас в семье, например, домработницы никогда не было. И няни тоже. Мы с мамой сами справлялись. А папа нам помогал.

– А кто же с тобой сидел, когда родители на работе были?

– В детский садик ходила, – улыбнулась Мария. – Что такое «детский садик» – рассказать?..

– Ты опять надо мной смеешься, – погрустнела девочка.

– Ну что ты, Лизонька, я совсем не смеюсь, – обняла ее Мария.

– А моя мама – она сейчас где живет? – неожиданно спросила Лиза.

– Твоя мама? – растерялась Мария. – Не знаю…

– Папа сказал, она в Москве. Значит, тоже в многоквартирном доме?

– Ну, наверно. В Москве других нет.

Девочка замолчала. Задумалась. А потом вдруг произнесла:

– Мне папа знаешь еще чего сегодня сказал? Что к нам сюда завтра какие-то тети придут. Из такой организации, называется опека. И будут меня спрашивать, с кем я остаться хочу. С ним – или с мамой…

Печально взглянула на Машу и совсем тихо добавила:

– А я никак не могу решить, что им говорить…

– Но ты же все время уверяла меня, что маму тебе не жаль. И ты хочешь с папой остаться, – пожала плечами Мария.

– Раньше уверяла… А теперь не знаю, – вздохнула девочка. – Я глупая, да?

– Ты не глупая, – возразила няня. – Просто вопрос сложный. У меня, кстати, родители тоже однажды поссорились и собирались разводиться. Я, правда, тогда постарше была, лет десять. Так я им знаешь что все время повторяла? Что ни с кем из них не останусь. И, если они посмеют разойтись, уйду к бабушке жить.

– И что?

– Может, они действительно испугались. А может – любили друг друга и поняли, что погорячились. Помирились.

– Но у меня нету бабушки, – печально произнесла Лиза. И просветленно взглянула на Машу: – Слушай, я же могу сказать этим тетям, что, если родители разведутся, я уеду жить к тебе! Может, они тогда испугаются? И папа маму обратно пустит?

– Боюсь, что это не поможет, – покачала головой Мария. – Папа только разозлится.

– А если я скажу, что хочу с мамой? Папа тогда выгонит меня? И мне придется в многоквартирный дом ехать?..

– На самом деле не имеет никакого значения, что ты скажешь этим женщинам из опеки, – принялась объяснять Маша. – С кем ты останешься, определять все равно будут не сейчас. И не они.

– А кто?

– Суд. Это когда несколько умных людей принимают решение – с кем из родителей тебе будет лучше.

– Но как они могут решить, если я сама не знаю?..

– Ох, Лиза… – вздохнула Мария.

Не объяснять же ребенку, что оставят ее с тем, у кого адвокат окажется более ловким. Или с тем, кто больше заплатит…

– Значит, я могу что угодно этим тетям из опеки говорить? – уточнила девочка.

– Что угодно. Но лучше скажи, что хочешь остаться с папой, – посоветовала Мария.

– Почему? – нахмурила брови Лиза.

И няня честно ответила:

– Потому что иначе твой папа может рассердиться, что я тебя плохо воспитываю. И меня уволит. А мне совсем не хочется от тебя уходить…

– Тебе правда не хочется? – серьезно спросила пигалица.

Маша честно призналась:

– Ну, на пару деньков я бы сбежала: просто отдохнуть. Но бросить тебя – ни за что. Ты мне уже почти как дочка. Или по меньшей мере как сестра.

– А ты мне… – девочка глубоко вздохнула и вскинула на Машу печальные глаза. – Ты мне – почти как мама.

И у няни немедленно запершило в горле. А в голове пронеслось: «Ох, что за кашу я заварила!..»

Адвоката себе Елена Кривцова выбирала придирчиво. Искала не просто опытного – но такого, кто бы и выглядел достойно. И впечатление в суде произвести мог. Интересы мужа-то представляет Нурик – обтерханный, сутулый, суетливый. А ей, решила Кривцова, надо сыграть на контрасте.

В итоге наняла она себе красавца. Высокого, стройного, загорелого – от одного взгляда сердце щемило. К тому же слыл ее поверенный (опять же, в отличие от Нурлана, всего лишь тени Кривцова) одним из лучших в стране. Постоянно мелькал в телевизоре, вел собственное ток-шоу на судебную тему. И разводами занимался давно и успешно.

Стоила, правда, вся эта красота несусветно. Муж своему стряпчему наверняка платил куда меньше. Да и обаятельным мачо, как выяснилось, адвокат только перед телезрителями представал. На экране, когда с женщиной говорит, всегда и подбодрит ее, и ведет себя с ней галантно. А когда они с Еленой обсудили его гонорар и наконец перешли к делу, разговор повел жестко:

– Я задаю вопросы, вы отвечаете. Откровенно и честно. Первое. Вы действительно были проституткой?

И уж на что Кривцова привыкла к сложным переговорам, но тут сразу опешила и даже, кажется, покраснела.

Он же спокойно повторил:

– Вы спали с мужчинами за деньги?

Да что он себе, этот надутый адвокатишка, позволяет!

Елена запальчиво произнесла:

– Вы, вообще, на чьей стороне? Разве не понимаете, что здесь всего лишь война компроматов? И мой муж использует любые средства?!

– Но компромат бывает дутым и бывает реальным, – поморщился красавчик. – Доказательства, на мой взгляд, ваш супруг представил весьма убедительные. Поэтому я повторяю свой вопрос: вы занимались проституцией? Где и когда?

– Послушайте, – устало произнесла Елена. – Мне тогда было семнадцать лет. И ни о какой проституции – в прямом смысле этого слова, когда женщина оказывает сексуальные услуги и получает за это деньги, – даже речи не шло. Просто несколько молодых девчонок – и я в том числе – вечерами заходили в бар, выпить по коктейлю. Развеяться, поболтать… И иногда, конечно, кто-то из мужчин предлагал разделить с ним компанию… Угостить шампанским…

– Елена Анатольевна, – безжалостно изрек адвокат. – Семнадцать лет вам было, если не ошибаюсь… в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. В самый разгар застоя. Кто тогда мог в приличный бар попасть? Только жрицы любви…