Галактика. Принцесса и Генерал - Ольга Гусейнова

Эх, страдаю из-за науки, можно сказать. Мы с патоморфологом взяли стерильные палочки и, мазнув в носоглотке, вложили в баканализаторы. Пока мы были в «шкуре подопытных», все молчали, поэтому я решила разбавить неловкий момент:

– Есть какие-нибудь интересные выводы, господа? – Я попробовала сменить тему, неудобную для героического, как оказалось, патоморфолога.

Кшеола уныло поморщился:

– Кроме вас двоих все остальные сдали кровь. Мы запустили сравнительный анализ, но пока результаты укладываются в уже известные статистические рамки. Мы выделили показатели или особенности, которые в той или иной мере отличаются у каждой расы. В качестве исходника для сравнения взяли кровь расы х’шан. Ведь именно их представитель не заразился.

– Кстати, Дарья Сергеевна, вы единственная женщина здесь, значит, на примере вашего образца проведем еще один немаловажный сравнительный анализ. Уже по части вашего вопроса о гендерных различиях.

Пока один медик обрабатывал место прокола, а я поправляла рукав жакета, другой запустил анализатор. Через минуту мужчины дружно просматривали данные, которые вывели на общий экран.

Кшеола, повернувшись ко мне, без стеснения спросил:

– Ваши показатели немного отклоняются от стандартных по классификации землян. Профессор Кобург, вы проходили генную модификацию?

– Да, в возрасте двух лет мне сделали «прививку красоты». Мама поддалась веянию моды, – спокойно ответила я.

Шитцини указкой ткнул дальше:

– У вас есть и другие отклонения. Или, скорее, мутация. Наверное, в детстве из-за этого вы часто болели?

– Вы правы, мастер. Эта прививка оказала мне дурную услугу: замедлила физическое развитие.

Кшеола нахмурился:

– Будь моя воля, я любые вмешательства в генотип запретил бы на самом высоком уровне.

– Нет худа без добра, – весело возразил Башаров, – зато наша Дарья Сергеевна по физиологическим показателям – восемнадцатилетняя девчонка.

– О, как любопытно, – удивленно шепнул х’шанец себе под нос, но его услышали.

– Что именно? – Мы дружно посмотрели на мужчину.

Он поерзал в кресле под нетерпеливыми взглядами ученых, вероятно, сомневаясь: говорить или нет. И все же ответил, посмотрев на меня:

– Вы входите в группу риска, госпожа Кобург, согласно вашим земным представлениям. Ваш организм вырабатывает полноценные локусы, схожие с теми, что есть у нас, х’шанцев. Локусы – это…

– Мы в курсе, – перебил Башаров и бросил на меня странный взгляд. – Что-то еще по поводу локусов?

Медик сжал тонкие губы, его яркие голубые глаза блеснули.

– Я так понимаю, вы знакомы с х’шетом Хеш’аром?

– Да, знакома, – уже начиная догадываться, о чем он сейчас скажет, хрипло призналась я.

Х’шанец задумчиво произнес:

– Его локусы также присутствуют в вашем организме. Связь минимальна, но имеется.

Я мгновение-другое стояла молча, потом, пожевав губу, все-таки пояснила присутствующим:

– Мы были детьми, когда спасались с погибающего Х’ара. Меня укусила какая-то ядовитая дрянь, а Лейсу… х’шету Хеш’ару пришлось срочно отсасывать яд. Тогда мы думали, что возраст станет защитой.

– Связь минимальна и в вашем случае ничего не решает, – быстро добавил х’шанец.

– И ничему не угрожает, – с мрачным юмором произнес Башаров, пристально глядя на меня.

Я нервно усмехнулась и подвела итог:

– Хорошо, раз я теперь почти х’шанка, могу расслабиться. Зараза ко мне не пристанет.

– Все может быть, – хмыкнул Кшеола. – Я больше суток на ногах и без сна. Пойду немного отдохну.

Я виновато улыбнулась и удалилась от греха подальше. Обсуждение своей персоны я переносила плохо.

Проснулась я спустя четыре часа. Времени на отдых не было. Минут пять постояла под струями воды, просыпаясь и пытаясь взбодриться. А после недолго думая надела «вчерашний» зеленый костюм и отправилась работать.

Лаборатория, тишина, яркий свет – все привычное, почти родное. Но я никак не могу уловить одну, самую важную мысль за хвост. Так часто бывает: вот оно, кажется, крутится в голове, но никак не вычленяется, не созрело – значит, опять нужно перелопачивать информационный массив, чтобы наконец-то сошлось.

Сложив руки на груди, я хмуро уставилась на экраны, зависшие полукругом над столом призрачными «окнами» в другой, словно потусторонний, мир.

Воспользовавшись манипулятором, я начала уже в который раз листать данные. Но ничего нового не увидела. Я переключилась на три соседних экрана с записями с погибшего корабля ОБОУЗ, просматривая их от первых признаков заражения членов команды до летального исхода. Так что же меня зацепило, совсем краешком привлекло внимание? Первое – внешний вид больных. Почему где-то происходит пигментирование в розовый, а где-то – нет?

Я снова уделила особое внимание аналитическим показателям и видам биообразцов заболевших – опять несколько часов сменяющих друг друга кадров. Картинка скользнула по корабельным переборкам очередной раз, и я стремительно нажала «стоп». Затем приблизила картинку, только не крупным планом, как в самом начале исследования, а просто изображение и, закусив губу, уставилась на нее. Что же ты такое?

Согласно данным и моим собственным глазам, виновник болезни – бактерия-паразит. Ее строение, разложение трупов… Только несуразная какая-то, необычная, неизвестная. Не, не, не… Как же к ней подступиться?

Пусть бактерия и специфическая, но ее воздействие укладывается в понятную схему: заражение, инкубационный период, затем острая фаза и, наконец, летальный исход носителей. Всех и любого вида. Предыдущая команда обнаружила и трупики крыс – вездесущих спутников человечества в любых путешествиях. Хотя, скорее, не трупики, а останки.

И только х’шанец выжил. Почему? Благодаря специфике работы и жизненным интересам я знала анатомию и физиологию всех известных и изученных рас Галактики. А уж мои коллеги по этой миссии – и подавно. Если бы что-то действительно кардинально нас отличало, в первую очередь изучили бы это что-то, тем более после открытия розовой.

Так почему же х’шанец выжил?

По старой детской привычке я поджала губы и думала, думала, думала…

Почему-то в этот момент всплыл недавний разговор с коллегами о наличии у меня локусов Лейса. И собственное мнение, что теперь я почти х’шанка… под защитой… Неужели из-за локусов? Какова вероятность того, что это действительно они такие нестандартные защитники? Но в чем именно суть защиты?

Еще один вопрос, возможно, самый важный: почему вне органического носителя розовая приобретает цвет, «силу», размножается стремительно, а в биообразцах ее фактически нет? Лишь единичные, «штучные» следы и какие-то блеклые, будто «голодные». Загадка!