Дом на Харрен–стрит. В сетях шпионажа - Ладислас Фараго

Знаменательным, однако, было то, что, как выяснилось, «Тиденс тейн» выступала с подобными «разоблачениями» по указке заинтересованных лиц. Вслед за «Тиденс тейн» вызывавшие беспокойство сообщения о шпионаже и таинственных самолетах поместили на своих страницах и другие газеты, но ни одна из них не делала это столь убежденно, как она. И в этом она явно переборщила, выступив с неприятным для западной общественности разоблачением признаков английской и немецкой активности в тех же самых районах. Можно с уверенностью сказать, что именно это послужило причиной того, что немцы несколько позднее решили во что бы то ни стало установить контроль над газетой «Тиденс тейн» и кинотеатром «Кинопалеег» в Осло с целью усиления антирусской и пронемецкой пропаганды [16]. В показе фашистских кинофильмов был особенно заинтересован Геббельс.

Вероятно, репортаж Трюгве Грана, опубликованный в «Тиденс тейн» от 2 декабря, вызвал у германского посланника особый интерес, потому что через несколько дней после появления статьи доктор Зам решил направить бывшего старшего норвежского офицера по кличке Немо в Финмарк для сбора информации.

Многочисленные сообщения о «таинственных самолетах» над норвежским побережьем, и прежде всего судебный процесс над Белгоненом, послужили поводом к тому, чтобы в военном министерстве Германии стали более внимательно думать о мерах, которые можно было бы принять в то время. Дело в том, что начиная с лета 1936 года германский генеральный штаб и частично военно–воздушные и военно–морские силы немцев были заняты гражданской войной в Испании на стороне Франко и не имели возможности предпринять что–либо в Скандинавии.

Ровно через два месяца после отправки в Берлин доклада доктора Зама и двух отчетов агента Немо военное министерство Германии прислало доверчивому и добродушному доктору Заму свой ответ. К его удивлению, там черным по белому значилось, что донесения агента Немо не представляют какой–либо ценности, и потому министерство считает нецелесообразным расходовать деньги на подобные эксперименты. Военное министерство дало доктору Заму понять, что оно не заинтересовано в дальнейшем получать подобную информацию.

В этом, естественно, не было ничего удивительного. Сообщения об угрожающей обстановке на севере Норвегии требовали мер гораздо более серьезных и решительных, чем те, на которые немцы могли тогда решиться. Руководство в Берлине придерживалось мнения, что нельзя поручать сбор сведений норвежцу, каких бы дружеских чувств к немцам он ни питал. К тому же собранные им сведения не считались квалифицированными. В ответ на это доктор Зам попросил направить в Северную Норвегию немецкого «специалиста».

«Создавшееся положение, — подчеркивал доверчивый посланник, — делает настоятельно необходимым установить непрерывное наблюдение в этом чрезвычайно важном как для Германии, так и для других держав районе». Посланник рекомендовал направить на вакантную должность вице–консула в Нарвике, Тромсё или Хаммерфесте чиновника, имеющего военное образование. Эта идея заинтересовала германское верховное командование. Результаты не замедлили сказаться.

Глава вторая. НЕОЖИДАННОЕ ЗАДАНИЕ

Ранним июльским утром в кабинете капитана Бенеке, начальника отдела контрразведки при штабе гарнизона города Ганновера, раздался телефонный звонок. Звонил представитель ставки верховного главнокомандования в Берлине подполковник Остер. Он передал капитану распоряжение адмирала Канариса срочно прибыть в Берлин на совещание.

Часом позже Бенеке уже сидел в самолете, который держал курс на Берлин. Ожидавшая в аэропорту Темпельхоф машина быстро доставила капитана прямо в военное министерство. Он вошел в это старинное здание; длинный, запутанный лабиринт коридоров мог стать настоящей ловушкой для того, кто посмел бы пробраться сюда незаконным путем и, наполнив свой портфель секретными документами, захотел бы выйти из этой пещеры льва. Отсюда можно было ускользнуть разве только что с помощью нити Ариадны [17]. Не в этом ли крылась причина того, что адмирал Канарис решил обосноваться в столь, мягко выражаясь, несовременном и непрактичном здании? Очень может быть. Ведь не случайно эту главную квартиру абвера на Тирпитцуфер окрестили «лисьей норой».

Угрожающе скрипящий лифт медленно доставил Бенеке на пятый этаж. Капитан вошел в приемную, в которой сидели два секретаря Канариса. Верная секретарша начальника контрразведки Вера Шварте, указав капитану на дверь шефа, попросила войти.

Канарис был в синем адмиральском мундире с золотыми эполетами: вероятно, он ожидал вызова в министерство или к Гитлеру на какое–нибудь важное совещание. В иное время он всегда носил гражданский костюм. Низкорослый, несколько сутулый, он сидел за столом, вытянув перед собой худые, нервные руки. Свежее, немного красноватое лицо и светло–голубые глаза гармонировали с серебристыми волосами. Адмирал обычно разговаривал поразительно тихо и монотонно, не повышая голоса. Так было и сейчас. Он начал что–то невнятно бубнить, словно про себя, но вскоре его вызвали к фельдмаршалу фон Бломбергу. Попросив у капитана извинения и сказав, что скоро вернется, Канарис удалился.

Бенеке тем временем принялся спокойно рассматривать комнату. Кабинет начальника был обставлен весьма разношерстно и совершенно безвкусно. Тут были и дорогая старинная мебель, и канцелярский инвентарь, и много различных памятных безделушек. Все это больше напоминало музей, чем рабочий кабинет или жилую комнату. Однако стоявшая в углу железная походная кровать говорила о том, что начальник проводит большую часть времени здесь. На письменном столе покачивалась на шарнирах миниатюрная модель крейсера «Дрезден». На этом крейсере Канарис участвовал в первую мировую войну в боях у Коронеля и у Фолклендских островов. Рядом с моделью лежало массивное пресс–папье и высились три бронзовые обезьяньи фигурки на общей мраморной подставке. Смелый и пронзительный взгляд одной обезьянки был устремлен куда–то вдаль; вторая, приложив лапу к уху, напряженно к чему–то прислушивалась, а третья прикрывала лапой рот. Это был своеобразный символ разведывательной службы, которая должна смотреть, слушать и молчать…

Сидя в кабинете Канариса, Бенеке вспомнил первое знакомство с адмиралом. Это было в конце августа 1936 года, то есть ровно год тому назад. Капитан прилетел тогда в Берлин вместе с женой. На аэродроме они попали в большую неприятность, едва не стоившую им жизни: при посадке одно колесо шасси заклинилось и самолет с треском упал набок. Кое–как выбравшись из самолета, Бенеке тотчас попросил одежную щетку: ему не хотелось предстать в таком виде перед шефом абвера. Когда он вошел в кабинет, адмирал внимательно оглядел его и спросил, достал ли капитан одежную щетку и хорошо ли чувствует себя его супруга после всего, что с ними случилось. Из этого Бенеке заключил, что Канарис знает о нем все до мельчайших подробностей. Впрочем, такая осведомленность ни для кого не была сюрпризом. Собственно, занимая этот пост, он и не мог быть другим. В свое время о Канарисе рассказывали массу самых интересных историй, но одно было бесспорно: он очень хорошо разбирался в людях. Чтобы быстро создать мнение о ком–либо из своих подчиненных, Канарис при первой же встрече имел привычку внезапно ставить собеседнику совершенно не имеющие отношения к делу и часто довольно бессмысленные вопросы. Пока тот пребывал в состоянии недоумения и нерешительности, Каиарис внимательно изучал реакции сидящего перед ним человека и тут же делал о нем соответствующий вывод.

За год службы в абвере капитан Бенеке добился благосклонности Канариса и был с ним, можно сказать, в весьма неплохих отношениях. А ежемесячные совещания в Берлине, на которых обязательно присутствовали все начальники III отдела абвера и местных отделений контрразведки, помогли Бенеке еще лучше изучить своего шефа. Канарис обладал редкой способностью не замечать промахов у человека, который ему нравился. Больше того, иногда он просто прикрывал отдельные неудачи своих любимцев. Но в то же время он мог пойти на что угодно, если хотел сделать существование неприятного ему лица невыносимым. Канарис вообще был человеком с ярко выраженными антипатиями и симпатиями и при всем этом оставался крайне недоверчивым. Рассказывают, что, будучи еще начальником штаба какого–то соединения на флоте, он терпеть не мог, когда кто–нибудь из его подчиненных разговаривал с командующим в его отсутствие. Как только Канарис узнавал, что командующий хочет говорить с кем–либо из офицеров штаба, он подходил к его кабинету, как бы невзначай приоткрывал дверь и, выразив свое удивление тем, что там были люди, извинялся, почтительно кланялся и непременно входил в комнату.