Наступит день - Мирза Ибрагимов

- Рок, судьба, провидение... - улыбнулся Фридун. - Простите, господин сертиб, но эти слова не к лицу такому просвещенному человеку, как вы.

- Вы правы, я и сам произношу их не потому, что верю во все это. Просто я не нахожу выхода и ясно вижу свое бессилие. Вы знаете, что такое суеверие, предрассудок? Единственный источник утешения для невежд и трусов.

Фридун хотел было посмеяться над таким самоуничижением, но уважение к этому человеку удержало его.

- К сожалению, я из числа тех людей, - словно поняв его намерение, продолжал сертиб, - которые ясно видят несовершенство нашей жизни. Но мы несчастны, потому что боимся и не "наем, как сделать ее другой. А незнание и есть невежество.

- Но если бы во всем Иране нашлась хоть одна-две сотни таких людей, как вы, господин сертиб, они могли бы собраться воедино и общими силами наметить пути к оздоровлению страны...

- Почему не найдется? Их даже не сто или двести, а тысячи! Но они перед непроходимой стеной. Ее возвела эта грязная правительственная клика... Если бы их голос дошел до его величества... - И сертиб мечтательно улыбнулся.

- А разве делались серьезные попытки снести эту стенку? - спросил Фридун.

- Думаю, что нет... В этом вся беда! А я все же попытаюсь...

И сертиб Селими с увлечением рассказывал Фридуну о своем решении добиться приема у Реза-шаха, открыть ему глаза на злодеяния продажных министров и придворных, сказать, как нагло обманывают они его, что они ведут страну к гибели.

Фридуну захотелось предостеречь его от этого бессмысленного шага, грозящего ему страшной опасностью.

- Неужели вы думаете, господин сертиб, что шах ничего не знает, ничего не видит и не слышит? И если выслушает вас, то что-либо изменится?..

- А вы в этом сомневаетесь?

- Я твердо убежден в бесполезности вашей попытки!

Сертиб, сам всегда отличавшийся прямотой, любил это и в других людях. Он не раздражался даже тогда, когда такие люди со всей откровенностью высказывались против его мнения. Поэтому и сейчас смелые слова Фридуна он воспринял как выражение доверия и уважения к себе,

- Смелость вашу я одобряю, но с мнением не согласен.

- А я сожалею, что такой человек, как вы, живет иллюзиями! - сказал Фридун и переменил тему разговора. - А что, правда ли, что заключаются новые договоры на нефть северных районов? - спросил он.

- Правда. Англичане и американцы собираются строить на севере укрепленные линии. Этим и объясняется вой, поднятый в газетах против Советов, и то, что опять до отказа наполняются тюрьмы. Вчера пригнали первую партию узников из Тебриза. Массовые аресты ожидаются в Ардебиле.

- А там почему? - взволнованно спросил Фридун.

- Серхенг готов перебить все население Ардебиля, только бы укрепить свое положение. События, происшедшие в имении Хикмата Исфагани, все еще волнуют его величество и ложатся тяжелым укором на репутацию серхенга: а такие, как серхенг Сефаи, ради спасения своей шкуры способны распять всю страну. Уже отдан приказ об аресте какого-то старика крестьянина, из-за которого якобы произошли все эти волнения.

Это известие глубоко потрясло Фридуна. Он представил себе дядю Мусу, его детей, Гюльназ. Им необходимо было немедленно помочь. Да, нельзя медлить ни минуты! Сейчас же в деревню!

Лишь огромным усилием воли Фридун подавил охватившее его волнение и совершенно спокойно с виду попрощался с сертибом.

Решение его было твердо. Ничто не могло поколебать его.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Приближалась зима. Печально тянулись холодные пасмурные дни. Скот уходил с пастбищ. Вершина Савалана была окутана тучами.

Женщины и дети собирали сорванные осенним ветром сухие листья и набивали ими мешки, запасаясь топливом на зиму.

Жизнь уходила с просторных полей в убогие жилища, теснилась в четырех глинобитных стенах.

Крестьяне делали последние приготовления к зиме: ссыпали муку в большие сундуки, наполняли мешки пшеном, прятали подальше запасенные про черный день тыквы.

Сария и Гюльназ, засучив рукава, укладывали в углу двора кизяк для зимы.

Муса, починив кормушку своей любимицы - рыжей стельной коровы, теперь прибивал ножку к заброшенной в углу хлева скамейке. Аяз помогал отцу - то подавал молоток, то протягивал ему зажатые в кулаке гвозди.

Младшие дети играли с бараном, который терся головой о стену хлева.

Муса починил наконец скамью и поставил ее в угол.

- Жена, - позвал он Сарию, - принеси-ка нож... Держать барана дольше не стоит: не смогу прокормить. Зима будет долгая. Зажаришь кавурму, помаленьку детей будешь кормить.

Гюльназ побежала в дом и принесла большой, тронутый ржавчиной нож с деревянной ручкой.

Когда все было кончено, Муса повесил тушу за ножки в дверях хлева и стал свежевать.

- Жена, не забудь, пожалуйста, послать кусочек этого мяса детям Гасанали. Жалко их...

В этот момент раздался стук в ворота. Из уст Гюльназ невольно вырвалось:

- Фридун?!

Муса исподлобья посмотрел на нее.

- Как он попал сюда?

Но Гюльназ уже бежала к воротам.

- Не ходи! - остановил ее Муса. - Вдруг кто-нибудь посторонний. Пусть мать откроет.

Вторично нетерпеливо забарабанили в ворота. И Мусу охватила тревога: "Кто это может быть? В такой поздний час.

Стук, еще более громкий, раздался в третий раз. Ворота затрещали. Тут подоспела Сария.

- Кто там? Кто стучится?

- Не бойся! Не людоеды! Открывай!

По грубому голосу Муса узнал помещичьего приказчика Мамеда.

- Проклятие на весь твой род! - проворчал он и плюнул, - Вот собачий нюх!

Но делать было нечего, и он сам пошел к воротам.

Увидя перед собой кроме Мамеда еще старшего жандарма Али, Муса совсем растерялся.

- Возьми привяжи... - сказал приказчик, протягивая повод своего коня. Почему не открывал ворота, а?

Мамед бросил повод и шагнул во двор. Он подошел к туше и начал поворачивать ее.

- Хороший шашлык получится, - проговорил он и обернулся к жандарму. - Я же говорил, что это честнейший человек! Вон посмотри, как он встречает гостей.

- Мясо отменное, слов нет, - сказал Али, осмотрев тушу. - Но я есть не буду. Клянусь твоей жизнью, Мамед, даже не дотронусь! Пусть проклятье падет на моего родителя, если в рот возьму!

- Постишься, что ли? Или зарок дал?"

- Да нет, не в том дело, но сколько можно есть мяса? Куда ни приезжаю мясо, в какой дом ни вхожу - шашлык. Опротивело. К тому же, мужик никогда не подаст ничего вкусного. Или заморенный теленок, или старая корова.

- Да ты посмотри как следует! Ведь это еще совсем молодой баран.

- Пусть будет хоть месячный ягненок, не возьму в рот. Я же сказал тебе - приелось.

Он оглянулся на курятник, где возились куры, устраиваясь на ночлег, и повернулся к Сари.

- Эй, тетка, - сказал он, не замечая в сумраке горевшей в ее глазах ненависти, - вытащи-ка пару молоденьких курочек!

Сария молча обернулась к мужу, который вел лошадей за узду. Малые дети озябли и еще теснее жались к матери.

Лишь Гюльназ стояла на месте, вытянувшись во весь рост в гордо подняв голову.

Приказчик Мамед, бросил взгляд на стройную фигуру девушки, невольно вспомнил гумно.

- Эй, девушка, - резко сказал он, - принеси воды, полей на руки. - И стал засучивать рукава.

Гюльназ посмотрела на него, перевела глаза на отца и не тронулась с места.

"Пришла беда, отворяй ворота!" - пробежало в голове Мусы. И он решил на этот раз попытаться добром отвести грозу.

- Принеси воды, дочка, - обратился он к Гюльназ. - Он наш гость, надо уважить... - Затем повернулся к прибывшим: - Пожалуйте в дом, сейчас все будет готово. Пожалуйте!

Приказчик Мамед еще раз окинул Гюльназ маслеными глазками и неожиданно сказал:

- Послушай, Муса, почему не выдаешь дочку замуж? Чем раньше избавишься от девушки в доме, тем лучше. Для кого бережешь такую красавицу?

- Господин Мамед, неудобно вести такие разговоры при женщинах и детях. Пожалуйте в комнату! - еле сдерживая гнев, проговорил Муса.

Приказчик перевел все на шутку:

- Да ты не сердись, дядя. Я ничего обидного не сказал. Просто хочу, чтобы ты поскорей позвал нас на свадьбу.

Войдя вслед за приказчиком в комнату, старший жандарм положил руку на плечо Мусе.

- Ты должен радоваться тому, что аллах даровал тебе такое сокровище. Клянусь верой, я не променял бы такую девицу на сундук с деньгами.

Чтобы не продолжать этого разговора, Муса спросил непрошеных гостей:

- Что прикажете на ужин?

- Ничего я не хочу, - сказал Мамед, - кроме жареной печенки, двух вертелов шашлыка из бараньего бока и простокваши. Привычка! Если не поем перед сном простокваши, не могу уснуть. Что касается господина жандарма Али, пусть заказывает сам.

- Хорошо бы чихиртму из цыплят. Осенние ночи располагают к еде.

- И в самом деле, - прервал его приказчик, - ничего не может быть хуже осенней ночи! Кажется, нет ей конца. Ешь, пьешь, играешь в карты, слушаешь рассказ дервиша, ловишь Лондон, а ночь все не кончается. Послушай-ка, дядя Муса, а что, если б ты раздобыл бутылки две живительной, а? Или ты предпочитаешь опиум? Этого у меня достаточно, я даже тебе дам... Только грех есть такое мясцо без живительной, И проку от него не будет никакого. Заклинаю тебя святым Мешхедом, куда ты совершил паломничество, не откажи нам, раздобудь бутылки две этой желанной отравы.