Счастье рядом - Николай Вагнер

— Но-но, но! — прикрикнула она на Буяна, и он понес еще быстрее, выбивая подковами плотный снег.

Сани неслись ходко, повизгивая на мерзлом снегу. Ветер жег лицо. Андрей сидел вполоборота, укрывая лицо поднятым воротником. Больше всего мерзли ноги. «Скорее бы добраться до «Светлого пути», — думал он, — скорее бы попасть в тепло, отогреть онемевшие ноги».

— До «Светлого пути» далеконько, — как бы угадывая мысли Андрея, сказала Аглая Митрофановна. — Сначала обогреемся на лесной ферме, у Харитоши. А там и до «Светлого пути» — рукой подать.

В разговоре о Харитоше Андрей вспомнил летчика Фролова.

— Аглая Митрофановна, не припомните ли вы полное имя Фролова?

— Ивана-то? Как не припомнить! Чай, с детства его знала. И мать знала, и отца.. Мать учительствовала в нашей школе. Иван Тимофеевич врачом был. Только уехал он от них. В году так в тридцатом-тридцать первом... И раньше встречались ветреные люди, — заключила Кондратова, — только реже, чем теперь. Война и тут сказала свое слово, это уж так... Ноги-то, чай, совсем застыли? — спросила она как бы между прочим и подтянула сползший тулуп.

— Я нарочно кинула тулуп — мороз. И на обратном пути сгодится. В Северогорске-то у меня делов дня на два, а погода — навряд ли переменится.

Несколько минут ехали молча, но словоохотливая Кондратова заговорила опять:

— Старичок-то этот, рыжий, никак плакал? Неужто он так привязался или, может, одинокий?

Андрей сказал, что война отняла у него жену и дочь.

— Тогда понятно. Уж лучше одному прожить всю жизнь, чем на полдороге потерять близкого человека. Как фамилия-то ему, Липкин? Надо подсказать нашим старикам, чтобы нашли ему занятие. Без интереса к жизни пропадает человек ни за что ни про что...

Мороз затуманил солнце. Вскоре оно растворилось в сером мареве и исчезло где-то за вершинами притихших елей. Опустились сумерки. Внутренний озноб колотил Андрея. Он с надеждой вглядывался вперед, стараясь разглядеть шлагбаум узкоколейки и строения лесной фермы. И вот спасительный огонек. Сторожка глядела на дорогу красноватым немигающим глазом. Свет в оконце, казалось, притих под натиском морозного ветра. Притих, но не сдавался — не вздрагивал и не тускнел, обещая тепло и отдых.

Аглая Митрофановна дернула дверцу. Испарина и спертый воздух пахнули навстречу. Но там, в сторожке, было тепло, и Андрей, не раздумывая, шагнул через порог. Он увидел Харитошу, сгорбившегося возле дощатого стола у керосиновой лампы, железную печурку, гудевшую посередине пола, и девушку лет семнадцати, забравшуюся на лежанку. В свете лампы на струганой бревенчатой стене виднелся поблекший и стершийся, как давным-давно переведенная картинка, портрет человека в мундире.

Тепло приветило и отвращало. Застывшие руки и ноги приятно отходили, а в ноздри все острее напирал смрад...

— Откуда у вас такой дух? — спросила Кондратова, глянув на Харитошу. — Подохнуть можно...

Харитоша захлопотал. Он вскочил со скамьи, забормотал, неистово крутя головой, и откинул брезент, сгрудившийся у стены. На полу с оскаленными мордами и торчавшими вверх копытцами лежали туши издохших свиней.

— Чего вы их квасите? Взять да выкинуть на мороз.

— Фельдшера ждем, — объяснила девушка. — Обещал вчерась приехать, а все нет. Пять ден, как подохли. Только выкинем на улицу — из бригады звонят: размораживайте, фельдшер едет, вскрывать станет. Ан и так ясно, что с голоду подохли.

— Какой на ночь глядя фельдшер? А ну, Катерина, тяни их отсюда. Развели ароматы!

Девушка спрыгнула с лежанки, затянула у горла платок.

— А что, Харитоша, может, и верно выбросить?

Харитоша растерянно замахал руками, запричитал: «Что скажет начальство!» — а Катя, поколебавшись немного: «Опять же крысы их могут на улице пожрать, потом отвечай», — решительно натянула рукавицы. Она ухватилась за хвосты двух околевших свиней и поволокла их к двери. Потом столь же бесцеремонно выбросила двух других и распахнула дверцу. «Бу-бу-бу-у», — забормотал Харитоша, потирая руки. «Ничего, ничего, — успокоила Аглая Митрофановна, — такую баню не выстудишь!» Она взяла березовое полено и просунула в прожорливую пасть печурки. И все-таки холодный воздух подбирался к ногам и поднимался к низкому потолку хибары. Он вытеснял тепло и вместе с ним сладковатый трупный настой.

Наконец Катя прихлопнула низкую тяжелую дверцу, бросила на лежанку брезентовые рукавицы, сняла платок.

— Помогаете дежурить? — спросил Андрей.

— Сама себе помогаю, — усмехнулась Катя. — С утра свиней кормить надо, вот и сижу тут с Харитошей.

—— Катя у нас свинарка. На ней да на ее матери вся ферма держится.

— Так держится, что свиньи дохнут.

— Свиньи... Знала бы ты, Катя, кто подложил тебе этих свиней. И тебе, и всем нам...

— А чего знать-то? Бригадир Зеленин кормов не припас. Вот и подложил.

— Эх ты, Зеленин... Головушка ты садовая.

— А кто?

— Кто-кто. Нет его ноне. Был, да весь вышел. Ан не весь? Ну да ладно, нечего тебе голову дурить. Будешь много знать, скоро состаришься. Вообще-то плохи дела в этой бригаде, — обратилась Кондратова к Андрею. — Земля не родит, да и любовь к ней поотбили. Ладно хоть со «Светлым путем» укрупнились. Не то бы совсем беда.

— А им с нами беда, — вставила Катя. — Нахлебниками кличут. Робишь, робишь, а все нахлебники.

Харитоша ходил по избушке, подбирал поленья в одну груду, наклонялся над брезентом, где недавно лежали туши свиней, и все покачивал головой. Словно жалел, что их выбросили.

— Да уймись ты, Харитоша. Ничего тебе не будет, — сказала Катя. — Мы тут ни при чем. Не с нас и спрос. Но Харитоша все равно не находил себе места. Сложив аккуратно брезент, он нахлобучил вислоухую заячью шапку и побрел к двери.

— Чудной! — сказала Аглая Митрофановна. «Не чудной, а какой-то забитый», — подумал Андрей и вспомнил свой спор с Антониной Подъяновой. «Не такая уж тут глухомань», — говорила она. Но от Харитоши, робкого и одичавшего, все-таки веяло глухоманью и стариной. Облик его никак не вязался с сегодняшним и тем более с завтрашним днем.

Андрей стоял возле печки, грел ноги и смотрел на Аглаю Митрофановну, на то, как ворошила она книжонки на полке, прибитой над столом, и переговаривалась с Катей.

— Сплошь животноводческие, — ворчала она. — Хотя бы одну художественную принесли. Ты ведь совсем молодая, а читаешь что?

— А мне некогда. Я в техникум поступать хочу. Мне бы учебники одолеть.

Кондратова расставила книги в том же порядке, как они стояли до этого, и присела на скамью.

— Ну, как, Андрей Игнатьевич, ожили?

— Хорошо! — ответил Андрей. — Тепла теперь до самого Северогорска хватит.

— Как сказать. Хватило бы до деревни.

Аглая Митрофановна начала собираться. Она застегнула крючки тулупа. Туго завязала шапку. Взяла кнут.

— Ну, Катюша, спасибо за постой! Читай свои науки. Не тоскуй.

Они простились с Катей и вышли на улицу. Здесь столкнулись с Харитошей. Он хлопотал возле околевших свиней и, как только открылась дверца, поволок их в избу.

— Чудак человек! — крикнула Аглая Митрофановна. — Чего ты возишься со своими покойниками?

— Бу-бу-бу, — лепетал Харитоша, затаскивая свиней. Потом выскочил на улицу, низко поклонился, прижав руку к груди, и тяжело хлопнул дверцей.

— Чудак... — повторила Кондратова, усаживаясь в санях. — Раньше в каждой деревне был свой дурак. И теперь, видно, не перевелись. А переведутся, обязательно переведутся.

«Не в них дело, — подумал Андрей. — Не чувствует себя Харитоша человеком». И еще подумал: «Не было в передачах Розы Ивановны ни дохлых свиней, ни низких удоев. Они обязательно росли, как и поголовье скота. Не хочет осложнять себе жизнь».

Остальную часть дороги говорили о Федоре Митрофановиче и любимой племяннице Кондратовой — Але.

— Небось, облюбовал Алюшку-то в невесты? — с плутоватой ухмылкой спросила Аглая Митрофановна. — А что, девушка ладная растет. Душой чистая и добрая. Пальцем никого не тронет и за себя постоит. Егоза только, ох, егоза!..

Глава шестнадцатая

1

— Ну-ну, — приговаривал Хмелев. — Значит, явился! Значит, нашего полку прибыло! Можно сказать, приехал в самый раз. Мальгин совсем зашился, да и Буров портит его, на корню. В портфеле ни одной оригинальной передачи. Дает выступления всевозможного начальства. Сплошная цифирь, сухие отчеты. А жизнь-то идет!.. Спасают немного репортажи с митингов. Конечно, чего проще записать речи на пленку и получить гонорар. Мальгина это устраивает, Бурова тоже. Глядя на них, так же работает Фролов. Вроде бы начал браться за ум, но ведь это здорово соблазнительно — потрафить начальству и не обременять себя хлопотами. Услышав о Бурове, Андрей ощутил такое чувство, будто он натолкнулся на какую-то преграду. Подобно тому, как в первые дни, когда он только переступил порог радиокомитета и когда его восторженность сменилась недоумением, а затем растерянностью, возвращение к прежней обстановке неприятно насторожило. Только не было теперь недоумения, потому что все представлялось достаточно ясным, несмотря на контрасты той жизни, которую он видел в лесоозерской тайге и с которой соприкоснулся здесь.