Грешница - Сергей Шхиян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я согласно кивнула, а он тотчас насторожился:
— Ты, что знаешь, что такое мистика?
— Знаю, — ответила я, — ты забываешь, что я быстро учусь.
— По-моему слишком быстро, скоро перегонишь меня!
— А, правда, что этот колодник, колдун? — перевела я разговор на интересующую меня тему.
Алеша пожал плечами.
— Не думаю, он, скорее всего, прорицатель или волхв, короче говоря, считает, что умеет гадать. Если хочешь, я его попрошу, он тебе погадает.
— Не стоит, — оказалась я, — я боюсь гаданий, мало ли что наговорят, потом будешь все время об этом думать. А как ты считаешь, предсказания сбываются?
— Честное слово не знаю! — ответил он. — Мне пока настоящие предсказатели не встречались. Этот Костюков сказал, что его предки занимаются предсказаниями чуть ли не со времен Ивана Грозного. Но они все любят придумывать себе красивые биографии. Биография это…
— Я знаю, что такое биография, — перебила я. — А как ты считаешь, ему можно верить?
— Да на что он тебе сдался? Ты же сама только что сказала, гадать не хочешь!
— Ты знаешь, мне в детстве одна бабка наговорила много всякой всячины, — немного слукавила я, — кое-что уже сбылось, вот я и не знаю верить мне или не верить.
— Лучше не верь, — прекращая разговор, посоветовал Алеша. — Все гадатели, чтобы зацепить человека и заставить заинтересоваться, в первую очередь его запугивают. Ты права, сбудется или нет, неизвестно, а думать будешь.
Дольше поговорить на эту тему нам не удалось, Алеша разделся, влез ко мне под одеяло, и нам стало не до разговоров. У нас наступила долгая ночь супружеской нежности, когда не нужно лишних слов, все уже ясно и так и можно обойтись без взаимных уверений в любви.
Глава 15
Проснулась я рано, но мужа в постели уже не оказалось. Только теперь до меня дошло, что все вчерашние разговоры про облаву на оборотня не простая похвальба, а она действительно состоится. Алеша, каким-то образом усыпив мою бдительность, сумел сбежать, пока я спала. Я попыталась услышать его мысли, но он, видимо, был уже далеко.
Я встала, оделась и пошла узнать новости. Однако в доме все еще спали. Оказалось, что никакого общего сбора нет, и заспанный поваренок, чистивший кастрюли на кухне, сказал, что он ни о чем таком даже не слышал. Я рассердилась на мужа и вернулась к себе.
Снова заснуть я не смогла. Попыталась читать, но в голову лезли всякие тревожные мысли, и книгу пришлось отложить. Последние два дня были жаркими, за ночь воздух не успевал остывать и зной начинался с самого утра. Под одеялом было жарко и я лежала поверх постели. Вдруг дверь широко распахнулась, я невольно вскрикнула от неожиданности и юркнула под одеяло.
— Не пугайтесь, Алевтина Сергеевна, это всего лишь я, — сказал старичок Кузьма Платонович, бесцеремонно входя в комнату.
— Кто вам разрешил врываться без стука! — сердито сказала я. — Может быть я не одета!
— Мне-с по почтенным годам-с такое уже дозволяется, к тому же я все равно плохо вижу, — соврал он.
Все-то он отлично разглядел и теперь про себя смаковал впечатления.
А у Васьки-то губа не дура, — думал Кузьма Платонович, — ишь как он ее сразу приметил! Какой задок аппетитный, я бы, и сам, пожалуй, от такой гладкой не отказался!
— Я, любезная, Алевтина Сергеевна, зашел спросить, не желаете ли вы чего? Теперь я вроде как стал за управителя и должен беспокоиться о нуждах драгоценных гостей…
Ишь, глазами-то как зыркает! — думал он. — А хороша крестьяночка! Везет Ваське, пока муж по лесам блукает, а он его жену тут пользовать будет! Ловок шельмец!
— Так ежели, что изволите пожелать, только слово скажите, — продолжил он вслух. — для вас чего хотите, шампанского вина, али чего другого сладенького. Любишь, поди, сладенькое-то? А хочешь, я тебе сережки подарю, с камушками? — спросил он, соблазнительно чмокая губами и словно против своей воли мелкими шажками подступая к кровати.
Выцветшие глазки Платона Карповича при этом щурились, и всего его как-то вело по сторонам.
— Пошел вон, — тихо сказала я.
— Чего изволите? — не понял он, словно невзначай, дотрагиваясь сухой рукой до края одеяла.
— Пошел вон! — теперь уже во весь голос, приказала я.
Старик, удивленно на меня посмотрел и попытался показаться незаслуженно обиженным и гордым:
— Это что вы такое, Алевтина Сергеевна, себе позволяете! Я не последний в Российской Империи человек, чтобы со мной так грубо женщины простого происхождения разговаривали. Мои предки в наилучшие дворянские книги записанные!
Ах, горяча, чертовка! Но, все равно дашь, никуда от меня не денешься! — насмешливо думал он. — После Васьки сама ко мне прибежишь, чтобы муж ничего не узнал!
Такого я уже вынести не смогла, вскочила с кровати, схватила с пола ночную вазу и замахнулась ей на старого греховодника:
— Вон отсюда, негодяй!
Кажется, Кузьма Платонович меня не понял и вместо того чтобы бежать без оглядки, жадно уставился на наготу, за что тотчас поплатился. Ваза была тяжелой и полной. Удар в лоб произвел на него сильное впечатление. Он вскрикнул и рухнул на пол посередине комнаты.
Пока он ползал по полу в луже среди обломков и приходил в себя, я быстро надела рубашку, и лишь только Кузьма Платонович встал на ноги, вытолкала его взашей. Теперь он думал обо мне очень плохо и ругал нехорошими словами, но ждать другое от человека, которому только что разбили голову, было бы наивно.
Когда я осталась одна, меня разобрал смех. Очень уж нелепым выглядел управляющий, когда я выталкивала его в двери. Не успела я успокоиться, как пришла Марья Ивановна. Она была бледна, старательно прятала глаза и не знала с чего начать разговор.
— Что с вами, что-нибудь случилось? — спросила я, так и не разобравшись в ее разрозненных мыслях.
— Алевтина Сергеевна, если бы вы только знали, — тихо сказала она и заплакала.
— Что знала? — не поняла я.
— Вы, Алевтина Сергеевна, вы любите Василия Ивановича?! — с трудом, выговаривая слова, спросила бедная девушка.
— Нет, конечно, — не раздумывая, ответила я, — чего ради, мне его любить?
— Но как же так? Ведь я сама видела, как вы ему нравитесь, а он, он, — Марья Ивановна потупилась и покраснела, — он обещал жениться на мне!
— Ну и выходите, ради бога, мне-то, что за дело? Я замужем и люблю своего мужа, — сказала я.
Марья Ивановна недоверчиво на меня посмотрела и уточнила:
— Неужели вы совсем не любите Василия Ивановича, ну, хотя бы капельку? Ведь он такой, такой, — Марья Ивановна улыбнулась сквозь слезы. — Он бывает таким душкой!
Интересно, кто ко мне придет теперь говорить о Трегубове, — думала я, спроваживая влюбленную сироту. Не успела я так подумать, как дверь заскрипела и в комнату заглянула горничная, молодая, симпатичная девушка. Я несколько раз видела ее в спальне Трегубова.
— Барыня, вас к себе барин кличет, — сказала она и исчезла.
Кажется все обитатели Завидова решили не оставлять меня в покое. Идти к Трегубову я не собиралась и не пошла. Вместо того села к окну и открыла книгу под названием «Аглая», тоже сочиненную писателем Карамзиным. Однако не успела я прочитать и четверти листа, как в коридоре послышался шум и гомон голосов. В дверь громко постучались, и не успела я ответить, как она распахнулась, и четверо лакеев внесли в мою спальню кресло с улыбающимся Василием Ивановичем.
— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, — сказал он, и жестом отпустил лакеев. Те тотчас же ушли, прикрыв за собой дверь. Мы остались вдвоем. Я молчала, ожидая, что он еще скажет. Трегубов, с улыбкой, указал на черепки устилавшие пол и засмеялся. — Так вы этой вазой угостили Кузю? То-то он пришел ко мне сам не свой, качается как пьяный и когда говорит об вас, заикается!
— Мне кажется, и вам лучше отсюда уйти, а то не ровен час и на вас что-нибудь упадет! — спокойно сказала я, не вставая со своего стула.
— За что же такая немилость? — скорчил обиженное лицо Трегубов. — Чем я-то вас рассердил, любезная Алевтина Сергеевна?
— Я не люблю, когда ко мне приходят без приглашения, — ответила я.
А девчонка-то с норовом, — подумал Трегубов, — тем приятнее ее будет объезжать! — потом он будто невзначай, осмотрел меня с ног до головы и решил. — Хороша, б…, Платонович даже губами причмокивал, когда рассказывал какова она голая.
— Я думал, меня это не касается, — сказал он вслух. — Мне казалось, что мы с вами друзья и нравимся друг другу.
— Когда, кажется, нужно креститься, — грубо ответила я. — Зовите своих носильщиков и отправляйтесь восвояси.
Трегубов так удивился отпору, что не сразу нашел что ответить. От обиды его лицо стало детским и глупым. В голове проскочило несколько не детских ругательств, но вожделение было так сильно, что он тотчас сладко расплылся мыслью как кисель.