На свободное место - Аркадий Адамов

Почему, назвав трех соучастников, Совко не желает называть двух других? Потому что они москвичи? Ну и что? Потому что они в данный момент ближе всех к краденым вещам, к его, Совко, доле, которую он не хочет потерять?

— Так были вы на их даче? — повторяет свой вопрос Кузьмич.

Совко колеблется, медлит с ответом и наконец выдавливает из себя:

— Не был…

Эге, кажется, он тоже начал какую-то игру с нами. Нервы мои так напряжены, что ловят, как самый чуткий камертон, его напряжение, его попытку сбить нас со следа.

— Ну конечно, — говорю я насмешливо, — такой мелкой шавке не положено знать, где что лежит. Ее дело кусать кого прикажут и тявкать на ветер.

Совко резко поворачивается в мою сторону. Узкое лицо его вспыхивает, заливается краской, кривятся, дрожат пухлые губы, и пустые глаза сейчас полны злобы. Здорово, кажется, я его задел, самолюбивый он парень, с гонором.

— А ты… — еле сдерживаясь, говорит он. — Ты помалкивай. Еще увидим, кто из нас тут шавка.

— Давай, давай, — подстегиваю я его. — Но на дачу тебя все-таки не пустили, выходит. Ты небось и зеленые «Жигули» тоже ни разу в том дворе не видел.

Я помогаю Кузьмичу «кольцевать» слабый пункт, на который мы так неожиданно наткнулись.

— Какие еще «Жигули»? — раздраженно спрашивает Совко, но тут же, спохватившись и не желая, видимо, выступать в роли мелкой шавки, которой чего-то не доверяют, добавляет: — Меня на солому не купишь. Фиг я тебе чего скажу, заруби это себе.

Странно, но у меня такое ощущение, что он ничего об этих «Жигулях» не знает. Неужели у них так поделены роли? Что-то не верится. Тем не менее на «Жигулях» Совко оступился. Уловил это Кузьмич? Наверное. Во всяком случае, он переходит к новой теме.

— Учтите, — говорит он Совко, — Музу мы пока отпустили.

— А если бы и захотели посадить, то не смогли бы, — усмехается Совко. — Нет за ней ничего, не прицепитесь.

— Да, не успели вы втянуть ее в свои дела, это мы знаем. А верно, что вы жениться на ней собрались?

— Не ваше дело, — снова начинает грубить Совко.

— Ошибаетесь, — терпеливо, не повышая голос, возражает Кузьмич. — Я уже вам сказал: теперь все, что касается вас, касается, к сожалению, и нас. А Музе вы только искалечите жизнь. Куда например, вы хотите ее увезти? Домой, где жена с дочкой вас ждут?

— Увез бы — не нашли, — нагло говорит Совко, — сколько бы ни вынюхивали. Такими бабами не бросаются, когда они сами в руки идут.

— Еще бы, — усмехаюсь я. — Она же по глазам гадает и своя до смерти, так, что ли? Еще и завалить обещал, когда надоест, чтобы другому не досталась.

И тут Совко резко поворачивается, готовый, кажется, кинуться на меня, светлые глаза его странно вспыхивают и заметно бледнеют покрытые золотистым пушком щеки. Он стискивает кулаки и, захлебываясь, кричит:

— Не цапай!.. Убью!.. Моя Музка, понял?!. Моя!.. С Гвимаром не пошла, на миллионы его плюнула!.. А на тебя, копеечника, гниду, и не посмотрит!.. Ни с кем не пойдет!.. С Ермаковым даже не пойдет! Понял?! Ни с кем! А со мной на край света!.. Пальцем только поманю!..

— Чтобы ты ее там завалил? — насмешливо осведомляюсь я.

— У-у!..

Совко по-тигриному, стремительно кидается на меня. Я даже не успеваю вскочить и бью его двумя ногами, когда он уже совсем близко и защиты от этого удара нет.

Он валится на пол и истошно орет. Это уже симуляция. Я ударил его в четверть силы, это, скорее, был даже не удар, а толчок, который лишь свалил его. Но Совко орет истошно, симулируя боль и истерику.

Я по-прежнему сижу на диване. Кузьмич невозмутимо крутит в руках очки. Мы терпеливо и равнодушно ждем. Совко постепенно затихает и настороженно поглядывает на нас, продолжая лежать на полу.

— Так, — говорит наконец Кузьмич. — Ну, вставайте, Совко. Чего уж там.

Но Совко продолжает лежать, неудобно подвернув под себя ногу и закрыв локтями лицо; мне виден только один его глаз, в нем настороженность и злоба прямо-таки волчья.

— Решил отдохнуть, — насмешливо говорю я. — Собраться с мыслями хочет, чего бы такое еще выкинуть.

Совко меняет позу, нога, видно, затекла. И это движение заставляет его невольно сделать еще одно, потом еще. В конце концов он медленно поднимается и, ни на кого не глядя, усаживается на стул, машинально поддернув на коленях брюки. Ишь ты, навыки какие заимел.

— Ну вот, — удовлетворенно говорит Кузьмич. — Если не возражаете, то продолжим наш разговор.

К такому обращению Совко, кажется, не привык. Он недоверчиво взглядывает на Кузьмича и усмехается.

— Можно и продолжить, — снисходительно соглашается он.

— Тогда перейдем от людей к фактам, — говорит Кузьмич. — Как договорились. Напомню только, что о половине из названных мною людей вы нам ничего еще не успели рассказать. Так будем считать.

— Не последний раз видимся, еще успею, — приходит в себя и пытается острить Совко.

— Уж это конечно, — спокойно соглашается Кузьмич. — А мы не забудем спросить. Так вот, факты. Первый из них — это убийство Семанского. Вы не будете отрицать, что присутствовали при нем?

— Во, во, — удовлетворенно подхватывает Совко. — Присутствовал. Это точно.

— Так и Красиков говорит, — замечает Кузьмич.

При этом он словно не замечает ошарашенного взгляда Совко. Как это так, «Леха говорит», если его тут нет и никогда не было.

— Он же сказал и про лампочку, и про сарай, — как ни в чем не бывало продолжает Кузьмич. — Между прочим, вы с того двора сначала бежать было собрались, а потом вернулись. Почему?

— Леха его в сарай уволочь захотел.

— Леха? — переспрашивает Кузьмич. — Стоит ли в этом пункте путать, Совко?

— Леха, — упрямо повторяет тот.

— Давай, давай, вали на него все, — говорю я. — Он тебе пока ответить не может. Но мне он сказал, что ты велел вернуться.

— Врет.

— Кто врет, это мы скоро разберемся, будь спокоен.

— А может, и не он, и не вы? — спрашивает Кузьмич. — Может… Лев Игнатьевич велел, ну-ка, получше вспомните.

— Не было его там, — твердо говорит Совко.

— Но спрятать он мог велеть. Днем-то он в том дворе бывал, сараи видел.

— Откуда взяли, что бывал?

— Откуда, — усмехается Кузьмич, — про это мы друг друга пока спрашивать не будем.

Это звучит у него вполне миролюбиво, даже деловито и располагает к спокойному разговору. А Совко, видимо, уже устал от напряжения, от необходимости все время быть начеку, все время что-то придумывать и что-то скрывать. Ему сейчас страсть как хочется поговорить спокойно, как бы доверительно и тихонько попытаться выяснить, что же мы в конце концов знаем, чем располагаем. Я же вижу, сейчас у него в голове от наших разнообразных и неожиданных вопросов полный ералаш. И это больше всего его волнует.

— Так правильно я говорю насчет Льва Игнатьевича? — спрашивает Кузьмич.

— Мы ведь договорились очевидные вещи не отрицать.

Ничего тут, конечно, очевидного нет, но фраза эта толкает на откровенность. И Совко сейчас не до ее точного смысла.

— Да не влезает он в такие дела, — машет он рукой.

— Ладно, — соглашается Кузьмич. — Не влезает так не влезает. Кстати, где он сейчас находится, вы, конечно, не знаете?

— Само собой, — нахально улыбается Совко.

— Напрасно. Впрочем, подумайте. Может быть, он тоже подтвердит, что не вы совершили убийство. Одних ваших слов мало, сами понимаете. И на Красикова надежды тоже мало, ему себя надо будет спасать. Словом, я вас не тороплю. Подумайте. Ничего страшнее этого обвинения вам не грозит. И тут каждый свидетель важен. Кстати, с какого этажа спускался в тот вечер во двор Семанский?

— Черт его знает, с какого, — рассеянно отвечает Совко.

Похоже, он всерьез задумался над словами Кузьмича, и ему не до пустяковых вопросов.

— Красиков сказал, с третьего…

— Ага. Вроде с третьего.

— Кто там живет, не знаете?

— Деятель какой-то. Гвимар к нему все шастал.

— Как этого деятеля зовут?

— А хрен его знает.

— Ты же его квартиру обчистил, — насмешливо замечаю я со своего дивана.

— Хоть бы узнал, кого грабишь.

— Пошел ты к… — Совко мгновенно вскипает. — Не знаю никакой кражи. Понял?

Смотри-ка, убийство признает, а квартирную кражу признавать не желает. Интересное кино. Впрочем, от убийства он надеется отвертеться, а от кражи не удастся. Кроме того, кража — это немалая добыча, и в ней немалая его доля, которую он надеется, видно, получить, когда выйдет на свободу. Интересно, дожмет его сейчас по этому пункту Кузьмич или отложит.

— Ладно, — говорит Кузьмич. — И это тоже оставлю вам для размышлений. Только имейте в виду, по краже мы имеем в отношении вас прямые улики. Так что отрицаете вы сейчас тоже очевидную вещь. И еще, — многозначительно добавляет Кузьмич, — впереди у нас с вами разговор о Ермакове.