Адмирал Ее Величества России - Павел Нахимов

В это время мы выдерживали огонь шести судов, и именно всех тех, которых должны были занять наши корабли. О, любезный друг! Казалось, весь ад разверзся перед нами! Не было места, куда бы не сыпались книпели, ядра и картечь. И ежели бы турки не били нас очень много по рангоуту, а били все в корпус, то я смело уверен, что у нас не осталось бы и половины команды. Надо было драться истинно с особенным мужеством, чтоб выдержать весь этот огонь и разбить противников, стоящих вдоль правого нашего борта (в чем нам отдают справедливость наши союзники).

Когда же «Гангут», «Иезекииль» и «Александр Невский» заняли свои места, тогда нам сделалось несравненно легче. Вскоре после сего пришел еще французский корабль «Бреславль», не нашедший в своей линии места, стал на якорь у нас под кормой и занял линейный корабль, совершенно уже обитый нами. Тогда, повернувшись всем лагом к фрегатам, мы очень скоро их разбили.

Они обрубили канаты, и их потащило к берегу, но вскоре один из них загорелся и был взорван на воздух, другой, будучи в совершенно избитом состоянии, приткнулся к мели и ночью турками сожжен. «Бреславль» также очень скоро заставил замолчать своего обитого противника (действия нашего корабля можно применить и ко всем другим судам соединенного флота с большею или меньшею разностью).

В 6 часов кончилось сражение совершенным истреблением всего турецкого и египетского флота. В продолжение сражения взорвано на воздух до 15 судов, не включая 7 брандеров. И я не понимаю, как ни одно судно из соединенного флота не сгорело во время сражения. До 6 судов было взято в плен. Остальные, будучи совершенно избиты, все рубили канаты, кидались на берег и там в продолжение ночи и следующего дня себя сжигали.

Ночь была ужаснее самого сражения. В беспрестанном ожидании новых нападений всю ночь стояли по пушкам, беспрерывно видели горящие и взрывающиеся на воздух суда так близко, что, стоявши наверху, чувствуешь довольно сильный жар.

В 12 часов видим большое военное судно, идущее прямо на нас. Окликаем – не подает голосу. Мы сейчас догадались, что он идет с тем, чтоб сцепиться с нами и зажечь себя. Но что делать? Ни одной не имеем целой шлюпки, которую могли послать абордировать его и потом отбуксировать. Он прошел нас и сцепился с «Гангутом», с которого вскочили на него, изрубили находившихся несколько человек турок, не успевших еще зажечь оного. Остальная половина ночи была гораздо покойнее.

На другой день турки, опасаясь, что мы будем брать в приз избитые нами суда, беспрестанно продолжали их жечь. Но адмиралы написали письмо к Ибрагим-паше, упомянув в оном, что эскадры союзных держав вошли в Наварин без неприятельских видов, но единственно, чтобы возобновить предложения, кои они поставили себе долгом привести в исполнение, то и не имеют намерения истреблять остальных судов турецкого флота, после того как получили столь полное удовлетворение за первый выстрел, который турки осмелились сделать по союзным флотам, и потому они извещают Ибрагим-пашу, турецких адмиралов и других начальников, что если [хоть] одно ядро будет выпалено по какому-либо судну или шлюпке, принадлежащим союзному флоту, то они немедленно истребят все остальные турецкие суда, равно как и укрепления Наварина, и что всякое новое неприятельское действие они почтут настоящим объявлением войны со стороны Порты против союзных держав, но что, напротив того, если турецкие начальники, признав безрассудность открытия огня, ими учиненную, прекратят все неприятельские действия, то дружественные отношения, единственно ими нарушаемые, снова возобновятся.

На сие письмо не последовало прямого ответа, но Тагир-паша, начальствующий над турецкою частью флота (который дрался против нашего корабля), приехав на «Азию», обещался касательно оставшихся судов, что никаких неприятельских действий с оных не будет учинено, но что, не имея влияния на сухопутные войска и крепости, он не может ручаться за их поступки.

Союзные эскадры оставались в Наварине до 13 октября, которого числа отправились в море, не претерпев более ни малейшего вреда.

О, любезный друг! Кровопролитнее и губительнее этого сражения едва ли когда флот имел. Сами англичане признаются, что ни при Абукире, ни при Трафальгаре ничего подобного не видали. Потерю турок полагают до 5 тысяч […]:

На нашей эскадре убитых офицеров – 2, лейтенант Куприянов и мичман Жадовский. Тяжело раненых – 2, и оба с нашего корабля. Шеман – в голову и немного поврежден правый глаз, однако же поправляется очень хорошо. Бедный Бутенев потерял правую руку по самое плечо. Надо было любоваться, с какой твердостью перенес он операцию и не позволил себе сделать оную ранее, нежели сделают марсовому уряднику, который прежде него был ранен. Есть еще, но о них не стоит писать, потому что легко ранены. Я не понимаю, любезный друг, как я уцелел. Я был наверху, на баке, у меня было 34 человека, из которых шестерых убило и 17 ранило, меня даже и щепкой не тронуло.

Корабли наши очень много потерпели, в особенности наш. Нам надобно все новые мачты, стеньги, нижние реи, надобно переменить многие перебитые бимсы, кницы, заделать пробоины, и прочее. Надобно почти весь новый стоячий такелаж, многие нижние ванты и штаги перебиты даже в нескольких местах. Ты посмотрел бы, любезный Миша, какая у нас была работа в продолжение пяти дней, которые мы оставались в Наваринской гавани.

Нужно было все мачты, нижние реи укреплять шкалами, переменить стеньги, паруса, исправлять такелаж, заделывать пробоины, многие перебитые борта заделывать вовсе и тому подобное, но при всем том наши мачты были так худы, что брам-стеньг мы не смели поднять. На переходе нашем в Мальту ничего интересного с нами не случилось, кроме, что в один довольно сильный шквал мы потеряли наш подбитый грота-рей и подняли вместо стеньги брам-стеньгу и вместо грота-рея – марса-рей и под таким вооружением доплелись к 27 октября в Мальту, где уже нашли английского адмирала со своей эскадрой. Теперь стоим спокойно здесь, исправляем понемногу повреждения и ожидаем дальнейших приказаний.

Не хочешь ли прочесть приказ, отданный английским адмиралом после сражения в Наваринской гавани:

«Корабль “Азия” в Наварине.

Прежде нежели соединенная эскадра оставит место, ознаменованное ею столь решительной победой, главнокомандующий поставил себе приятною обязанностью изъявить всем гг. офицерам и нижним чинам, на эскадрах сих находящимся, высокое свое понятие о чрезвычайной храбрости и деятельности их, очевидцем коих он был 8 октября. Он совершенно уверен, что ни в каком флоте, принадлежащем даже одной и той же нации, не могло быть оказано более единодушия в действии, как то ознаменовано было на эскадрах трех наших союзных держав в сем кровопролитном и гибельном для неприятеля сражении.