Год невозможного. Искусство мечтать опасно - Славой Жижек

Хотя зрители знают, что Уэйн супербогат, они стараются забыть о происхождении его богатства — производстве оружия и спекуляциях на фондовой бирже, которыми объясняется, почему биржевые игры Бейна могут разрушить его империю. Торговец оружием и биржевой спекулянт — вот истинный секрет под маской Бэтмена. Как фильм обходит эту трудность? Фильм оживляет архетипический диккенсовский топос «хорошего капиталиста», который немало жертвует на содержание детских домов (Уэйн), против «плохого капиталиста»-скупердяя (Страйвер — совершенно диккенсовский персонаж). В такой переливающейся через край морализации в диккенсовском духе экономическое неравенство оказывается переведено как «бесчестие», которое должно быть «честно» проанализировано, хотя бы у нас и не было сколь-либо удовлетворительного когнитивного его картографирования. Такой «честный» подход подключает еще одну диккенсовскую параллель — как без обиняков говорит Джонатан Нолан, брат Кристофера Нолана, соавтор сценария: «Рассказ о Двух Городах стал для меня самым существенным удручающим изображением знакомой нам цивилизации, которая окончательно распалась на куски. Теракты в Париже, во Франции в это время — легко представить, что все может скатиться в это зло и неправду» {99}. Сцены яростного народного восстания в фильме (толпа, жаждущая крови богачей, унижавших ее и эксплуатировавших) напоминают диккенсовское описание царства террора. Поэтому, хотя наш фильм не имеет никакого отношения к политике, он вполне продолжает линию диккенсовского романа — «честного» изображения революционеров как одержимых фанатиков. Это подразумевает «окарикатуривание того, что в реальной жизни окажется структурной несправедливостью революционной борьбы, движимой идеологическими соображениями. Голливуд говорит то, что хочет внушить тебе истеблишмент: революционеры — грубые существа, которым плевать на человеческую жизнь. Несмотря на их риторику эмансипации, освобождения, они заточены под левацкую политику. Поэтому, сколь бы разумно они ни действовали, их нужно уничтожить» {100}.

Том Чарити верно заметил, что «в фильме защищается истеблишмент в виде миллиардеров-благотворителей и некоррумпированной полиции» {101}. Внушая недоверие людям, которые берут дело в свои руки, фильм «показывает одновременно стремление к социальной справедливости и страх перед тем, чем это обернется в реальных действиях толпы» {102}. Кэртик ставит очень тонкий вопрос, вспоминая необычайную популярность персонажа Джокера из предыдущего фильма: почему Бейн выставлен резко негативно, тогда как Джокер изображался гораздо более мягко? Ответ столь же прост, сколь и убедителен:

«Джокер, призывающий к анархии в ее чистейшей форме, критически акцентирует лицемерие буржуазной цивилизации в ее нынешнем виде; но его воззрения трудно перевести в массовое действие. Напротив, Бейн представляет собой сущностную угрозу для всей системы подавления. (…) Его сила — не только в его физических способностях, но также и в его умении овладевать волей людей, направлять людей на достижение политических целей. Он представляет собой авангард, он — организованный представитель угнетенных, берущий на себя бремя политической борьбы во имя всех угнетенных для того, чтобы изменить общество структурно. Система не может смириться с таким пониманием силы, потенциально способным перевернуть мир. Такого героя нужно уничтожить» {103}.

Но хотя Бейн и лишен обаяния Джокера в исполнении Хита Леджера, в нем есть одна черта, которая решительно отличает его от последнего: безусловная любовь как подлинный источник его страданий. В краткой, но задевающей до глубины души сцене он говорит Уэйну, как, благодаря действию любви в самом ядре страшного страдания, он спас маленькую Талию, не думая о последствиях и платя за эту страшную цену (это все едва не стоило жизни в самый драматический момент отношений с Бейном). Кэртик совершенно прав, когда вписывает этот эпизод в большую традицию, от Христа до Че Гевары, когда насилие оказывается кульминацией «работы любви». Вспомним известнейшие слова из дневника Че Гевары: «Позволю себе сказать, пусть даже боясь показаться смешным, что настоящий революционер руководствуется сильнейшим чувством любви. Невозможно представить подлинного революционера без этого качества» {104}. Здесь мы видим перед собой не столько «христоуподобление Че», сколько «Че-подобие» самого Христа, страшные слова которого из Евангелия от Луки (14, 26: «Если кто, приходя ко Мне, не возненавидит отца своего и мать, жену свою и детей, братьев и сестер, и саму жизнь свою, не может быть Моим учеником) ведут в том же самом направлении, что и знаменитое высказывание Че: «Даже когда тебе придется быть жестоким, никогда не теряй своей всегдашней нежности» {105}. Утверждение, что «настоящий революционер руководствуется великим чувством любви», должно быть прочитано вместе с гораздо менее приятной для нас характеристикой подлинных революционеров как «машин убийства»:

«Ненависть — элемент борьбы, беспощадная ненависть к врагу выталкивает нас за естественные границы человека и превращает нас в безупречные, сокрушительные, безостановочные и холодные машины убийства. Таковы должны быть наши солдаты; люди без ненависти не смогут одолеть злобного врага» {106}. Перефразируя Канта и Робеспьера, теперь можно сказать: любовь без жестокости бессильна, а жестокость без любви слепа — это скоротечная страсть, утрачивающая первоначальный напор. Че Гевара здесь просто перефразирует проповедь Христа о единстве любви и меча — в обоих случаях главный парадокс в том, что само насилие, в его неотделимости от жестокости, делает любовь ангельской, превышающей простую зыбкую и страстную сентиментальность. Жестокость как насилие возвышает любовь над всеми естественными границами человека, превращая ее в безусловный порыв (drive). Вот почему, если вернуться к «Темному рыцарю: Возрождению», единственная подлинная любовь в фильме — любовь Бейна, «террориста», в противоположность истории Бэтмена.

В той же плоскости заслуживает подробного рассмотрения такой персонаж, как отец Талии — Ра’с. Ра’с объединяет в себе черты арабские и вообще восточные, он агент виртуозного террора, который пытается уравновесить собой порчу западной цивилизации. Его играет Лиам Нисон, актер, экранный облик которого обыкновенно излучает доброту и мудрость (так, он играет Зевса в «Битве титанов») и который также играл Квай-Гон Джинна в «Скрытой угрозе», первом эпизоде саги «Звездные войны». Квай-Гон — рыцарь-джедай, наставник Оби-Вана Кеноби, один из нашедших Энакина Скайуолкера, которого джедаи сочли избранником, способным восстановить равновесие в мире, несмотря на предупреждения Йоды о неустойчивой натуре Энакина; в финале «Скрытой угрозы» Квай-Гон был убит Дартом Молом [61]. В бэтменовской трилогии Ра тоже учитель — юного Уэйна. В «Бэтмен: Начало» он находит юного Уэйна в китайской тюрьме и, представляясь как «Анри Дюкард», он открывает мальчику дорогу. Освободившись, он поднимается в дом Лиги Теней, где ждет его Ра’с аль Гуль, выдающий себя за другого, за «слугу Рас’а аль Гуля». После длительных и упорных тренировок Ра’с объясняет, что должен делать Брюс, чтобы победить зло, одновременно рассказывая ему, что обучали его с намерением, чтобы он стал вождем Лиги и разрушил Готэм-сити, который, как они считают, безнадежно погряз в пороках. Ра’с, таким образом, не простое воплощение зла — он отстаивает союз доблести и устрашения, выступает за суровое равенство, способное победить разлагающуюся империю. Таким образом, он принадлежит к ряду весьма частых в художественных произведениях последнего времени персонажей, от Пола Атрейдеса в «Дюне» до Леонида в «300 спартанцах». Существеннее всего, что Уэйн — его ученик: Уэйн стал Бэтменом благодаря его руководству.

Здесь нужно сделать два замечания с позиций здравого смысла. Первое, чудовищные массовые убийства и насилия сопровождали реальные революции, от сталинизма до красных кхмеров, так что фильм невозможно свести к реакционному воображению. Второе, прямо противоположное — движение «Оккупай Уолл-стрит», которое мы сейчас видим, чуждается любого насилия, и уж вовсе не стремится к установлению царства террора. Поэтому, хотя восстание Бейна должно демонстрировать внутреннюю тенденцию движения «Оккупай Уолл-стрит», в фильме уничижительно искажаются его цели и стратегии. Продолжающиеся выступления антиглобалистов — прямая противоположность брутальному террору Бейна; Бейн — это просто зеркальное отражение государственного террора, это как злодейская фундаменталистская секта, охваченная и управляемая террором и не способная преодолеть его путем самоорганизации людей. Но оба этих замечания оставляют фигуру Бейна в тени. Какие же ответы мы можем дать на вопрос, кто такой Бейн?