Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг. - Филипп Шейдеман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем он рассказал о подготовительных работах голландских и скандинавских товарищей и попросил принять участие в Стокгольмской конференции. Ряд вопросов в течение прений касался того, нужно ли считаться с возможностью революции в Германии. На этот вопрос он ответил так: «Это очень мало вероятно; в течение войны революции, наверное, нельзя ждать, а после войны это будет зависеть от ее исхода, во-первых, а во-вторых, от отношения правительства к внутренним реформам, которых от него требуют». Затем он обратил внимание на разницу между положением в России и в государствах Западной Европы. В России революция означает крайнее выражение стремлений широких кругов устранить положение, ставшее невыносимым. Так это было в Англии в революцию XVII века, во Франции и Германии в XVIII и отчасти XIX веках. Для того чтобы мысль его была совершенно ясна, он указал на Данию. В Дании политическая революция совершенно бессмысленна, потому что там действует демократическая конституция. Точно так же и в Германии, хотя многое еще требует исправлений, однако революция, как и в Дании, может быть только социальной, направленной к полному преобразованию собственности на капиталистические средства. Революции же такого порядка, в течение времени, какое вообще поддается учету, ждать не приходится и т. д.
Прения были содержательны и спокойны. В заключение ему сказали, что решение будет сообщено ему через несколько дней. Два дня спустя к нему явился представитель рабочих и солдатских депутатов и начал такими словами: «Ваша миссия удалась. Совет рабочих и солдатских депутатов решил, однако, — что за эти дни уже стало известно из газет, — созвать конференцию. Таким образом, англичанам и французам будет облегчено участие». Затем Боргбьерг сказал: «В Совете рабочих и солдатских депутатов представлены все группы. Ленин не входит в Совет, вообще же совершенно неправильно говорить о большом и все возрастающем влиянии Ленина. Наоборот, его влияние очень не велико. Впрочем, Ленин уже сам изменил свои взгляды: оба крайние крыла, Ленин и Плеханов, наименее влиятельны. Достойно внимания, что большевики (радикальное большинство) все более приближаются к меньшевикам (меньшинство, близкое к германскому большинству). Весьма достойно внимания также и то, что Совет рабочих и солдатских депутатов одобрил новый военный заем (равносильно военным кредитам). Таким образом, признается оборона страны со всеми последствиями». На это я заметил: «Значит, русские социалисты занимают теперь позицию, которую мы занимали с самого начала: у нас есть что защищать, значит, мы и защищаем». Боргбьерг и Штаунинг, стоявшие на нашей точке зрения, горячо присоединились к этому замечанию.
Далее Боргбьерг подчеркнул, что, хотя в России не рекомендуется говорить по-немецки, однако ненависти к Германии не заметно. Он, Боргбьерг, уверен, что, заняв так определенно враждебную всяким аннексионистским видам позицию, мы без труда сговоримся с русскими.
Из этого ответа, который я записал немедленно, видно, насколько неправильны были сведения о влиянии Ленина, полученные Боргбьергом.
Брест-Литовск
Полная надежд вначале, а затем полная скорби глава военной политики, глава Россия — Германия, нашла себе завершение в Брест-Литовске. Там мог быть заложен прочный фундамент для создания всеобщего и подлинного мира и, во всяком случае, могли быть установлены прочные дружественные отношения с Россией.
Политическая ограниченность, дипломатическая бесчестность и военное тщеславие не позволили этому осуществиться.
Роль Социал-демократической партии в этом выдающемся акте германской политики была, к сожалению, отрицательная.
Со всей ясностью выступило здесь то могущество, которого могут достигнуть открытые и тайные сторонники аннексий, объединившись с руководителями военных кругов. Тем не менее «нет», сказанное социал-демократической фракцией, отклонение мирного договора, внесенного в рейхстаг, имело бы, несомненно, глубокое значение и было бы единственным последовательным выводом из резолюции партии от 19 апреля, где мы объявили о своей «солидарности с резолюцией съезда русских Советов рабочих и солдатских депутатов, о подготовке общего мира без аннексий и контрибуций, на основе национального развития всех народов».
В социал-демократической фракции была жестокая борьба за утверждающее мир «да» или за отклоняющее «нет». Я решительно выступил за отклонение мира, однако остался, как и во многих других случаях, в меньшинстве. Во всяком случае, не собрало большинство и «да», и, в качестве председателя, я должен был заявить в рейхстаге от имени фракции, что мы воздерживаемся от голосования.
«Герцог Курляндский»
Я заканчиваю эти заметки о, к сожалению, не давших результата и мало плодотворных моих отношениях с революционной Россией рассказом об эпизоде, одинаково характерном для нашей внутренней и внешней политики. Во внешней политике глупая история с «герцогом Курляндским» не могла, впрочем, испортить уже ничего. Для внутренней же характерно, что так называемые политики перед самым крушением могли еще набивать себе головы династическими авантюрами, что господин Людендорф в минуту, когда начинал последнее, величайшее и самое кровопролитное наступление, не боялся выдвинуть свою отставку в качестве козыря в этой интриганской игре. В то время как моим друзьям и мне будущее представлялось безутешно печальным, император и его сторонники ломали себе голову над вопросом: как поскорее обеспечить за императором Курляндское герцогство?
Поскорее герцогский титул и прочь Кюльмана! Таков был лозунг очень влиятельных людей первой трети января 1918 года. Из очень хорошего источника мне было в те дни — заметки датированы 7 января — сообщено следующее: положение теперь совершенно такое же, как перед падением Бетмана. Людендорф грозит отставкой, если не уйдет фон Кюльман. Эту игру Людендорф ведет в то время, когда должно начаться под его руководством наступление на западе. Для введения в заблуждение общественного мнения используют те же пути, что и во времена Бетман-Гольвега: военную печать, Штреземана и т. д. Главное командование хочет создать впечатление, что фон Кюльман желает больших аннексий, тогда как Главное командование стремится только к маленьким исправлениям границ из стратегических соображений. В действительности политика Главного командования таким образом прикрывается политикой большинства рейхстага.
Людендорф неоднократно заявлял: русские были бы согласны с исправлениями границ. Фон Кюльман действовал будто бы нечестно,
