Избранное - Тауфик аль-Хаким

Мухсин еще раз прочел письмо. Ведь его писала Санния, это она говорит с ним. Да, но как говорит? К чему этот пошлый стиль, эти вульгарные, избитые обороты, характерные для писем малограмотных людей? Такое письмо могло выйти из-под пера уличного писаря или составителя прошений. А может быть, Санния захотела пошутить? Ведь она большая шалунья и любит позабавиться. Но такая ученая благовоспитанная барышня, которая читает романы и разные другие книги! Невозможно себе представить, что это ее манера писать. Нет, конечно, она пошутила. Да, да, это шутка. Тонкая шутка!

Мухсин улыбнулся и опять принялся перечитывать письмо, вдумываясь в каждое слово, смеясь, радуясь, удивляясь остроумию своей богини. Взглянув на подпись, он подумал: «Вот доказательство ее тонкого вкуса!» Раз письмо от Заннубы, Санния написала его в стиле, естественном для такой невежественной женщины, как его тетка. Ясно, что она решила подшутить над ним, чтобы доставить ему удовольствие и одновременно посмеяться над Заннубой. Как она остроумна! Он не встречал никого остроумнее Саннии.

Но, несмотря на все эти размышления, Мухсин продолжал тревожиться. Ему было горько, что Санния не вложила в письмо хоть немного чувства. Видно, она забыла, что Мухсин живет только воспоминаниями о ней, забыла о поцелуе, горящем на его щеке. Нет, ей все же не удалось рассеять его сомнения и совершенно успокоить его. Он жаждет найти в письме хоть одну фразу, которая укрепила бы его надежду и внушила ему уверенность.

Мухсин снова углубился в письмо, стараясь извлечь из него еще что-нибудь, кроме шутки, которая, собственно говоря, не так уж была ему нужна. Дойдя до фразы: «…а если ты любишь свою тетку, Мухсин», он вдумался в эти слова и вдруг покраснел. Ему показалось, что они выражают чувства Саннии, написавшей их, прикрываясь именем Заннубы. Да, конечно, так оно и есть. Не будь египетская девушка так застенчива, она, вероятно, написала бы: «…если ты любишь Саннию, Мухсин…»

При этой мысли сердце Мухсина забилось быстрее. Устремив мечтательный взор на струившиеся у его ног воды канала, он отдался своему счастью. Потом опять стал вчитываться в волшебную фразу, открывая в ней все новое содержание, новый смысл: «…если ты любишь… Мухсин… то не откладывай больше… В Каире стало темно без тебя».

— Правда? В Каире без меня темно? Саннии темно?.. — шептал он, обезумев от радости и волнения.

Мухсин поднес письмо к губам и осыпал его поцелуями, потом бережно сложил и опустил в карман. Поднявшись, он направился домой. Ему казалось, что он не идет по земле, а плывет по воздуху.

Увидев Мухсина, мать спросила его, что за письмо он только что получил. Мальчик ответил, что письмо от тетки, и нерешительно опустил руку в карман. Заметив его колебания, мать протянула руку за письмом; по-видимому, поведение Мухсина показалось ей странным. Мальчик нехотя достал письмо, осторожно развернул его и подал матери, от которой не укрылось его смущение.

— Тетя спрашивает, как твое здоровье, папино, и… — покраснев, пробормотал он.

Взяв письмо, мать прочла его и удивилась, не найдя в нем ничего особенного. Она с улыбкой возвратила письмо Мухсину, объясняя себе странное поведение мальчика тем, что он, как всякий ребенок, считает очень важным любое письмо, полученное на его имя, каким бы пустым и глупым оно ни было… Видя, как заботливо Мухсин вложил письмо в конверт, с какой осторожностью опустил его в карман, она снова улыбнулась.

Мухсин минуту молча стоял перед ней, не зная, что сказать. Потом он сделал движение, собираясь уйти, чтобы остаться одному, но мать удержала его.

— Ты все время гуляешь, Мухсин. Посиди немножко со мной, — укоризненно сказала она.

Мальчик сел, улыбкой скрывая досаду. Мать подошла к нему. Она уже давно чувствовала, что ее связывают с сыном чисто внешние, формальные отношения. Она видела, что в них нет теплоты, но не понимала, отчего эта происходит: оттого ли, что Мухсин несколько лет назад уехал в Каир и с тех пор жил вдали от нее под наблюдением своего дяди Ханфи, или из-за несходства их характеров и вкусов, проявившегося еще в раннем детстве мальчика. Она и раньше часто замечала, что Мухсину приятней быть одному или играть с товарищами, чем проводить время с нею. А возможно, виновата она сама, лишенная материнских чувств, занятая другими интересами? Она не знает. Какое-то новое, необычное для нее чувство заставило ее призадуматься. Может быть, в ней шевельнулась ревность, когда она увидела, как заботливо хранит мальчик письмо Заннубы? Пристально посмотрев на сына, она сказала:

— Мне кажется, Мухсин, ты любишь свою тетю больше меня.

Но мальчик ничего не ответил, его мысли были далеко. Ему хотелось остаться одному, сидеть в поле, около воды и читать свое письмо.

Глава девятая

Мухсин не мог больше оставаться вдали от Каира. Что удерживает его теперь в Даманхуре? Ведь он уже получил письмо и столько раз прочел его, что знает наизусть!

Он сказал родителям о своем желании уехать; назначил день отъезда и посоветовал, что лучше всего послать дядям из деревни. При этом он осторожно намекнул, что на этот раз следует одарить их щедрее, — ему хотелось, чтобы часть подарков Заннуба уделила Саннии.

На следующий день все принялись снаряжать Мухсина в дорогу. Приготовили узлы и корзины, горшочки тушеных голубей и цыплят с рисом, множество всевозможного печенья, кренделей, деревенского хлеба, слоеных пирожков. К этому прибавили два кувшина пчелиного меда, две чашки топленого масла, пару корзинок риса и сотен пять яиц. Мальчик радостно смотрел на эти обильные дары.

Наступило время отъезда. Мухсин с волнением облачился в городское платье, ведь через три часа он уже будет в Каире. Да, еще какие-нибудь три часа, и он вернется в дом дядюшек, смежный с домом Саннии. Он впервые подумал о том, что живет около нее, впервые понял все значение, всю ценность их соседства. Сколько проходит мимо человека истин, которые он видит и постигает лишь долгое время спустя, когда эти истины воплотятся в образы! Человек особенно ярко воспринимает в жизни сны и образы, проходя мимо действительности, часто не замечая ее. Да, Мухсин живет рядом с домом Саннии, но оценил он это только теперь, вдали от нее, и, оценив, почувствовал себя бесконечно счастливым.

Когда Мухсин стоял перед зеркалом и разглядывая свое отражение, надевал феску, в комнату вошел отец с часами в руках, напоминая, что времени остается немного. Мухсин смутился и стал поспешно осматриваться, словно хотел убедиться, что ничего не забыл. Потом он последовал за отцом.

Хозяйка дома наблюдала за переноской вещей. Багаж погрузили на телегу, запряженную мулами, а Мухсин с отцом должны были ехать следом, в роскошной коляске.

— Попрощайся скорее с мамой, нам надо торопиться, — сказал Хамид-бек.

Мальчик подошел к матери. Она обняла его и велела не лениться ей писать. Обернувшись к мужу, она спросила, дал ли он Мухсину денег.

— Дам на станции… — поспешно ответил Хамид-бек.

— Но смотри не давай больше, чем я тебе говорила. А то он раздаст все своим дядюшкам, — сказала мать.

Мухсин обиделся и, укоризненно взглянув на нее, возразил, что у его дядюшек слишком доброе сердце, чтобы отнимать у него карманные деньги, да они и не нуждаются в этом.

Мальчик сам не понимал, почему слова матери так огорчили его, какое чувство заставило его вступиться за своих родичей.

Отец заметил, что Мухсин обиделся, и осторожно, стараясь не рассердить жену, сказал, что он ежемесячно посылает Ханфи-эфенди на содержание Мухсина установленную сумму, но эта сумма не чрезмерна… Госпожа сухо ответила, что она только потому упомянула об этом, что Мухсин с малолетства не любит и не ценит денег. Она не может забыть, как ему давали по праздникам реал, думая, что он истратит его, как другие дети, на свистульки или шоколад, а Мухсин, поиграв немного серебряной монетой, приходил к матери и отдавал его обратно. Когда же она удивленно спрашивала: «В чем дело, Мухсин?», он отвечал: «Хватит! Я уже наигрался!»

Жена на мгновение замолчала, и Хамид-бек возразил:

— Но ведь Мухсин вовсе и не просит больше того, что получает каждый месяц.

— Хорошо, хорошо! — сердито, с холодным раздражением воскликнула мать Мухсина. — Я знаю, я всегда не права! Лучше бы ты сам записывал расходы и не твердил постоянно, что все деньги уходят на званые обеды.

Подошел поезд, и слуги внесли в него вещи Мухсина. Мальчик вошел в вагон, поезд тронулся. Мухсин помахал рукой отцу, стоявшему на перроне, сел на свое место и задумался. Он хотел разобраться в своих впечатлениях от сельской жизни или хотя бы представить себе лица родителей, с которыми только что расстался. Но мысли его были заняты лишь Каиром и Саннией, а сердце — ее письмом, лежавшим в его кармане. Все его прошлое в этом письме, все будущее в Каире и Саннии. Больше у него ничего нет, и сейчас ему казалось, что он вовсе и не был в деревне, ничего там не видел, никого не встречал.