Дикарь и простушка - Джоанна Линдсей

Сабрине очень хотелось поверить Рэйфелу и забыть обо всем, что наговорила Офелия, но не получалось. В поцелуе Дункана не было особого пыла, остроту ощущениям придавало буйство стихий. Этот поцелуй скорее показался ей сладостным, восхитительным, нежным, но голова у нее не закружилась. А вот Офелию он целовал страстно, хотя и не желал того. Следовательно, он сделал это против воли, что и говорило о его истинных чувствах.

Сабрина ни на минуту не усомнилась, что Офелия сказала правду о случившемся в гостинице. Дункан хотел ее вернуть, но все еще был слишком сердит, чтобы это признать. Да и могло ли быть иначе? Офелия так красива, что любой мужчина готов на все ради того, чтобы ее получить. Однако вряд ли Дункан использует Сабрину, чтобы заставить Офелию ревновать. Аманду — вполне возможно, но не ее. Их дружба крепка и искренна, Сабрина не ошиблась в нем. И в себе тоже.

Но все рассуждения не приводили ни к чему хорошему. Боль становилась все острее. Как тяжело сознавать, что любимый увлечен другой женщиной, пусть красивой, но ничтожной, которая и волоска его не стоит! Она знала, что рано или поздно придется пережить это, но почему так скоро?

Вслед за мучительными размышлениями пришли слезы — горькие слепящие слезы, такие обильные, что Сабрина помчалась куда-то, не разбирая дороги. Только споткнувшись о корень, она остановилась, вытерла ладонью глаза и поняла, что сделала круг и снова находится почти рядом с Саммерс-Глейд. Именно поэтому экипаж, выехавший со двора, так быстро ее нагнал.

— Какого дьявола ты вытворяешь? — услышала Сабрина, еще до того как Дункан спрыгнул с козел и впихнул ее в карету.

Внутри было темно. Мактавиш взял первый попавшийся экипаж, в который успели запрячь лошадей, — тот самый, что должен был отвезти домой Сабрину и тетушек в конце вечера. Во мраке Дункан не видел ее слез, и следующий вопрос прозвучал так же гневно, как и первый:

— Что стряслось? Отчего ты сбежала как ошпаренная?

— Ничего.

— Ничего? Именно поэтому ты так расстроилась, что не подождала кучера?

— Мне нравится гулять…

— Бегом?!

— Сегодня холодно…

— Говори правду, Сабрина, и никаких уверток! Я видел тебя с Офелией. Что она тебе наговорила?

— Дункан, прошу, отвези меня домой. Если не хочешь, чтобы я брела во тьме, просто отвези меня домой.

Должно быть, он расслышал, как дрожит голос, потому что осторожно поднес палец к ее щеке и, почувствовав предательскую влагу, сжал Сабрину в объятиях с такой силой, что едва не раздавил.

— Прости, девочка, — пробормотал он. — Можешь не рассказывать, если не хочешь. Ох, ну и бесчувственная же я скотина!

Он честно старался загладить свою резкость, снимая губами слезы с мокрых щек, и сам не заметил, как принялся целовать ее. Сабрина, естественно, и не подумала возражать. Да и можно ли было противиться поцелуям Дункана, пусть и подаренным из сочувствия, дружбы или…

Страсть и гнев — совершенно поразительные эмоции, способные возникнуть в мгновение ока и лишить разума, полностью завладев при этом человеком. Непроглядный мрак обострял ощущения, наполнял нежностью каждое прикосновение, и чувствам, возникавшим при этом, оказалось невозможно противостоять.

Сабрина и не пыталась. Она отчетливо сознавала, что должно произойти, уже происходит, но ничуть не заботилась о последствиях. Ах, какая разница, все равно она решила никогда не выходить замуж! Зато человек, которого она любит, открывает перед ней чудесный мир, дает возможность хотя бы одним глазком взглянуть на волшебство супружеских отношений… Разве можно отказаться? Ни за что! Она с радостью примет все, что он готов ей дать, включая несколько украденных минут исступленных ласк, когда ее мечты ненадолго станут явью.

Правда, Сабрине до сих пор не верилось, что она не спит. Все это просто не может быть реальным, вероятно, это грезы. Но так или иначе, а она насладится ими до самого донышка.

Ее волосы, растрепавшиеся от бега на ветру, разметались по плечам, и Дункан запустил в них пальцы, чтобы ближе притянуть раскрасневшееся личико Сабрины. Его язык то мучил, то поддразнивал, играя на ее ощущениях, подстрекая вступить в запретную игру, а в следующие мгновения дерзко врывался в ее рот и обжигал. Сабрина была до глубины души взволнована эмоциями, которые пробуждал в ней Дункан.

Дыхание становилось прерывистым, но Сабрина мысленно сказала себе, что в столь необычный момент ей просто некогда думать о таком ничтожном обстоятельстве, как необходимость дышать. Она забыла обо всем. Воздух свободно проник в ее легкие, только когда Дункан стал покрывать поцелуями ее шею, и она, трепещущая, охваченная неземным восторгом, снова потеряла голову.

Он распахнул накидку, которую Сабрина не застегнула, перед тем как вылететь из дома, и припал губами к ямочке между ключицами. Слишком высокий, чтобы добраться до заветного местечка, он опустился и стал перед ней на колени. Горячие губы скользнули вниз, к границе, очерченной скромным вырезом. И хотя груди были надежно прикрыты тканью, Сабрина дрожала от возбуждения. Никогда, никогда не испытывала она ничего подобного!

Она было вцепилась в плечи Дункана, но потом нерешительно дотронулась до его волос… снова отняла руки, словно не зная, что с ними делать, хотя больше всего на свете хотела привлечь любимого к себе.

В экипаже становилось все теплее. Оба заметили это одновременно, поскольку он сбросил сначала свой плащ, потом снял с нее накидку, и она позволила ему проделать все это. Однако желанного эффекта это не дало: платье Сабрины было из толстой ткани с длинными рукавами, поэтому неудивительно, что оно вместе с его рубашкой последовало за накидкой.

О Боже, чего бы она ни дала за свечу или лунный свет, но ей опять не повезло. Как жаль, что больше ей не удастся увидеть полуобнаженного мужчину, а придется, как раньше, довольствоваться созерцанием статуй. Но это совсем не то, что чувствовать под пальцами гладкую теплую кожу, которую хочется не только погладить, но и рассмотреть. Наверное, и Дункан, хочет представить, какова она на самом деле, потому что старается осязать ее всю: руки, плечи, шею… грудь…

Она потрясение охнула, когда широкие ладони накрыли налитые полушария, едва прикрытые тонкой материей рубашки. Но жар, исходящий от него, казалось, прожигал ее. Дункан впился губами в ее губы, продолжая ласкать упругую плоть, и словно огненная стрела пронзила все ее существо. Крохотные язычки пламени разбегались во все стороны, грозя испепелить Сабрину. Протяжный стон удовольствия сорвался с ее губ. И все же это было ничто по сравнению со смерчем ощущений, подхватившим ее, когда Дункан уложил ее на сиденье и принялся наставлять в искусстве любви.