Любовные чары - Гай Орловский

— Я под домашним арестом?

— Нет, — отрезала она, — вы можете еще понадобиться.

— До того, — сказал я понимающе, — как пустить в расход?..

— В расход?

— Это наш воинский юмор такой, — пояснил я. — Как бы на повышение!.. Буду ждать, ваше величество, когда вы меня снова внушнете. Откланиваюсь…

Я откланялся с пританцовыванием и размахиванием воображаемой шляпой. И хотя здесь так не делают, но, думаю, пару раз увидят и тоже начнутся ритуальные танцы.

Я же Улучшатель как-никак.

У башни Рундельштотта все еще стража, уже другие гвардейцы королевы, но меня знают, молча отступили от двери. Я медленно поднимался по винтовой лестнице, вспоминал, все ли сделал, ничего ли не забыл важного, а самое главное: сохранится ли умение вызывать портал и в том мире…

Мимо двери Рундельштотта прошел на цыпочках, пусть отдыхает после похищения, да и что могу сказать, а врать и выкручиваться без особой необходимости тоже ни к чему.

В лаборатории пусто, а вся часть стены с Зеркалом Древних завешена темным покрывалом с королевскими гербами и скачущими единорогами.

Я отцепил ткань с одной стороны, все равно никто не войдет в лабораторию за все время моего отсутствия, задержал дыхание и, выставив перед собой руку, нажал ладонью на холодную поверхность.

На миг показалось, что не прорву эту незримую пленку, рванулся сильнее, уже чувствуя холодок страха, едва не упал, оказавшись на той стороне в полной тьме, на ночь всегда велю выключать все фонари вокруг дома, а то мелатонин не вырабатывается в моем нежном организме, но сейчас в комнате при моем появлении сразу же зажегся красноватый свет, похожий на аварийный.

Я погасил его взмахом руки, отключил трансформатор и устало потащился в ванную, где стянул рубашку и швырнул в ящик для стирки.

Штаны, сапоги и все остальное сбросил по дороге, выскочивший из норки пылесос мигом подхватил, деловито оглядел, оценил, подумал, но измельчать не стал, а быстро почистил и понес в гардеробную.

Я встал под теплые струи душа, повозил пальцем по тачу, добавляя напор, оттемпературил по, отключил струи снизу, не фиг эту роскошь, сейчас чего-нибудь попроще…

В коридоре послышались шлепающие шаги, словно в мою сторону бежит молодой тюлень, дверь ванной комнаты рывком распахнулась.

Мариэтта, заспанная и прекрасная в томной пододеяльной наготе, замерла в изумлении на пороге.

Я инстинктивно напряг широчайшие и косые, плечи слегка развел и приподнял, фигура у меня накачанная, сам любуюсь, не зря пот проливал в тренажерном зале.

Она проговорила в изумлении хрипловатым со сна голосом:

— Ты чего?.. Среди ночи?

Я пробормотал:

— Да так… что-то не спалось…

— Ты дрых, — заявила она, — как кабан!.. А я потом заснула!

— Как птичка, — подтвердил я.

— Да, как птичка!

— А я проснулся, — сообщил я, — потому что птичка превратилась в лягушку.

— Лягушку?

— А кто лягался? Значит, лягушка.

В зеркале, что с нанопокрытием и потому никогда не покрывается паром, моя фигура отражается весьма эффектно, я поворачивался так и эдак, стараясь рассмотреть, что там такое саднит на спине и плече.

Мариэтта охнула:

— Да ты весь… в синяках!

— Где? — спросил я. — Ах, это… твои пальчики, такие нежные пальчики твои…

— Не бреши, — заявила она, — это не я… Где был всю ночь? Где был, гад, спрашиваю?

— С тобой, — заверил я. — Ты свернулась калачиком, я тебя обхватил всю, ты почти поместилась в моих ладонях, во всяком случае сиськи точно были там, как сейчас помню. Так и спали.

Она прошипела:

— А потом? Когда меня приспал? Колись! У тебя не только синяки, у тебя и морда не та!

Я невольно пощупал лицо, вроде бы побрился до того, как шагнуть в Зеркало.

— А чья?

— Вернувшегося с задания, — выпалила она. — Ты смотришь иначе!.. Как будто неделю воевал в горящих пригородах Мадрида!

Я спросил мирно:

— Там же вроде поделили страну на анклавы и затихли? Сейчас там почти спокойно…

Она возразила:

— Не хитри, туда все время добровольцы едут!.. Как и к тем, исламистам. Ты там был?

Я покачал головой.

— Проснись, детка. Я только что поднялся с постели. На часы посмотри! Или чудится, что проспала месяц?..

Она сказала зло и беспомощно:

— Ты в постель ложился другим!

— И ты клалась другой, — напомнил я. — Такой ласковой, нежной…

— Не бреши, — уличила она. — С тобой никогда не буду ласковой. Ласковая только с мужем и… еще одним человеком. Ладно, с двумя. Ты в их число не входишь!

— Пойду топиться, — буркнул я. — Вырою бассейн поглубже, напущу чистой воды и утоплюсь.

Она обняла меня, я довольно заулыбался, но она всего лишь понюхала кожу и волосы, отпихнула, на лице снова жгучее подозрение.

— От тебя пахнет!

— Надеюсь, не женскими духами? — спросил я шутливо.

— Свинья, — выпалила она. — Порохом!.. И конским потом!

— Во как ты меня заездила, — сказал я довольно. — До конского пота… Есть, значит, порох в моих обоих пороховницах.

Она сказала зло:

— Не отхрюкивайся! Что происходит?

— Где я только не был за неделю, — пробормотал я. Она охнула:

— Я что, проспала целую неделю?

— Да, — заверил я, — моя сонная красавица. Или спящая, не помню. Правда, я тоже во сне где только не был.

Она вздрогнула, глаза стали большими.

— Ладно, ты никуда не ездил, верю… Но кто-то говорил, что ты заказы берешь на дом! Пойду посмотрю, сколько трупов в доме!

Она исчезла, я вздохнул и попозировал перед зеркалом, напрягая мускулатуру вот так и вот так. Еще издали услышал ее злой визг:

— Где трупы?.. Где трупы?.. Куда спрятал, гад?

Она вбежала в ванную, злая, как мангуста, я пробормотал:

— Признаюсь честно, закопал в саду… Но где, не помню. После того как ты мне ногой по голове вдарила.

— Я? Когда это?

— Неспокойная ты во сне, — объяснил я. — Крутишься в постели. Наверное, я единственный, кто с тобой еще и спит… Как там завтрак, готов?

Она указала большим пальцем себе за спину.

— Посмотри на часы. До завтрака еще два часа!

— Счастливые часов не наблюдают, — пробормотал я. — Ну что, долежим эти пару часов? Или ты несчастная?

Она ожгла меня, как кнутом, злым взглядом.

— Еще какая! Я же чувствую, что ты, как все мужчины, что-то скрываешь и постоянно брешешь!.. Не буду я больше с тобой спать!.. Буду сидеть с пистолетом в руке.

— Да хоть в зубах, — согласился я. — Зато не укусишь.

— Когда я тебя кусала?.. Ладно, то не считается!.. Почему ты мне брешешь?