Легенда об Арсении и Марине - Адам Орех

есть лишь выдумка? Нет, я боюсь размышлять… Всё, Господи, так бессмысленно! Кто я, впрочем, такой, что к Тебе обращаюсь? Грешник великой, хоть Ты и пришёл для нас, грешников велики́х… Ну и что? Ты же пришёл, чтобы спасти их,14 а они не спасаются, дурачки… Грустно, грустно! Но не знаю даже, как продолжать, ибо связь с тем загадочным миром я потерял, обменяв её на суетную, подобную пыли даже не жизнь, но существование — не получив, разумеется, никакой от оного пользы. Для чего? Ибо творец не может творить, являясь человеком не от Бога… Вы вспомните таких человеков, как… — да, впрочем, неважно. Я настолько, Христе, от Тебя святаго освободился, что нашёл уже себе другую особь рода человеческаго! С ума сойти! Настолько благодати Твоей во мне нет.

Но ничего, ничего… Сообщить, кстати, почему я прервал абзац, я уже прáва, говорить со всею честнотою, право, не имею никакого… Положим, тетрадка порвалась — но нет.

Тем временем брожу, брожу я в каких-то неведомых ни одному человеку горах, бог знает чего ища. Сказать честно, не хочу бродить: нужно всё-таки вернуться к Арсению и спутникам его, в числе которых Тайлер, Сан’сан да… Ах! А вы-то и не знаете ничего про наёмников сих!

Ух-хо-хух! Какая же, Господи, красота разливается в просторах сих чудесных, Тобою, Величайшим, сотворённых! Вот, посмотришь направо — ручей играет свою неповторимую и человеком песню. Глянешь налево — стоит, как исполин, могучий, мудрый и будто улыбаясь, дуб, самый обычный, простой, но не изменивший своему естественному чуду, которое зажигает во всяком живом существе — а если не так, то в человеке уж точно — искру, вовсе не обжигающую, но как бы побуждающую своим уютным, тёплым согреванием чувство пробудиться, выйти из тёмного, забытого уголка души нашей холодной и мёртвой наружу, дабы преобразить нас… Опустишь вниз главу свою, но не постесняешься немного приглядеться — заметишь целый мир, точно в той красоте, которую пообещал нам Бог-Спаситель: тут и заблудился на первый взгляд одинокий муравей, бегающий туда-сюда; и ползёт куда-то неведомо куда маленькая гусеница, но не просто-зелёная, а пылающая красным своим одеянием как какою-то бесценною наградою (велик Подаривший сие!); и обычный самый цветочек, наречённый ромашкою, сей как бы солнечный круг, окутанный белым, как жемчуг, ожерельем и посему означающий с первого взгляда тайную, но чёткую истину, естественную, девственную, настоящую правду, принимаемую сердцем как нечто поразительно-доброе и светлое, — цветок, на котором мгновение назад отдыхала бабочка, но взгляд будто бы учуявшая и испугавшаяся нас, грешников страшных, попытавшихся воззреть на её радужный парус, украшенный живым золотом, сей источник всякого оттенка да цвета, так что она, сия обладательница истинного, несомненного искусства, подобно пуху на ветру, взлетела, аккуратно маша своими удивительными шелковистыми натюрмортами разлитых красок… Впрочем, слово человеческое не может — не может! А коль решится раб греха взглянуть на небо — увидит он картину, в которой невозможно не заметить, право, вообще всё, что существует… Это суть музыка — тайна, отголоски которой щекочут чувство наше, но никогда не сообщат, чего должно… Вроде бы изображается на сём синем полотне и радость, и счастье, быть может настоящее, но в то же время — какая-то тянущаяся, длинная грусть, страх, отчаяние или хотя бы холод… В сих неоднородных оттенках царствует некоторый контраст, вечное противостояние — бог знает отчего! Быть может, это я, грешник, не могу принять истинной красоты и могущества сего божества, так что демоны атакуют меня — бог лишь знает! Но небо сие всегда будет некоторой буквой недосягаемости, символом человеческого ничтожества и ограниченности. Облака наши бродят вечно, точно следят за нами: не делаем ли, чего не стоит? И ничего не сделаем им, но лишь можем смиряться перед величием их. Также иногда предстают они как гонимые, не принятые существа и скитающиеся ныне в поисках покоя, дома… Иль война какая произошла? Бегут, бегут они, спасаясь; но прибегут ли?..

Впрочем, я собирался сказывать о наёмниках.

Как тебе известно, читатель или слушатель легенды сей, всего сих разбойников три суть, хоть вы и слышали голос лишь одного, главного. Однако ж я расскажу про него в самом конце, ибо так хочу.

Сообщу вам, пожалуй, про Бóриса. Сей персонаж был человек больше низкий, чем высокий. Сказать честно, я сам плохо знаю о нём, но что-то написать обязан. Известно, что власы его особо коричневы и кудрявы, то есть вечно как бы вспотрошены, но при сём выглядят неплохо, а может, даже хорошо, ибо пользуется он необычайной популярностью среди особей пола женского. В лице его заметно как нечто дерзкое, так и нечто привлекающее взор, как бы некоторый оттенок неравнодушия — но, возможно, сие есть лишь мастерство обмана, которым он так, видно, хорошо владел. Сказать что-то особенное мне достаточно трудно, ибо мало о нём у меня информации. Я бы, конечно, мог проникнуть в разум раба сего и узнать всё отлично, но не буду, ибо это трудновато и к тому же занимает некоторое время. Носит сей персонаж чёрный плащ с коричневыми заплатами — и всё. Лицо его скрывает капюшон. Какое оружие у него — бог знает, да впрочем и не надо. Знаю лишь, что меняет он его так же часто, как поёт птичка. Сегодня у него кинжал, завтра нечто наподобие булавы, а на следующий после сего день — лук. Дале он возьмёт топор, потом — меч. Ну и ладно! Вот, идёт он, оглядываясь и что-то думая, думая… Но что — неизвестно совершенно.

Поведаю также о Лилии — на первый взгляд очень даже хрупкой девчонке. Носит она чёрный плащ, который как бы суть толстовочка. Также у неё пурпурные волосы. Нрава она непонятного: вроде бы спокойная, а вроде бы как бур какой-нибудь. Любит арбалеты да ножи. Черты лица её милые, маленькие, дабы завлекать человеков мужеского пола… — Ах, плохой я писатель! Право, не знаю, что говорить про эту… — ой! Много бы мог сказать я, но грех то, осуждение. Большое количество тёмных моментов в жизни сей женщины, если не все — увы! Как же грустно, что она на сём пути оказалась — а ведь могло быть по-другому! Но сказывать о грехах сих опасно, так как заразно может быть, — вынужден буду перейти к…

Итак, главного из них зовут Вадимом. Жизнь его тоже сокрыта от меня туманом, белой пеленою, так что поведать вам всё в больших подробностях у меня не получится явно — но будем надеяться, что