Чеченская обойма - Валерий Горбань

Ночь. У нас тихо. Спать не могу. Пришел в столовую и вот сижу, пишу.

5 мая.

Воюем потихоньку.

3-го в ГУОШе узнали, кто такой 166-й. Это был сводный отряд милиции Московской области, погибло два сотрудника, в том числе командир отряда, тяжело ранено пятеро. Они небольшой частью отряда выехали в Грозный и попали в засаду.

Егоров выполнил обещание. Подогнали взвод мотострелков с полевой PЛC для обнаружения живых целей, минометную батарею — три 82-мм и миномет «Василек». Замечательная штука — как гладкоствольная автоматическая пушка. Вставляется лоток с выстрелами — и бам-бам-бам! В первый же вечер причесали нашу общагу, — только снопы пламени из окон вылетали. «Духи» затеяли обычные игрушки с перебежками из комнаты в комнату. А им с одной стороны — «АГС», а с другой — «Василек» и по центру зажали. Около 20 часов отстрелялись, до утра — гробовая тишина. Аж спать невозможно. Хорошо, что в городе вокруг треск стоит. Кокс сказал, что берет ночь на себя. Я лег где-то в час. Повертелся-повертелся — и вырубился, как в яму упал. Проснулся в шесть. Свежий — хоть на свадьбу.

А в эту ночь приключилось что-то странное. Бойцы подкалывают, что мы с настоящими «духами» воевали, в смысле, с потусторонними.

С вечера на крыше комендатуры работал наблюдатель мотострелков, позывной Сокол. Там самый лучший обзор. Он работал с НСПУ (ночной прицел). У нас старшим на позиции «АГС», наверху, был Танкист, с ночным биноклем. Около 22-х кто-то бросил ручную гранату на пост СВМЧ рядом с нашим. Поднялась стрельба. И тут пошли доклады Сокола: «Вижу одиннадцать человек, идут в рост, цепью!» Их старшой просит корректировку, начинают работать из минометов, и весь взвод поливает из всего, что можно. Сокол: «На просеке «Москвич», в него тащат раненых». Долбят туда. Снова доклад: ««Москвич» горит. Вижу двоих возле кочегарки!» А это — метрах чуть ли не в 70 от наших постов. Для минометов наших — мертвая зона. Вывожу группы с подствольниками, прочесываем весь пятак залпами, Сокол корректирует. В общем — битва по полной программе. А Танкист молчит. Я его запрашиваю: «Доложите обстановку». Он в своей обычной манере, спокойненько: «Целей не наблюдаю». Я стал заводиться: как это не наблюдает, когда «духи» цепями ходят. Правда, стрельбы с их стороны маловато: несколько одиночных разрывов от подствольников. В итоге не выдержал, полез на пост. Рассматривал-рассматривал и «зеленку», и общагу — никого не увидел. Закончилось тем, что отправил своих отдыхать. А наша «подмога» воевала еще часа два.

Утром не выдержал пытку любопытством — провели «зачистку». На просеке — никакого «Москвича»: ни целого, ни горелого. Зелень мы, конечно, за эти дни обстригли и покурочили капитально. Напротив третьего поста — обугленная граната «РГН» без запала. У нас таких нет. То ли подбитый «дух» выронил, то ли с растяжки сорвало, вэвэшники такие ставили.

Комендант тоже оценил события ночи как очень странные. Мотострелки — ребята неплохие и отважные. Воюют практически с первых дней. Имели страшные потери. И психика, конечно, у них рваная. С первых выстрелов клинит башни и начинают воевать в полный рост. Пьют конкретно. Точнее, пили. Комендант пригласил взводного к себе, побеседовали. Тот, конечно, встал в позу бывалого «боевика». Но закончилось все «консенсусом». Андрей умеет быть спокойным, но очень твердым. Так что обороты ребята немного сбавили.

Опять появился чеченский замминистра внутренних дел. В отсутствие представителей ГУОШа был более откровенен. Сначала наехал, что мы ведем беспричинную стрельбу и подвергаем опасности мирное население. А потом мне лично сказал: «Все равно МЫ добьемся, и вас отсюда уберут!»

Наша комендатура находится в очень интересном месте: на острие своеобразного клина «зеленки», который по мере удаления от комендатуры плавно перетекает в дачные массивы, а из них — в леса и на равнины, где действуют боевики. А от комендатуры — максимум двадцать минут до центра города. То есть: мы перекрываем кратчайший скрытный путь в город. Вот почему нас так старательно долбят, даже когда везде — тишина.

Остается один вопрос: «Мы добьемся…» МЫ — это кто? Вот интересные здесь дела!

7 мая.

Пишу все в кучу, что в голове застряло.

Взвод мотострелков убрали. Они здесь просто не нужны. Остались минометная батарея и несколько солдат под командованием молодого лейтенанта. В первый же вечер лейтеха полез к нам на позицию «АГС» с двумя солдатиками — повоевать. Мои ему сразу сказали, чтобы надел броник сам и одел ребят. Наши позиции пристреляны, и боевики их накрывают из подствольников с первого залпа в любой темноте. Наши даже соорудили себе стульчики со спинками из патронных ящиков, набитых песком. Когда сидишь, броник не закрывает поясницу и все, что ниже. Не раз это выручало. Несколько раз ребята вытряхивали осколки из обшивки броников и чехлов «Сфер». Но этот пацан растопырил пальцы веером и стал рассказывать, сколько он воюет и где он видел наши бронежилеты. Пока выступал, прилетел подствольник. Одному солдату посекло незащищенную спину, второму вспороло живот. Вроде бы поверху, кишки не вываливались. Но это только в госпитале будет ясно, чем все закончится. Лейтенанту влетело донышко от выстрела прямо между костью и бицепсом. Торчит и блестит. Трогать не стали, перевязали поверху. Мои разозлились, сказали, что, если бы его самого не ранило, разбили бы морду за пацанов. Промедол колоть он не дал. Наказать себя решил или уколов боится? Ходил-ходил, потом резко скис и отключился.

Вообще, это типично для армейцев. В МВД людей берегут больше. Очень характерна утрата или сильное притупление страха смерти у тех, кто давно воюет и пережил сильные бои. Они «наши» обстрелы воспринимают как детские игрушки. И часто платят за это. А вообще-то жалко ребят. Они просто уже вымотаны до предела. Нас меняют через сорок пять суток. Мы точно знаем, когда поедем домой, не успеваем так устать и потерять инстинкт самосохранения. А у них — по полгода жуткой бойни за плечами, и сколько еще впереди — неизвестно.

Под утро с пятого на шестое небольшая группка подобралась к нашим постам рядом с кочегаркой и стала швырять ручные гранаты. Я принял рисковое решение. Вывел группу, человек шесть, прокрались под прикрытием заборчика и дружно кинули им навстречу каждый по две «Ф-1». После серии разрывов возле кочегарки раздался крик боли. А я во весь голос заорал в ответ: «Что, не нравится?!» Наверное, выплеснулись напряжение, страх, ярость и торжество победы в самом первобытном виде. Будь возможность, наверное как папуас станцевал бы какой-нибудь боевой танец. Сейчас оцениваю, что этот ход был неоправданно рискованным. Если бы хоть одна их граната пролетела между заборчиком и стенкой комендатуры, нас бы пошинковало, как капусту. А бойцы довольны необычайно. Долго хохотали. Очевидно, я выразил своим воплем то, что у каждого было в душе. Особенно был доволен Старый. Кстати, надо отдать должное: после истории с перекрытием поста подошел и поблагодарил за то, что заставил их это сделать и спас их таким образом. Вообще, у ребят здесь возникает особенное поведение. Не знаю, как это описать. С одной стороны — нравы упрощаются до походно-полевых и довольно грубых вариантов. С другой — практически не совершается бесчестных, мелких и шкурных поступков. Обостряется чувство братства, товарищества.

У Пушного очередной «день рождения». Это как расценивать: везет человеку или не везет, если он постоянно попадает в разные переделки, но постоянно из них выкручивается?

Ночью начался обстрел. Пушной — старший на посту «АГС». Я решил их проведать. Картинку запомню на всю жизнь. Бегу. Навстречу — разрыв подствольника: он, как бенгальскими огнями, разлетается. И из этих огней выскакивает Пушной. Без шлема, держится за висок: «Командир, я ранен!» Хоть и темно — вижу, что у него шок. У меня интересная реакция. Злость и страх за него одновременно. Как рявкну на него: «А почему без шлема?» И удивительное дело, он как-то подтянулся и стал бодро доказывать, что шлем был, но слетел. Кто-то из ребят нырнул за угол сарая, на котором у нас позиция «АГС», и точно, приволок шлем. Мы его (Пушного) быстро увели в расположение. Осмотрели голову. Ранка небольшая. Кровь идет, а что в глубине — не видно. Позвали доктора приморцев. Успокоил, что явных признаков поражения головного мозга нет. Ковырять ничего не стал, наложил повязку сверху. Меня начало потихоньку потряхивать, когда начался отходняк, и я представил, что повез бы Пушного в цинке его Татьяне и троим детям. Недавно только двойнят обмывали. Часа два мы доставали Пушного расспросами, как он себя чувствует, пока он на правах раненого не наорал на всех, чтобы отцепились и дали поспать. Утром рано отвезли его в госпиталь. К обеду появился. Висок заклеен лейкопластырем, осколочек миллиметра три в диаметре — вклеен в удостоверение. Воткнулся он довольно глубоко, но ранение не проникающее. По этому поводу каждый второй напомнил Пушному чукотский анекдот, что «однако, если бы мозги были…». Окончательно прекратились споры о необходимости ношения броников и шлемов. Прямые пулевые попадания пока (тьфу-тьфу-тьфу) обходят. Основные потери в комендатуре — от подствольников, осколков «РПГ», ручных фанат, вторичных осколков. Все это отлично держат наши «Модули» и «Сферы».