Счастье по собственному желанию - Галина Романова

– Нет. Когда, Ким? Вчера дождь пошел, и потом…

– Ты об этом не подумала, так?

До нее и правда не дошло, что логичнее всего было бы начинать свои розыскные мероприятия с этой самой ячейки камеры хранения, куда она собственноручно сунула сумку.

– Не подумала, – согласилась она. – Надо ехать, Ким. Что-то происходит вокруг меня, а понять, что конкретно, я не могу. Вчера весь день носилась по городу, а толку!..

– Ну, какой-то толк из твоей беготни имеется. – Ким снова вернулся к окну и указал подбородком на улицу. – Вчера ты приволокла за собой хвост, милая.

– Что?! Какой хвост?! Я ничего и никого не видела! – она ошарашенно заморгала, тоже подошла к окну и выглянула из-за его плеча. – Это вон та серая «девятка» так?

– Угу. Он заехал во двор почти следом за тобой и торчит здесь уже почти сутки. Голову даю на отсечение, ты выйдешь, а он за тобой. Проверим?

– Слушай…

Она снова ничего не понимала. Если оба преступника, у которых к ней имелись, как будто, претензии, мертвы, то кто может за ней следить?! Может, Хелин, отчаявшись ее увидеть, нанял частного детектива?

– Нет. У нас в городе три детективных агентства. Персонал их мне известен. Ветер не оттуда, – не согласился Ким и снова уставился на нее с подозрением. – Ты ничего не хочешь мне рассказать, Любовь?

– Так рассказала бы, если бы знала, о чем! О прослушивающем устройстве в моей квартире ты знаешь. О том, что с этой самой квартирой сделали, тоже. Виновники мертвы. Больше… Послушай!..

И вот тут она вспомнила про свой отдых с Хелиным в милом домике в лесу. И не столько вспомнился сам отдых, она от него больше устала, чем от трудовых будней, сколько странное присутствие странных ящиков на дне странного лесного озера.

– Мало ли кто мусор мог выбросить! – фыркнул Ким недоверчиво. – Это ерунда!

– Да? А дорога! Откуда в чаще леса накатанная дорога? И след явно от колес грузовой машины. И не один раз там эта машина ездила, уж поверь мне.

Ким снова начал все отрицать, приведя с десяток контраргументов. И дальнобойщики-то там отдыхают периодически. И крутые ребята с девками. И ящики эти мог выбросить кто-нибудь сто лет назад. И вообще, глупость это несусветная.

– Все равно. Будь я следователем, я бы допросила охрану, что живет в этом доме. Кого-то они должны были видеть. Нужно найти Сячинова, Ким. Найти и все рассказать ему. А заодно расспросить, как там идет дело с расследованием двух убийств, Тимоши и его тещи. Может, что-то появилось уже. Да, и еще спросить его, не известно ли, кому принадлежала та машина, что пыталась меня сбить и в салоне которой был найден мертвый Головачев.

Она ушла в спальню и, пока Ким убирал со стола и полоскал чашки, пыталась отыскать что-нибудь потеплее, чтобы надеть на себя. В результате стала похожа на капусту. Сначала надела футболку, на нее водолазку, сверху байковую рубашку в клетку с длинными рукавами. Джинсы на капроновые колготки. Кто знает, сколько придется рыскать по городу в поисках истины, может, до вечера. А мерзнуть она не любила. Все, что угодно могла с легкостью вытерпеть: жажду, голод, жару, но вот холод… Бр-рр, когда костенеют пальцы, медленно схватывается холодом, будто инеем, все внутри, леденеют мысли и умирают чувства. Нет, пускай она будет похожа на капусту, на луковицу, на чучело, зато не замерзнет.

Замерзла. Все равно замерзла, стоило только выйти из подъезда. Пришлось вешать сумку на плечо, крепко обхватывать себя руками и почти бегом мчаться на остановку. Ким должен был быть сзади и контролировать ее «хвост», сутки продежуривший у подъезда. Интересно, кто это такой? Ким обещал выяснить. Сейчас он должен быть где-то рядом, но предупредил, что останется невидимым. Так он пообещал, пытаясь унять ее страх. Ей не нужно ничего совершенно бояться, все под контролем, включая ее.

На остановке никого не было. То ли начало холодного дня тому способствовало, то ли автобус только что ушел.

Люба плотнее обняла себя, спрятав крепко сжатые кулаки под мышками, и оглянулась. Машины, что преследовала ее, не было видно. Кима тоже. Интересно, где они? За соседним забором или в тени дома, что венчал соседний квартал?..

Ей пришлось ежиться на ветру еще битых полчаса, прежде чем подошел нужный автобус. Солнце почти не выглядывало, порывы ветра с неослабевающим усердием таскали с места на место сброшенные тополем листья и мусор. Облака, пометавшись в утреннем беспорядке, ближе к полудню набухли, залатали дыры меж собой и нависли тусклым серым куполом. Казалось, ткни их, и начнет сочиться и лить на землю…

Автобус подошел, когда Люба уже всерьез подумывала повернуть обратно. До ломоты зубовной хотелось вернуться к Киму домой. Залезть в горячую ванну и пролежать в пышной пенной шапке до самого вечера. А потом, выбравшись оттуда, выпить горячего молока, непременно с медом, и уснуть под теплым толстым одеялом. И не просыпаться до самого утра, и не думать ни о чем противном, опасном и совершенно непонятном.

Кому нужно было переворачивать ее квартиру вверх дном, она выяснила. Зачем это было сделано, тоже. Установила точное количество действующих лиц и лиц, которые могли поспособствовать этому, – Иванов, скотина, значился первым и единственным в этом списке.

Но вот кому нужно было прослушивать ее разговоры, с какой целью; почему погиб Тимоша, тетя Вера; и почему, наконец, на нее саму было совершено покушение – она не знала и даже не догадывалась.

В голову лезла всякая нелепость, вроде того, что она могла случайно (!) стать свидетелем какого-нибудь события, о важности которого не подозревала совершенно и… Чушь! Полнейшая причем!..

То, что послужило поводом для двух убийств и одного – вопрос еще, последнего ли – покушения, было очень серьезным. Оно стоило того, чтобы рисковать, но вот что это было?!

Автобус шаркнул распахнувшимися дверями на остановке железнодорожного вокзала. Невольно поежившись от холодной свежести, пахнувшей на нее с улицы, Люба сошла с подножки автобуса и двинулась к центральному входу.

Все то время, что она шла, ей очень хотелось оглянуться. Очень! Сдержалась, но чего ей это стоило. Пускай, она чувствует затылком чей-то сверлящий взгляд, пускай. Это для дела. Это Ким. Вернее, это и Ким тоже. Он сильный, умный, он что-нибудь непременно придумает. Просто рассказать ей пока мало о чем может. А вот Татьяне Савельевой они все же зря не позвонили. Вдруг, назвав фамилию Малышева, они бы подтолкнули ее к прозрению. Простимулировали бы ее память. Глядишь, она бы вспомнила что-нибудь еще.

Что-то же было важное в тех бумагах. Что-то такое, из-за чего и была убита тетя Вера.

Может, все же стоило позвонить?..

Люба вошла в здание вокзала, поискала глазами таксофон и, купив карточку в палатке «Роспечати», решительно сунула ее в прорезь автомата.

Ответил ей кто-то из детей и разочаровал тут же, сказав, что мама на работе. А вот куда не хотелось звонить абсолютно, так это на работу.

В лаборатории сейчас как раз время чаепития. Все сидят по своим местам, тянут жиденький чаек из пакетиков, заедают дешевым печеньем и тихонько, беззлобно сплетничают. Кто женился, кто развелся в этом месяце, у кого дети поступили и куда после окончания школы. Все невинно и беззубо, за исключением каких-нибудь ехидных замечаний, о которых тут же и забывалось. А вот если она сейчас позвонит…

Если позвонит, замечаний с саркастическим подтекстом может быть гораздо больше. Станут говорить долго и с пристрастием обсуждать ее личную жизнь. Бриллиант видели в кадрах и в приемной. Разговоры о ней с Хелиным ходили. А тут она вдруг ночует у Кима. Прибавь сюда происшествие на дороге…

Поговорить было о чем, но звонить все равно нужно было.

Трубку снял Витюша Глыбин. И неожиданно очень обрадовался, услышав ее голос. Тут же начал приставать с вопросами об отпуске и отдыхе. Принялся жаловаться на безденежье и отвратительную погоду. Попутно, когда ей все же удалось вставить вопрос о Савельевой, пожаловался и на нее тоже. И нелюдимая та стала, и неразговорчивая, и тени-то своей стала бояться и прочее, прочее, прочее…

Люба уже пожалела, что позвонила, когда вдруг Глыбин, паскудно так хихикнув, пробормотал:

– А тобой тут интересовались, Закатова. Признавайся, что натворила?

– С чего это я должна была что-то натворить, Виктор?! – она намеренно добавила в голос строгости, хотя перетрусила мгновенно. – И кто это мог быть, по-твоему?

Скажет или нет? Сказать может в силу гадливости своей натуры, не сказать по той же самой причине, заставив ее тем самым мучаться и догадываться весь остаток дня.

– Виктор! Я жду! – прикрикнула на него Люба. – У меня денег на карточке не на два часа, знаешь! Кто мною интересовался, говори!

– Солидные ребята, Закатова, тобой интересовались. Я даже порадовался тому, честно, порадовался… – Витюша снова мелко, поганененько рассмеялся. – Порадовался тому, что не связал свою жизнь с тобой.