Счастье по собственному желанию - Галина Романова

Кажется, ее снова занесло. Никто ведь мог ничего и не говорить. И Малышев мог запросто еще срок отбывать. Она знала из рассказов Иванова, что в тюрьме часто за всякие нарушения сроки добавляют. И супруга его гражданская могла укатить куда-нибудь не с Малышевым, а с тем самым пузатым мужиком, что грел ее койку полтора года назад. Вот ее бы найти…

И она снова поехала на Музыкальную, и опять, как пару часов назад, пошла вдоль забора и тесным проулком меж двухэтажных домов. Но на это раз она прошла мимо кособокой калитки и двинулась прямиком к соседней.

В палисаднике соседнего дома трудилась пожилая женщина, срезая распустившиеся гладиолусы и рыхля землю у корней.

– Здравствуйте, – громко поприветствовала ее Люба, останавливаясь у забора и не решаясь войти во двор. – Простите меня, пожалуйста. Не могли бы вы мне сказать, куда подевались ваши соседи?

– Нет! – отрезала женщина, разогнула спину и со скорбным неодобрением уставилась на нее из-под низко опущенного на глаза платка. – Не знаю я ничего про шалаву эту непутевую. А что это у тебя за дела с ней? Вроде приличная с виду девка… Пойми вас сейчас… Разгляди попробуй…

Женщина пристроила хрустящие стебли срезанных гладиолусов в ведро, долила туда воды из лейки. Облокотила тяпку о ствол яблони и лишь тогда двинулась к калитке.

– Ты уже вроде была сегодня здесь? – проговорила она озадаченно, рассмотрев Любу вблизи как следует.

– Была, – не стала та изворачиваться. – Зашла в дом, а там пусто. Поехала в одно место, надеясь получить объяснение, но и там никого.

– А зачем тебе Люська-то? – женщина сняла с головы платок и заново его повязала, обновив узел и попрятав выбившиеся пряди волос. – У нее таких, как ты, сроду в знакомых не было. У нее все больше кобели да уголовники. Тьфу ты… Слава богу, съехала, а то вечером на улицу боялись выйти. У меня тут внучка с Москвы гостила. Так веришь, нет, мимо дома ее не ходила. Что же тебе от нее нужно? Или дом хотела купить под дачу?

– Д-да, знаете! – обрадовалась Люба неожиданно свалившейся на нее удаче. – Месяца два назад было объявление…

– Два месяца, говоришь: – Женщина задумалась, видимо, ведя свой подсчет событиям. – А может, и два, кто знает. Только не нужен тебе этот дом. Дурной он! Мой лучше посмотри. Меня дочь который год в Москву к себе зовет, а мне все бросить дом жалко. А ведь снесут все равно. Давно грозятся. А раз грозятся, все равно снесут. А? Так что? Может, взглянешь?

– Ой, вы знаете, боюсь, что на ваш я не наскребу денег. А вот соседний совсем даром отдавали.

– Да эту развалюху и за пол-литра никто не возьмет, прости, господи! – осерчала женщина на Любу, а может, за дом свой обиделась. – Она же его сроду не белила даже никогда. Калитку-то… Калитку видала? Гвоздя прибить некому. Крыша, словно решето, вся течет. А ты купить удумала. Так мало этого, убийство там сделалось. А ты купить!..

– Какое убийство?! – Люба помертвела.

И здесь убийство!!! Что-то в последнее время везет ей на убийства. Куда ни сунет нос, тут же труп. Кого же убили в этом доме, если дама выглядела вполне довольной собой и…

– Мужика ее убили, как с тюрьмы пришел, – ошарашила ее женщина, облокотилась натруженными руками о кромку калитки и снова с сожалением произнесла: – А мой-то дом… Разве сравнить с Люськиным?!

– А разве она была замужем? – перебила ее Люба, решив во что бы то ни стало вывернуть из Люськиной соседки всю правду наизнанку.

– Да. Была. Только не расписаны они были. Жилы просто так. Сейчас это модно. И даже название этому распутству придумали – гражданский брак, во. А по мне блуд он и есть блуд, как его ни назови. Сегодня один гражданский, завтра другой, а когда через загс да через церковь… Пять раз подумаешь, прежде чем хахалей менять.

– А она меняла?

– А то! Стоило Леньке в тюрьме оказаться, как она через неделю начинала водить разных. А он ей письма писал. И на свиданку приглашение присылал. Она не ездила. Зачем, говорит, коли жить с ним все равно не буду. А за месяц до его возвращения взяла и уехала. От греха подальше, говорит.

– А он вернулся? К ней вернулся?

С этого места ей хотелось бы поподробнее, но женщина, как оказалось, мало что знала.

Видела пару раз Малышева после возвращения. Здоровался он с ней. Свет еще видела в окнах по ночам. Бабы с улицы говорили, что спит тот прямо на куче тряпья. Один раз другая соседка видела его в огороде. Сидел на грядке с морковкой, жрал ее прямо из земли и плакал. Пьяный был, как оказалось. А то какой же еще-то! Трезвый разве бы стал сочинять сказки про большие деньги, которые на днях должен вернуть. Вот только Люську найдет, суку. Нашел или нет, кто знает. Только его нашли через несколько дней в этом доме мертвым. Может, опился, может, еще чего.

– А что бабы говорили по этому поводу? – Люба как будто с возрастающим интересом все чаще поглядывала на дом женщины. – Понятыми кто-нибудь был?

– А на что тебе-то знать? Люську ты не найдешь. Ленька не нашел, упокойник. А тебе куда? Говорю тебе, мой дом посмотри. Картинка, а не дом. А теплый какой!

– Ладно… Наверное, посмотрим мы ваш дом. Вот приедем вместе с мужем и тогда… – Люба снова кивнула на соседний дом. – А что же теперь с этим домом станет? Растащат поди…

– Кому же он нужен! Там кровищи было после убийства, Люськина мать еле вывезла, – махнула рукой женщина, тут же поняла, что сболтнула лишнего, и сердито насупилась в ожидании вопросов.

Но Люба вопросы задавать поостереглась. Это может показаться уже подозрительным. Если имеется у Люськи мать, она ее найдет. Только нужно ли? Что ей это даст? Имеет ли смысл задавать ей вопросы о дочери и покойном гражданском зяте, коли тот мертв? Не станет она откровенничать с Любой. Так прямо взяла и рассказала, куда ее дочка сбежала, не дождавшись Малышева из тюрьмы. Как же! Не станет она с ней говорить, это стопроцентно. А вот с Генкой…

Да, Сячинова все-таки подключать придется.

И каяться еще в совершенном преступлении. Каяться и молить о прощении. Укрыла же украденные деньги? Укрыла! Хотя и представления не имела, что прячет. Думала, там пара курток, трусы, носки, ботинки.

Дура! Ох, и дура!!! Так бы и труп расчлененный снесла в камеру хранения, не задумываясь, что несет.

Кстати, а с чего это Малышев свои деньги так и не получил?! Ни Малышев, ни Головачев? Куда же они из камеры хранения подевались?! Или все же Алексей Петрович их получил, а потом у него их кто-то увел, избавившись от хозяина?

Да, без Сячинова точно не обойтись. Кто еще способен разузнать по своим каналам подробности смерти Малышева, как не Генка? Да и проверить правдивость городских сплетен, кажется, уже пора.

В самом ли деле Головачева сожгли ночью на городской свалке в машине, или нет? И если это так, то что это была за машина? Может, она совсем даже и отношения к ее вчерашнему джипу не имеет. И Головачев пострадал совсем не из-за того, что выдернул ее из-под колес. А мог просто отправиться следом за своим подельником.

Люба настолько погрузилась в свои мысли и настолько в них запуталась, что и вовсе перестала обращать внимание на то, что происходит вокруг.

И на то, что дождь начал накрывать землю отвратительной мелкой сеткой. И что ветер, изрядно поднаторев в утренней разминке, достаточно окреп и трепал теперь деревья и кусты с яростным остервенением. И совсем не видела, что уже давно и неотступно за ней движется темная «девятка» с лысым головастым малым за рулем.

Глава 10

Ким стоял на кухне спиной к окну и ел что-то прямо из кастрюли. Интересно, что? Она ничего не готовила. А пахло чем-то вкусным, как будто картошкой тушеной с мясом. Значит, готовил он. Когда успел? Может, давно вернулся. Хорошо бы, коли так.

– Привет, – буркнула Люба.

Тряхнула намокшими под дождем волосами перед зеркалом в прихожей и почти бегом помчалась в спальню. Выдвинула ящик тумбочки, сунула туда руку и пошарила по дну.

Перстень был на месте. Почем-то она была уверена, в том, что найдет его сейчас. Может, умнеет час от часу?

Тот самый перстень с бриллиантом, что дарил ей Хелин и что самым невероятным образом исчез поутру, снова лежал в ящике тумбочки на старых квитанциях за свет. Люба повертела его в руках, хладнокровно наблюдая за игрой света, преломляемой множеством граней. Потом снова сунула в тумбочку и задвинула ящик обратно. Сняла с себя намокший пиджак и джинсы. Переоделась в шорты и футболку, чуть потрепала массажной щеткой волосы, пытаясь их подсушить, и лишь тогда пошла на кухню.

Ким мыл посуду, по привычке разбрызгивая воду по плиткам стены. Он всегда ее разбрызгивал. Разбрызгивал, забывая вытирать. Вытирала, как правило, она. На Любу он не обернулся, продолжая скоблить кастрюлю изнутри. Что-то мурлыкал себе под нос и не оборачивался.

Она села на его место за столом, спиной к стене и с удивлением отметила, что, кажется, намечается совместное чаепитие. На подставке закипал чайник, а в центре стола на том самом глиняном старом блюде высились горкой ее любимые бисквитные пирожные. Маленькие бисквитные кружочки, пропитанные кремом, с большим засахаренным орехом посередине.