Римская кровь - Стивен Сейлор

— Да, они озлоблены. И если Магн отправился поучиться жизни в Рим, то убийство — самый легкий из уроков. А теперь поправь меня, если мне изменяет память: старый Секст был женат дважды. От первого брака у него сын Секст. Жена умирает, и Секст-отец женится снова. У него рождается второй сын, Гай, а любимая молодая жена умирает при родах. Молодой Секст ведет хозяйство, пока его отец и Гай живут в Риме. Но однажды, три года тому назад, накануне триумфа Суллы, молодой Секст вызывает отца и брата домой в Америю, и во время их пребывания здесь Гай умирает от какой-то отравы. Ответь мне, Тит, что говорят об этом в Америи?

Он пожал плечами и снова глотнул вина.

— Гая здесь мало кто знал, хотя каждый тебе скажет, что он был красавцем. Лично мне он казался чересчур легкомысленным и утонченным; думаю, так воспитал его отец, приучив к наемным учителям и изысканным вечеринкам. Мальчик не виноват.

— Но его смерть — в Америи поверили, что это несчастный случай?

— Такого вопроса даже не возникло.

— Представь, что она не была случайной. Могли ли Капитон и Магн быть как-то к ней причастны?

— Ну, это ты, пожалуй, загнул. Чего бы они этим добились? Конечно, причинили бы горе отцу, но не более того. Если бы им хотелось кого-нибудь убить, то почему не самого старика или не всю его семью? Капитон, конечно, разбойник. Он забил до смерти не одного раба, и говорят, что в Риме он столкнул в Тибр совершенно незнакомого человека только за то, что тот не уступил ему дорогу на мосту, а потом нырнул вслед за ним, чтобы убедиться в том, что его обидчик утонул. Я не исключаю того, что он и Магн убили Гая из чистой жестокости, но не думаю, что это предположение правдоподобно.

— Согласен. Это всего лишь случайная подробность. — Возможно, дело было в том, что вино разогрело мою кровь, или же повеяло свежестью от холмов; я ощутил внезапную бодрость и прилив сил. Я всматривался в свет, горевший в доме Капитона. Он колыхался на вздымающихся зыбях теплого воздуха и, казалось, уставился на меня своим зловещим оком. — Давай тогда вернемся к прошлому сентябрю. Секст Росций убит в Риме. Свидетели видели главаря — сильного человека в черной одежде, хромого на левую ногу.

— Магн! В этом нет ни малейшего сомнения.

— Главарь, по-видимому, был знаком с жертвой. Кроме того, он левша и весьма силен.

— Магн, кто же еще?

— Ему помогали два других головореза. Один — светловолосый гигант.

— Маллий Главкия.

— Да. Другой — кто знает? Лавочник говорит, у него была борода. Вдова Полия могла бы узнать их всех, но ее ни за что не уговоришь дать показания. В любом случае именно Главкия прибывает на следующее утро, еще до рассвета, чтобы сообщить новость Капитону, и при нем окровавленный нож.

— Что? Об этой подробности я раньше не слышал.

— О ней рассказал мне трактирщик в Нарнии.

— А, тот, у которого слепой отец. Оба совершенно слабоумные. Слабая кровь.

— Возможно. А может, и нет. Трактирщик сказал мне, что Главкия явился с сообщением прямиком к Капитону. Кто первым рассказал о смерти отца Сексту Росцию? — Я посмотрел на него и поднял бровь.

Тит кивнул:

— Да, это был я. Я услышал об этом рано утром у городского колодца в Америи. Встретив в разгар дня Секста, я думал, что он уже все знает. Но когда я принес ему свои соболезнования, его лицо приняло весьма странное выражение; ты должен знать, что отец и сын не особенно любили друг друга. В его глазах я увидел страх.

— А удивление? Он был потрясен?

— Не совсем так. Скорее растерян и напуган.

— Так. На следующий день прибывает более почтенный вестник, посланный римской челядью старика.

Тит кивнул.

— А еще через день привезли его останки. Росции хоронят своих на маленьком холме за виллой; в ясную погоду отсюда видны погребальные стелы. На восьмой день Секст похоронил отца, после чего погрузился в семидневный траур. Но так его и не закончил.

— Почему?

— Потому что в эти дни прибыли солдаты. Должно быть, они пришли из Волатерр, что к северу отсюда; в тех местах Сулла добивал последних мари-анцев в Этрурии. Так или иначе, солдаты появились в наших местах и объявили на городской площади о том, что Секст Росций-старший провозглашен врагом государства и что его смерть в Риме была законной казнью по повелению нашего высокочтимого Суллы. Его имущество полностью отходит к государству. Все будет продано с аукциона — земли, дома, драгоценности, рабы. Они объявили дату и место: аукцион должен был состояться где-то в Риме.

— И как повел себя молодой Секст?

— Никто не знает. Он уединился на вилле, отказываясь покидать дом и принимать посетителей. Вел себя, как и подобает тому, кто скорбит об усопшем, но ведь ему грозила потеря всего, что у него есть. Люди начинали поговаривать, что, может, это и правда — что его отец проскрибирован. Кто знает, чем занимался старик у себя в Риме? Может, он был разведчиком марианцев, может, был уличен в покушении на жизнь Суллы.

— Но по закону проскрипции закончились в первый день июня. Росций был убит в сентябре.

Тит пожал плечами.

— Ты говоришь, как адвокат. Если Сулла желал его смерти, то почему он должен заботиться о законности? Ведь, как диктатору, ему достаточно провозгласить убийство казнью.

— Аукцион привлек к себе много интереса?

— Всем известно, что его исход был определен заранее. К чему суетиться? Кто-нибудь из друзей Суллы покончит с этим, заплатив за все гроши, а каждый, кто попробует с ним тягаться, будет выведен из зала. Поверь мне, мы все были изумлены, когда Магн и шайка римских головорезов показались у дверей Секста с какой-то официальной повесткой, которая предписывала ему выдать все свое имущество и немедленно удалиться.

— И что же, от него так легко отделались?

— Никто не видел, что случилось на самом деле, за исключением, конечно, рабов. Люди любят приврать. Одни говорят, что Магн застал его, когда он сжигал мирру над могилой отца, выбил курильницу у него из рук и, приставив к нему пику, отогнал его от святилища. Другие говорят, что Магн сорвал одежду у него со спины и голым выгнал его на дорогу, натравив на него охотничьих собак. Ни той, ни другой истории от Секста я не слышал; он отказывался разговаривать об этом, а мне не хотелось его смущать.

В любом случае, Секст вместе с семьей провел одну ночь в доме его друга — купца из Америи, а на следующее утро в усадьбу въехал Капитон. Можешь себе вообразить, как это всех удивило. Но кое-кому это пришлось по душе: в этой долине и у Секста были враги, и у Капитона — друзья. Секст идет прямо к Капитону. И снова беседа происходит без свидетелей. В конце концов Капитон позволяет Сексту вернуться в поместье и размещает его в угловом домике, где у них обычно живут поденщики во время жатвы.

— Этим все и кончилось?

— Не совсем. Я собрал заседание америйского городского совета и сказал, что мы должны что-то сделать. Потребовались долгие уговоры, поверь мне, прежде чем убедить некоторых из наших стариканов принять решение. И все это время на меня бросал свирепые взгляды Капитон — да-да, он заседал вместе с нами, ведь он входит в наш досточтимый городской совет. Наконец, было решено, что нам следует опротестовать внесение Секста Росция в проскрипционные списки, чтобы попытаться очистить его имя и добиться возвращения имущества его сыну. Капитон со всем согласился. Сулла по-прежнему стоял лагерем под Волатеррами; с ходатайством о нашем деле была послана делегация из десяти человек: там был я, Капитон и восемь других.

— И что ответил Сулла?

— Мы его так и не увидели. Сначала нас заставили дожидаться. Пять дней они протомили нас в ожидании, словно мы были варварами, испрашивающими милостей, а не римскими гражданами, ходатайствующими перед государством. Терпение было на исходе, в наших рядах поднялся ропот; остальные легко бы все бросили и немедленно отправились восвояси, если бы я их не пристыдил и не уговорил остаться. Наконец нам было позволено увидеть не самого Суллу, но его представителя: египтянина по имени Хрисогон. Ты о нем слышал? — спросил Тит, увидев тень, пробежавшую у меня по лицу.

— О да. Говорят, это молодой человек, наделенный природным очарованием и замечательной статью, а кроме того — разумом и честолюбием, чтобы извлечь из них все возможные преимущества. Он начинал как раб в доме Суллы и до седьмого пота трудился в саду. Но Сулла умеет разглядеть красоту и не любит безучастно взирать на то, как она увядает под гнетом поденщины. Хрисогон стал его фаворитом. Это произошло несколько лет назад, когда была еще жива первая жена Суллы. В конце концов Сулла пресытился телом своего раба и вознаградил его свободой, богатствами и видным местом в своем окружении.

Тит фыркнул:

— А я никак не мог понять, в чем же дело. Нам сказали лишь то, что Хрисогон — человек могущественный, имеющий доступ к уху Суллы. Я говорил им, что мы хотим видеть самого диктатора, но все секретари и помощники только качали головами, словно я был ребенком, и отвечали, что в наших же интересах сначала завоевать сочувствие этого Хрисогона, который потом доложил бы о нашем деле Сулле.