Нуар - Андрей Валентинов

Часть четвёртая

Крупный план. Северо-восточнее Новороссийска.

Март 1920 года.

— …Родион! Родион, ты живой?

И как ответить? Во рту — каша из песка с кровью, на лице тоже кровь, по щеке словно утюг прошелся. Руки-ноги… Поди пойми, где эти руки-ноги. И чего я такой везучий? Последний раз накрыло два месяца назад, под Ростовом, перед этим — в Курске.

Правая рука все-таки обнаружилась. Я попытался ею двинуть, затем, осмелев, помахал на манер незабвенного Леонида Ильича. Будем считать, на вопрос ответил: «жмуры», как их именует поручик Фёдор Липа, на такое не способны.

Липка! Он же сейчас один у пулемета!.. Ленту может заклинить…

Привстал, все еще не открывая глаз, попытался выплюнуть набившуюся в рот дрянь, нащупал босой ногой вдавленную в грязь гильзу…

Сапог где? И где все остальные, почему тихо? Последнее, что успел услышать… Нет, не услышать — ощутить во всей красе. Снаряд от трехдюймовки ударил перед самым пулеметным щитком, тугой воздух врезался в уши, по щеке словно приложили бревном. Обстрел вели с самого утра, но лупили криворуко, на кого бог пошлет. На этот раз угадали.

Роте, похоже, амба. И всему Новороссийску тоже — вкупе с остатком того, что недавно гордо именовалось Вооруженными силами Юга России.

— Фу ты, живой, слава богу! Родион, представляешь, мы здесь одни остались, да!..

Я открыл глаза и порадовался. Присевший рядом со мной Липка выглядел вполне прилично, при руках и ногах, даже не слишком грязный. Правда, без фуражки.

— Пулемет, — разлепил я губы. — Что с пулеметом?

Светлые Липкины глаза моргнули.

— Ничего. В смысле, нет пулемета. Господин ротный, вынужден вас крупно огорчить, да. Из личного состава в наличии один боеспособный и один контуженный. Патронов нет, ручных бомб нет, оба пулемета накрылись. Положительный момент: заряженный револьвер у меня, у вас тоже, и… И краснюки пока не наступают. Баланс предоставляю подвести вам самим, у меня что-то не выходит, да.

Я все-таки встал, с омерзением ступив босой ногой в растоптанную сапогами лужу, попытался осмотреться.

Да-а-а…

— Вальку Семистроева убили, — голос поручика еле заметно дрогнул. — Когда пулемет разнесло, я тебя в сторону оттащил, позвал его, чтобы помог. А Валька рядышком сидит и вроде как не слышит… Родион, ты, как оклемаешься, молитву прочитай. Ты же православный, как и он. А я, понимаешь, немец-перец лютеранский. Валька… Эх!..

Договаривать Липка не стал, отвернулся. Прапорщика Семистроева я почти не знал, он попал в роту позавчера, с последним пополнением. Поручик же, как выяснилось, с ним не просто вместе учился в юнкерском, но даже проживал по соседству. Встретились напоследок…

Ответить было нечего. Придерживаясь рукой за стенку окопа, я прошлепал вперед, где недавно был правый фланг. Первые два трупа, включая Семистроева, не подошли по калибру, а вот третий оказался в самый раз. Я приложил уцелевший сапог к лежащей в грязи ноге, присмотрелся.

Годится! Прости, унтер Коломийцев, мне сапог нужнее. Тебя в рай и босиком пустят.

— Липка, помоги!

Вдвоем справились. У запасливого поручика оказалась даже чистая портянка. Пока я переобувался, Липка то и дело выглядывал наружу. Окоп отрыли настоящий, ростовой, как на Германской, что нас здорово выручило. Когда краснюки подтянули трехдюймовки, наши ветераны даже успели вырыть пару «лисьих нор» на случай особого злостного обстрела. Но из орудий стреляли редко, зато атаковали почти непрерывно. Пару раз цепи докатывались до окопов, в ход пошли гранаты Рдултовского, по привычке именуемые «бомбами», один раз дело дошло до рукопашной.

Два дня — и роты нет. Накомандовался…

Я справился с сапогом, успел проверить револьвер и как раз чистил фуражку, когда Липка, в очередной раз привстав, невозмутимо констатировал:

— Идут.

Чуть подумав, уточнил:

— Скачут. Конницу пустили, да. Кретины пролетарские! А если бы у нас пулемет не накрылся?

— Так накрылся же, — хмыкнул я, — значит, не кретины. У них свой интерес, к порту торопятся. Там дальше корниловцы, но даже их надолго не хватит… Липа, ты лезь в «лисью нору», а я здесь в «жмура» сыграю, авось поверят. Если не остановятся, я тебя кликну. Полезут добивать — действуй по обстановке.

Поручик хотел возразить, но я надавил голосом.

— Исполнять!

Липка вновь моргнул и сгинул. Я достал «наган» и лег на бок, прикрыв оружие краем шинели. Топот копыт был уже хорошо слышен, земля реагировала чутко, вибрировала, осыпалась мокрой пылью со стенок окопа. Незваными гостями всплыли строки из иных миров и времен.

В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок —И ударит душа на ворованных клячах в галоп...

Все верно. «Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем». Если буденновцы обратят внимание на контуженного офицера, то конец командировке. Жаль, я рассчитывал еще побарахтаться. Авось, Липке повезет, он из тех, что зазря не пропадают.

Можно закрывать глаза…

Топот все ближе, уже слышны крики, веселое бесшабашное гиканье. Болью плеснул ушибленный висок, перед глазами поплыли неровные желтые пятна-облака. Я попытался напомнить себе, что ничего страшного не случится — и случиться не может. Встану из кресла, сниму шлем, зафиксирую время. Потом выпью кофе, часок полежу на диване, глядя в потолок… А затем сяду за работу. Для того, все, собственно, и задумывалось.

Вот они! Черные тени, остро пахнущие конским потом. Земля дрогнула, ушла куда-то вниз.

Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то:Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел.

Земля посыпалась за воротник, я замер, стараясь не дышать. Кажется, там, наверху, остановились. Наверняка смотрят вниз, разглядывают недвижные тела в серых шинелях с золотыми погонами.

— Охрименко! Охрименко, щучий сын!.. А ну стрельни в того, у кулемета которой.

В меня?!

Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, —Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом.

После второго выстрела я решился выдохнуть. Не в меня, в другого. Кто-то из моих сослуживцев умер не слишком убедительно.

— Поспешаем, товарищи! Поспешаем!.. Об остальных пехтура побеспокоится… Вперед!..

Снова топот копыт, но уже тише, дальше, глуше. Глаз я пока не открывал. Вдруг «пехтура» уже рядом? Историю Новороссийской катастрофы я помнил неплохо, но в мемуарах и на страницах научных трудов все-таки присутствовала какая-то логика. В жизни все оказалось иначе, обернувшись бессмысленным кровавым хаосом. Никто даже не пытался обороняться всерьез. Куда там горемычному, тысячекратно оплаканному 1941-му! Тогда, по крайней мере, был Вермахт, а здесь какая-то вшивая Рачья и Собачья, на треть состоящая из наших же пленных. И войск у нас больше, и пушек, и огнеприпасов. Генералов-лампасников целый полк наберется, все важные, с усами до ушей.

Значит, так нам и надо! Воевнули, чем бог послал.

Я и прежде не слишком сочувствовал «белым». Готовясь надеть шлем, искренне думал остаться в стороне от всех этих бессмысленных подвигов. Чистый лабораторный эксперимент, практическая эвереттика. Не вышло, и поздно жалеть. Проредить коммунистическую сволочь в любом случае тоже полезно. Карму улучшает.

— Родион! Эй, ротный… Родька!..

Ага, Липа нарисовался. Можно открывать глаза.

— Может, до ночи досидим, — неуверенно предположил Федор. — Вдруг у краснюков до нас руки не дойдут? Что за интерес в куче трупов рыться? Они сейчас в Новороссийск спешат, так сказать, за дуваном, да.

Мы устроились у входа в ближайшую «лисью нору» — узкий неровный лаз, вырытый вровень с дном окопа. Двоим там, конечно, не поместиться, но если начнут «зачищать», даже самая хитрая лиса не спасется, ни в окопе, ни в норе. Пальнут пару раз — и штыком для верности двинут.

Пока наверху было тихо. Воспользовавшись нежданной передышкой, Липка нашел в чьей-то кобуре еще один «наган» и сейчас неторопливо, с истинно немецкой обстоятельностью приводил оружие в порядок. Фуражка тоже нашлась — и теперь красовалась на законном месте. Я же просто смотрел в небо. Синева, легкие перистые облака, черные росчерки птичьих крыльев… Еще одна весна, для меня — уже третья в этом маленьком уголке Мультиверса. Восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый…

— Только бы транспортов в порту хватило, — Липка, уложив револьвер в кобуру, поглядел вверх. — Хотя при нынешней негритянской бордели я уже ни на что не надеюсь. Родион, ты у нас пророк. Так прореки, утешь, да.

Утешить поручика было нечем. Транспортов не хватит, из Новороссийска сумеет вырваться хорошо если каждый третий.

— Нет, серьезно! — Фёдор встал, резким движением оправил шинель. — Я, Родион, человек очень наблюдательный, да. Знакомы мы с тобой где-то год, и за это время ты успел заработать репутацию даже не Кассандры, а я уже не знаю кого. Нострадамуса, наверно, да. Про тебя говорят, будто ты раньше в разведке у генерала Алексеева служил, но даже если так… Ясновидцев туда, что ли, набирали?