Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Уильям Манчестер

Британцы готовились, но точно не знали к чему – газ, вторжение, воздушная бомбардировка, парашютисты, все вышеупомянутое, вместе взятое? Они были готовы сражаться и умереть, но испытывали недостаток в боевых средствах. Войны ведут солдаты с оружием. В первые четыре недели после Дюнкерка у Великобритании было мало как солдат, так и оружия. Айронсайд, командующий войсками метрополии, включая ополчение, пытался организовать оборону острова. Он предложил «вооружить все население». 22 июня, в день подписания французами перемирия в Компьене, Айронсайд написал: «Даже самый надежный союзник начинает сомневаться, готов ли он [Черчилль] ко всяким случайностям, которые представляет себе. Я подумал об этом вчера, когда инспектировал бесконечную береговую линию в Восточной Англии»[318].

Никто не мог ничего знать заранее. На протяжении двух веков правительство его величества посылало войска во все уголки земного шара, в то время как в родной стране царил мир. Сражение при Куллодене, 16 апреля 1746 года, стало последней битвой на британской земле, когда армия герцога Камберлендского, сына короля Георга II, разбила армию претендента на британский престол, Красавчика, принца Чарли. Теперь, в июне 1940 года, страна казалась беззащитной. Гарольд Макмиллан вспоминал: «Мы остались не только в одиночестве, но еще и безоружные». Он, конечно, имел в виду армию, а не флот. Как отметил Черчилль, успех Дюнкеркской операции затмил тот факт, что солдаты оставили на французском берегу боеприпасы, свое оружие, артиллерийские орудия и танки. В Англии имелось вдвое меньше винтовок, чем требовалось для защиты острова. Эвакуация еще шла полным ходом, когда Соединенные Штаты согласились продать Великобритании – ключевое слово «продать» – 500 тысяч винтовок времен Первой мировой войны, 80 тысяч устаревших пулеметов, 900 гаубиц и 13 миллионов боеприпасов. Несмотря на круглосуточную работу британских заводов, им бы не удалось восполнить потери быстрее чем за три месяца, а возможно, и полгода. Тем не менее за две недели, с огромным трудом, удалось полностью оснастить две дивизии. Черчилль отдал приказ вернуть домой бригаду, томившуюся в течение многих недель в Северной Ирландии. Что касается Родной гвардии, то реалисты в вооруженных силах – включая А.Дж. П. Тейлора[319], служившего в Родной гвардии, – пришли к выводу, что если ополченцам даже удастся добраться в назначенные места сбора, то они будут уничтожены[320].

Черчилль сказал Колвиллу, что не испытывает никаких сомнений, готов на все, кроме бесчестных поступков. Был поднят вопрос относительно горчичного газа. Предполагалось, что немцы будут его использовать. Черчилль хотел их опередить. В записке Исмею он написал: «На мой взгляд, противнику нет никакой необходимости применять подобные меры. Он, конечно, примет их, если решит, что ему это выгодно». Были сделаны запасы иприта для распыления его с самолетов. Черчилль предложил «пропитать» газом побережье, и Колвилл написал в дневнике: «Полагаю, он не считает постыдным делом заражение немцев газом»[321].

Некоторые из его идей были довольно необычными. Он вспомнил, что елизаветинские англичане использовали против испанской армады «горящие корабли». Почему бы теперь не сделать нечто подобное? С началом боевых действий были уничтожены нефтехранилища на территории Франции, и сразу остро встал вопрос о заправке танков топливом. Дуврский пролив уже был заминирован. Допускалась возможность, что немцы могут надеть британскую униформу, и томми выдали новую униформу другого оттенка желтого. На крышках люков танковых башен нарисовали белой краской круги, в качестве опознавательных знаков для Королевских военно-воздушных сил. Военная разведка (ошибочно) считала, что люфтваффе могут высадить десант численностью 20 тысяч человек, и потому большие поля, даже засеянные, избороздили канавы длиной 400 ярдов. Все мосты в пределах 100 миль от Лондона подготовили к сносу[322].

Что касается Родной гвардии, то ей предстояло импровизировать. На важных перекрестках поставили канистры с бензином; идея состояла в том, чтобы, завидев приближающихся немцев, вылить бензин на дорогу, бросить гранату и спастись бегством. Из-за сложной конструкции взрывателя и трудоемкого процесса изготовления британские противотанковые мины не могли производить в необходимом количестве, поэтому вместо мин использовали формы для кекса, заполненные 8 фунтами TNT (тринитротолуол), с простейшим спусковым механизмом. Затем Черчилль вернулся мыслями к техническим нововведениям и научным проектам, которые будоражили его воображение. Он предложил разлить мазут в акватории порта и поджечь вражеские корабли. А нельзя ли проложить за дюнами трубопровод, к которому пустить горячий бензин и поливать им захватчиков? Можно, но что будет, если захватчики высадятся в другом месте или ветер понесет огонь и дым в сторону защитников, а именно это и случилось во время проверочных испытаний. Вот так обстояли дела в конце июня и в первых числах июля. В течение этого времени никто, в том числе и Черчилль, не знал, что немцы даже не приступали к составлению плана вторжения.

В адмиралтействе считали, что, по всей видимости, высадка вражеского десанта произойдет безлунной ночью, во время прилива, незадолго до рассвета. С началом нападения должны зазвонить церковные колокола по всей Англии. Высказывались самые разные предположения о сроках вторжения. 11 июля Гарольд Николсон написал в дневнике: «Они ожидают вторжение в эти выходные». И тут же добавил: «У меня нет ни минуты сомнения относительно этой войны. Я действительно верю, что везение Гитлера на этом закончится». 20 июля он заметил: «Полагаю, что Гитлер вторгнется в ближайшие несколько дней. У него есть для этого дела 6 тысяч самолетов… Мы знаем, что вторжение будет ужасным… Однако в воздухе витает некое приятное возбуждение». В действительности для этой операции немцы имели приблизительно 2500 бомбардировщиков, истребителей-бомбардировщиков и истребителей[323].

Сообщения в СМИ подвергались цензуре, побережье и военные объекты были запретной темой. Газеты больше не сообщали о прибытии и отбытии судов. Под запрет попал даже прогноз погоды: зачем сообщать врагу, какой будет погода в Суссексе на следующей неделе? Спустя два месяца Николсон все еще ожидал нападения. 13 сентября он написал: «Во Франции сосредоточено большое количество кораблей и барж, и понятно, что кабинет ожидает вторжение в любой момент». Айронсайд считал, что это случится 9 июля. 12 июля сэр Алан Брук написал в дневнике: «Предполагалось, что это будет день вторжения!» 14 июля Колвилл поделился с дневником: «Зловещее затишье… и, похоже, der Tag [день] не избежать». В этот день, по словам Колвилла, даже Черчилль не казался таким уверенным, как обычно. 22 июля сэр Алан Брук, который всего день назад был назначен командующим войсками метрополии вместо Айронсайда, войдя в зал заседаний военного кабинета, сказал, что ему, «по всей видимости, придется находиться рядом с премьер-министром, если начнется вторжение». Вечером, обедая с Черчиллем в «номере 10», Брук нашел, что Черчилль был «преисполнен удивительным мужеством, учитывая бремя, которое он несет». Черчилль, добавил Брук, «полон мыслей о будущем наступлении». В ближайшие пять лет эти слова в разных вариациях найдут свое отражение в его дневнике[324].

Обедая с тремя генералами в пятницу, 12 июля, Черчилль заявил, что в случае появления немцев ему бы хотелось, чтобы «отчаянно сражался каждый гражданин, и они сделают больше, если будут знать, что альтернатива – поражение». По словам Колвилла, в тот вечер Черчилль «довольно резко заметил, что в войну пощада дается не из-за сострадания, а чтобы не дать противнику сражаться до победного конца». В отличие от Франции, если бы на острове появились немцы, британские дороги не заполняли потоки испуганных беженцев (Черчилль называл их «беглецами»), поскольку бежать было некуда. Черчилль считал, что граждане будут сражаться, даже если у них будут только «косы и обломки кирпичей». Один из генералов заявил, что надо приказать населению оставаться дома, но Черчилль возразил, что они не подчинятся такому приказу. Затем, по словам Колвилла, Черчилль перешел к сути вопроса: «Он подчеркнул, что паника, вызванная вторжением (над которой мы прекратили насмехаться всего шесть недель назад), приносит огромную пользу: она способствует тому, что мы получаем лучшую атакующую армию, которая у нас когда-либо была, и сохраняет настрой каждого мужчины и каждой женщины на высоком уровне готовности. Поэтому он [Черчилль] не хочет ослабления тревоги и, хотя лично сомневается, что вторжение представляет собой серьезную угрозу, намерен создавать впечатление [о неотвратимости вторжения] и рассказывать о долгих и опасных вахтах и т. п., в своем воскресном радиообращении»[325].