Пробуждение - Пётр Губанов

— Пострадали двое мичманов с «Лейтенанта Сергеева», — сообщил Корнев.

— Напрасно офицеры с нижними чинами якшаются, — неодобрительным тоном произнес Остен-Сакен. — Для примера полдюжины самых злостных негодяев отдайте под суд, — добавил он резко. — Судить их будем в Гонконге.

Драка матросов в японском порту привела в смятение Яхонтова. Русские люди били своих же! Да как! По ходу событий прапорщик уловил, что начали потасовку матросы крейсера. Поводом же послужил пустяковый случай в таверне: мелкая стычка за столом между комендором с «Лейтенанта Сергеева» и кочегаром с флагманского судна. Сам по себе повод не заслуживал никакого внимания, но причина драки была куда значительнее! Яхонтов понял, что нежелание нижних чинов крейсера идти на войну всколыхнуло давнюю вражду с миноносниками. «Но как можно противиться долгу, присяге? — билась в нем неотвязная мысль. — И разве есть что-нибудь выше, чем стремление защищать отчизну свою от чужеземцев?!» А выходило, что многие на крейсере не хотят идти воевать и даже возмущены тем, что другие не разделяют их недостойного стремления. Хотелось понять, что движет этими людьми? С кем-то нужно было поделиться мыслями, разобраться во всем. Но с кем? Вряд ли кто мог понять его лучше, чем такой же, как он сам, недавний студент, а теперь прапорщик по адмиралтейству.

Сурин встретил вошедшего в его каюту Яхонтова сдержанной улыбкой: в памяти обоих еще свежа была недавняя встреча в караульном помещении во время дознания.

— Вот мы и в Японии, Павел Модестович, — сказал вместо приветствия Яхонтов.

— Впереди Восточно-Китайское море и Индийский океан, Сергей Николаевич, — подхватил Сурин.

— Что вы думаете о нашем… плавании?

И оба невольно подумали о случившейся недавно аварии и состоявшемся дознании.

— Долго придется нам плыть еще по чужим морям, — уклончиво начал машинный прапорщик. — Много раз зайдем еще в иностранные порты — грузиться углем, брать провизию, воду, если обстоятельства не остановят нас.

— Какие обстоятельства? — настороженно проговорил Яхонтов.

— В Индийском океане по-прежнему крейсерствует «Эмден», — ответил Сурин. — И встреча «Печенги» с германским крейсером вполне возможна. Наше флагманское судно само себя защитить не сможет от его торпед. Вся надежда на миноносцы…

Яхонтов знал о том, как самый быстроходный крейсер Сибирской военной флотилии охотился в Индийском океане за «Эмденом» и чем все это кончилось… Не повезло «Жемчугу». После нескольких недель пребывания в море он стал на якорь на рейде порта Пенанг, и командир корабля капитан второго ранга барон Черкасов отправился в город. Накануне он вызвал телеграммой жену из Владивостока. Германская радиоразведка перехватила ее. И «Эмден», зная точное местонахождение русского корабля, беспрепятственно вошел в бухту и расстрелял «Жемчуг» артиллерией и торпедами…

— Да, вероятность встречи с крейсером не исключена, — согласился Яхонтов. — Но меня в данный момент не это тревожит. Скажите, Павел Модестович, почему, на ваш взгляд, многие нижние чины флагманского крейсера не хотят идти на войну?

— Почему вы так думаете, Сергей Николаевич?

— Все присматриваюсь и никак не могу понять, что к чему. Но эта драка в таверне на многое открыла глаза. Меня все больше удивляет, отчего на крейсере и миноносцах нижние чины так по-разному думают о войне.

— На миноносцах по-боевому сплоченные экипажи, — начал Сурин. — Сами условия там объединяют матросов и офицеров. Корабли маленькие, служба тяжелая, и делят ее вместе рядовые и командиры. Совсем иное дело у нас. Убери с «Печенги» пушки и торпедные аппараты, и получится комфортабельная паровая яхта. И такая пропасть разверзлась между верхними офицерскими каютами и матросскими кубриками на нижних палубах… А ко всему этому… — Сурин на миг остановился, раздумывая, продолжать ли. Потом решительно провел рукою по спутавшейся прическе, заговорил напряженно, отрывисто: — И это, пожалуй, главное: на флагманском судне политически активная, сознательная команда. Не секрет, что многих прислали к нам с Балтики и Черного моря за участие в матросских волнениях…

И осекся. Прапорщика смотрели в лицо друг другу, словно не узнавая.

— Мне это было неизвестно, — вымолвил Яхонтов.

Невольно пришло ему на ум: Сурину известно многое из того, что делается в котельном и машинном отделениях в тайне от офицеров. И что машинный механик во многом разделяет мнения нижних чинов. Он вспомнил, как частенько и неизвестно куда отлучался Сурин из института и после, когда учились в Гардемаринских классах. Несомненно, машинный прапорщик не сказал всего, хотя беседа между сослуживцами была откровенной.

Во избежание новых инцидентов, Остен-Сакен решил не задерживаться в Сасебо. Как только закончили погрузку угля и приняли воду, он приказал передать семафор на миноносцы: «Поднять пары, сниматься с якоря!»

Несмотря на штормовое предупреждение, отряд особого назначения вышел в море и взял курс на Гонконг.

На этот раз Яхонтов заступил на вахту, когда крейсер находился вне видимости берегов и шел полным ходом. Миноносцы, по два справа и слева, держались в нескольких кабельтовых от «Печенги», готовые защитить флагман, если появятся корабли противника. Встречный ветер прижимал к воде шлейфы дыма, валившие из всех труб.

Вахтенный начальник мичман Эразмус, худой и желчный, презрительно кривя губы, резким голосом подавал команды сигнальщикам. Один из них, рослый, смуглолицый, стоя на крохотном мостике, лихо сигналил, передавая распоряжения флагмана на миноносцы. Яхонтов заметил: случилась заминка. То ли перепутал что-то сигнальщик, либо не расслышал он в шуме встречного ветра каких-то слов вахтенного начальника. Но в следующий миг мичман ударил по лицу матроса.

— За что вы меня, ваше благородие?! — держась за щеку, в недоумении произнес, сигнальщик.

— За то, чтобы слушал внимательней, а не путал сигналы! — пояснил Эразмус.

На ходовом мостике наступила неловкая тишина. Яхонтов стиснул в руке бинокль, опустил глава. Он вдруг почувствовал: его кинуло в жар он стыда.

Мичман Эразмус, подтянув на руке черную перчатку, спокойно, невозмутимо продолжал прохаживаться по ходовому мостику.

Когда переговоры с миноносцами прекратились, Яхонтов приблизился к вахтенному начальнику, произнес с укоризной:

— Зачем нее вы так, Евгений Оттович?

Эразмус молчал, закусив кончик уса. Строгие глаза мичмана излучали презрение, ледяной холод..

— Вы, Сергей Николаевич, еще в недостаточной степени усвоили весь кодекс офицерских понятий, — начал мичман. — В Морском корпусе нас учили почитать корабельную службу яко святыню, наипаче…