ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

Мы с Фили возвращаемся в автосалон на следующий день. Продавец, вручая ключи от новенького «корвета», смотрит на меня с жалостью. Он замечает, что я совсем не похож на отца, и хотя в его глазах это, безусловно, комплимент, я чувствую себя несколько обиженным.

По пути домой радость от обладания «корветом» выветривается. Я объясняю Фили, что отныне наши дела пойдут по-другому. Перестраиваясь из ряда в ряд, до упора выжимая педаль газа, говорю:

- Дальше ждать невозможно. Я должен сам распоряжаться своими деньгами. А заодно - и своей дурацкой жизнью.

ДОЛГИЕ МАТЧИ выжимают из меня все силы. А поскольку моя подача оставляет желать лучшего, таких матчей большинство. Не получается зарабатывать легкие очки на собственной подаче, так что с соперниками приходится биться все двенадцать раундов. Мое умение играть растет, а вот тело, напротив, начинает сдавать. Я тощий, даже хрупкий, мои ноги быстро устают, начинают сдавать нервы. Объясняю Нику, что моя физическая форма не позволяет тягаться с лучшими игроками планеты. Тот соглашается: ноги - это все.

Я нахожу в Вегасе тренера - отставного армейского полковника по имени Ленни. Крепкий, как мешок из рогожи, он ругается, как матрос, и хромает, как пират. Походку свою он получил на память о какой-то из давних войн, о чем не любит вспоминать. После часа занятий с Ленни я мечтаю, чтобы меня кто-нибудь пристрелил. Мой наставник ловит кайф, гоняя меня и попутно осыпая отборными ругательствами.

В декабре 1987-го на нашу пустыню неожиданно обрушились холода. Уличные зазывалы надели шапки Санта-Клаусов. Пальмы в гирляндах. Проститутки на Стрипе вышли на работу в сережках с рождественским орнаментом. А я признался Перри, что жду этого нового года с нетерпением: я почувствовал в себе силы, начал постигать теннис.

Выигрываю свой первый турнир 1988 года в Мемфисе. Мяч кажется живым, когда он отлетает от ракетки. Мой удар справа становится все сокрушительнее - бью, будто простреливая соперников. Все они смотрят на меня удивленно, в глазах читается вопрос: «Черт возьми, откуда это взялось?»

Нечто новое вижу и на лицах болельщиков. Их взгляды, просьбы об автографах и приветственные крики вызывают неловкость, но в то же время и тайную радость, как будто сбылось мое заветное желание, запрятанное так далеко, что и сам я не подозревал о его существовании. Я стесняюсь, но внимание подкупает. Меня раздражает, когда фанаты начинают одеваться, как я, но в то же время балдею от этого.

Одеваться, как я в 1988 году, означает носить джинсовые шорты. Это - мой отличительный знак, мой автограф. О них упоминается в каждой статье обо мне. Как ни странно, я не выбирал их - напротив, они выбрали меня. Это произошло в 1987 году в Портленде. Я участвовал в международном турнире, организованном компанией Nike, и представитель фирмы пригласил меня в свой номер люкс, чтобы показать последние модели спортивной одежды. Там уже был Макинрой, который, конечно, получил право первого выбора. Рассматривая вещь за вещью, он взял в руки пару джинсовых шортов и недоуменно спросил:

- Что это за ерунда?

У меня загорелись глаза. «Черт возьми, круто! - подумал я, облизнув губы. - Мак, если ты отказываешься, то, чур, они мои!»

Стоило Макинрою отложить шорты в сторону, как я вцепился в них мертвой хваткой. Теперь надеваю их на каждый матч, и именно такие шорты носят мои многочисленные фанаты. Спортивная пресса готова меня убить. Журналисты пишут, что все это результат моего стремления выделиться. На самом деле, как и в случае с ирокезом, я, наоборот, хочу спрятаться. Они пишут, что я пытаюсь сломать традиции тенниса. В реальности же я лишь делаю все, чтобы теннис не сломал меня. Они называют меня бунтарем, хотя бунтарского духа во мне ничуть не больше, чем в среднестатистическом подростке. Я всего лишь хочу быть собой, но, поскольку не знаю, каков я на самом деле, попытки поиска собственной идентичности выглядят бессистемными, неуклюжими и противоречивыми. Я веду себя как когда-то в академии Боллетьери: отвергаю авторитеты, экспериментирую с имиджем, пытаюсь достучаться до отца, бунтую против отсутствия свободы. Только теперь за этим наблюдает куда более многочисленная аудитория.

Любой мой шаг становится темой для пересудов. Меня называют спасителем американского тенниса, что бы это ни значило. Думаю, это из-за атмосферы моих матчей. Мои фанаты не только носят одежду, как у меня, но и копируют мою прическу. Я вижу ее у мужчин и женщин - честно говоря, на женщинах она смотрится лучше. Подражание льстит мне и в то же время смущает. Не могу поверить, что все эти люди мечтают быть Андре Агасси, ведь даже я не хочу им быть.

Раз за разом стараюсь объяснить это во время интервью, но у меня ничего не получается. Пытаюсь шутить, но мои слова звучат либо из-лишне льстиво, либо, напротив, оскорбительно. Пускаюсь в философские рассуждения, но выходит бессмыслица. Тогда решаю обходиться стандартными ответами и общеизвестными банальностями, озвучивая журналистам лишь то, что они, как мне кажется, хотят от меня услышать. Это лучшее, что я могу сделать. Если я не в состоянии разобраться с мотивами собственных поступков и справиться с собственными бесами, как же я могу рассказать о них журналистам, при этом не сорвав сроки сдачи интервью в печать?

Хуже всего то, что журналисты записывают мои слова, будто они - истина в последней инстанции. «Постойте! - хочу я их попросить. - Не пишите это, я лишь размышляю вслух! Вы спрашиваете меня о том, в чем я не разбираюсь, - обо мне. Позвольте же поразмышлять над ответом, поспорить с самим собой!» Но у них нет времени. Им нужны четкие ответы, черно-белые герои, добро и зло, простые сюжеты на семьсот слов - чтобы затем, не останавливаясь, двигаться к следующей теме. Если бы у меня было время, если бы я лучше понимал себя, объяснил бы журналистам, что лишь пытаюсь выяснить, кто я такой, пока же могу лишь сказать, кем не являюсь. Я - это не то, во что одеваюсь, не то, как я играю. И вообще я - совсем не такой, каким меня представляет публика. Не шоумен, несмотря на то что провел всю жизнь в Лас-Вегасе и люблю яркую одежду. Не enfant terrible, хотя без этого эпитета не обходится ни одна статья об Андре Агасси. (Разве можно обзывать человека словами, которые он сам не в состоянии произнести?) И, ради всего святого, не называйте меня панком или рокером! Я слушаю глупенькую мелодичную музыку вроде Барри Манилоу и Ричарда Маркса.

Я теряю волосы! Вот разгадка индивидуальности, мой секрет, который не могу сообщить журналистам. Я ношу длинную пышную стрижку, чтобы не было заметно, насколько стремительно я лысею. Об этом знают лишь Фили и Перри, оба - мои товарищи по несчастью. Фили недавно летал в Нью-Йорк, чтобы встретиться с владельцем «Мужского клуба причесок» и приобрести пару накладок. Он бросил свои стойки на голове. По телефону брат рассказал мне о потрясающем разнообразии накладок, которые предлагает «Мужской клуб».