Диалектика Переходного Периода Из Ниоткуда В Никуда - Виктор Пелевин

Эти слова женский голос выводил отчетливо, так, что ошибиться было нельзя. Но было еще одно слово, которое Степа ясно понимал. Куда более важное и значительное слово, чем все, что волновало Джанис Джоплин. Это было само имя «McGee». Его певца выкрикивала, как глагол в повелительном наклонении: «Моги! Моги! Моги-и-и», отчего в песне появлялось что-то ницшеанское.

Степа подумал о том, что ему сейчас предстоит. Это было, конечно, неподъемно. Но по сравнению с другими вариантами грядущего этот был сказкой.

– Моги, Степа, – прошептал он себе. – Ох, лучше моги…

Песня кончилась, и пошла рекламная вставка.

– Степан Аркадьевич, – нарушил молчание шофер, – а можно спросить?

– Валяй.

– Я вот думаю, как интересно получается. Смотрите, тысяча миллиметров – метр. Тысяча миллиграммов – грамм. А тысяча миллионов? Выходит, он?

– Логично, – согласился Степа. – Он и есть.

Довольный, что развлек шефа, шофер засмеялся.

– Подъезжаем, – сказал он. – Вон тот поворот. Последний.

– Да, – сказал Степа. – Как это в песне – заезжайте за ворота и не бойтесь поворота…

– Как раньше пели! – пробормотал шофер. – Не то, что сейчас. Почему так?

– У слов смысл изменился, – ответил Степа. – Они вроде те же самые, но значат теперь совсем другое. Петь их сложно стало. Если это не твой бизнес, конечно.

– Точно, Степан Аркадьевич, – вздохнул шофер, закручивая руль к цели, – совершенно точно говорите.

Когда машина поравнялась с будкой охраны у знакомых ворот, по радио тихо запел Гребенщиков:

Меня зовут семнадцатый Идам[43].Меня вы знаете самиПо чаше с кровью, девяти ногамИ скальпу с волоса-ами…

Слова были мрачноватыми, и, как это частенько случалось у Гребенщикова, не до конца понятными, но появление числа «17» (тридцать четыре деленное на два) было превосходным знаком. Именно такого проблеска света и не хватало перед жутким испытанием впереди. Степа почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

«Спасибо, Боб, – подумал он. – Ты единственный не продался…»

Но на всякий случай он вылез из машины побыстрее – вслед за семнадцатью в песне мелькнула непонятная девятка, а это значило, что дальше могли пойти и другие числа.

43

Кабинет Сракандаева был просторной комнатой с плотно занавешенными окнами и огромным количеством изображений осла – можно было подумать, что это какое-то ослиное святилище. Особенно впечатляли натурализмом эстампы с ослом из мультфильма «Шрек» в разных фазах экстатического танца.

Слева от входной двери стоял рабочий стол с двумя мониторами и клавишной доской. На его краю белела плоская тарелка с горкой порошка, двумя бритвами и свернутой банкнотой в пятьсот евро. Между окнами помещалась этажерка с керамическими статуэтками, где тоже преобладали ослы (печальная очкастая обезьянка и похожий на Жириновского воробей были явно добавлены для плюрализма).

Справа от двери стоял мохнатый греческий диван. Напротив нависала бронеплита встроенного в стену сейфа – его дверь была приоткрыта, и за ней виднелась обивка из красного бархата, намекающая на богатство и тайну. Пол был покрыт ковром, рисунок на котором изображал золотых рыбок, плавающих среди темно-зеленых водорослей.

На краю ковра расплывалось темное пятно. В этом пятне, привалившись спиной к стене, сидел мертвый Сракандаев. Его мозги веером покрывали стену в полуметре над головой – словно кровавая блевотина, раскатанная ветром по дверце автомобиля. Труп был совершенно голым, если не считать белых чулочков и головной повязки с ушами, когда-то тоже белыми, а теперь набухшими кровью.

Глаза Сракандаева умудренно и таинственно смотрели на ковер, покрытый рваными ошметками красной резины. В метре от его подогнутой ноги стоял гипсовый бюст Путина. Рядом лежал стальной цилиндр стреляющей ручки. В воздухе пахло порохом, кровью, вечностью и свободой.

– Когда? – спросил Степа.

– Только что, – сказала заплаканная секретарша. – Пяти минут не прошло. Сейчас Лебедкин будет, я уже позвонила. Что вы так морщитесь?

– Да глаза щиплет. Где у вас туалет?

Когда Степа вышел из туалета, приемная кишела озабоченными людьми. С ними приехали похмельный Лебедкин и тот самый человек в форме войск связи, которого Степа видел в «Якитории» в день прощания с Мусой и Исой. Но теперь на нем были погоны полковника, и Лебедкин держался с ним очень предупредительно.

– Ничего не предвещало, – рассказывала секретарша. – Он был в отличном настроении – вышел из кабинета, велел полить цветы и предупредил, что сейчас приедет Степан Аркадьевич. Сказал взять пальто и немедленно провести его в кабинет, у них там какое-то срочное дело было. Потом закрыл дверь и стал готовиться к встрече. Минут через двадцать закричал: «Татьяна! Татьяна!» Потом раз пять прокричал как обычно. Кричал громко, я услышала через звукоизоляцию. А еще через несколько минут что-то хлопнуло…

– После того, как он закрылся в кабинете, кто-нибудь звонил? – спросил Лебедкин. – Я имею в виду, непосредственно перед тем, как крикнуть «Татьяна»?

Секретарша отрицательно покачала головой.

– Бля, прямо Маяковский, – мрачно сказал полковник связи.

Степа сомнамбулически прошел в кабинет и встал в сторонке, наблюдая за суетящимися криминалистами. Один пинцетом собирал с ковра кусочки красной резины и укладывал их в прозрачный пакет. Другой фотографировал Сракандаева под разными углами, и вспышка каждый раз расцвечивала пятно на стене тошнотворными мокрыми бликами. Третий рылся в сейфе, иногда поворачиваясь, чтобы показать остальным находки – пакетики белого порошка, плотные пачки евробанкнот, несколько пар разноцветных ушей на эластичных повязках.

Степа уставился на рыжее пятно на стене. Оно казалось картой таинственного архипелага, местом, где располагался офшор загробного мира. Там стояло бунгало старого алкоголика Мак Ги. Туда ушли Степины деньги. Теперь эта земля была навсегда отрезана от мира людей, как мистический Авалон. Где-то там, на одном из мокрых пятен, на берегу неведомого острова бились в последних конвульсиях цифры кода, который следовало куда-то ввести. На другом островке высыхал и исчезал номер телефона, по которому надо было позвонить. А единственный человек, который мог свести эти числа вместе, наполнить их смыслом и силой, был уже ни на что не годен. Но Степа все никак не соглашался в это поверить – как будто, пока он не верил, оставалась надежда.

Рядом остановились полковник связи и Лебедкин. Они тихо обсуждали случившееся.

– Растрата? – спросил полковник.

– Исключено.

– Несчастная любовь?

Лебедкин покосился на Степу.

– Да вроде нет, – сказал он. – На этом фронте все хорошо было. Насколько я знаю.

Полковник тоже посмотрел на Степу.

– А это кто? Что здесь делает?

– Я… – начал Степа.

На помощь пришел Лебедкин.

– Да это Степа из «Санбанка». Вы с ним уже встречались, Владимир Михайлович. Жорин партнер. Он за консультацией пришел. По офшорной проблематике.

– Тот самый Степан Аркадьевич, про кого секретарша говорила?

Лебедкин кивнул.

– Понятно, – сказал полковник. – Получается, вообще никаких зацепок.

– Может, просто обнюхался? – предположил мужчина в штатском и кивнул на стол.

– Сомнений мало, что обнюхался, – сказал Лебедкин. – Нюхал он постоянно.

– Анализ, конечно, покажет, сколько он принял, но это явно не объяснение, – сказал полковник. – А откуда этот елдак резиновый?

Лебедкин пожал плечами.

– Да у него полный сейф таких игрушек. Кнуты, хомуты, упряжь какая-то… Я другого в толк не возьму, зачем он его на ствол надел?

Полковник криво усмехнулся.

– Это я как раз понимаю. От сердечного омерзения. Видать, крепко его люди обидели. Сейчас многие так делают… Ну не так именно, конечно. Каждый по-своему. Как бы прощальный горький упрек. Мол, хотели меня достать? Получите, сам все сделаю. Вон, на той неделе один нефтяник, фамилию называть не буду, повесился. Все новости смотрели… Только в новостях не сказали, что он, перед тем как повеситься, вырезал себе бритвой на лбу слово «киркук».

– Что такое «киркук»?

Полковник развел руками.

– В словаре Ожегова нет. Бандиты тоже так не говорят. Только сам он и знал, наверное. Я думаю, символ того, что угнетало его психику. Да по звучанию уже можно понять. Типа как «кирдык», только совсем-совсем без надежды. Время жесткое, душа дымится, как тормозная колодка. Вот и не выдержал.

У Степы в кармане зазвонил мобильный. Он отошел в сторону и поднес его к уху.

– Але.

Это была Люся из бухгалтерии.