Дети смотрителей слонов - Питер Хёг

— Дорогие дамы, — сообщает граф Рикард, — меня уговорили спеть во время банкета. Я исполню что-нибудь из «Весёлой вдовы».

Буллимилла пытается слабо протестовать.

— У нас тут канапе, может быть, они не очень подходят к музыке.

Мы слышим, как звенят шпоры графа, он рассматривает сервированные на столе блюда.

— Вот эти маленькие штучки, — говорит он. — Конечно же, их следует переваривать под музыку.

Тут мы с Тильте высовываемся из-за стойки, делаем Рикарду знаки, прикладывая пальцы к губам, и снова прячемся.

— Я только проверю акустику, — поясняет он Буллимилле.

Затем он обходит высокую стойку и оказывается рядом с нами, мы ведём его через кухню к морозильной камере и снимаем мешки с Вибе.

— Нам нужно вернуть её на место, — говорит Тильте, — пока не поздно. Где гроб?

Рикард, похоже, как-то не очень рад встрече с Вибе.

— В моей каюте, — отвечает он.

В этот момент дверь в морозильную камеру открывается, мы возвращаем полиэтиленовые пакеты на место и все втроём прячемся за инвалидным креслом.

Человека, который входит в холодильник, мы, пожалуй, ждали здесь в последнюю очередь — это Александр Бистер Финкеблод. На пороге он задерживается — глаза должны привыкнуть к слабому освещению. Потом направляется прямо к инвалидному креслу.

Он останавливается в полуметре от нас. Если бы он сделал ещё шаг, он бы заметил нас, и возникла бы ситуация, из которой нам очень трудно было бы выпутаться.

Но он нас не видит. Всё его внимание сосредоточено на одной полке, на которой рядком лежит нечто, напоминающее вакуумные упаковки — с большой долей вероятности это овечьи сердца, наверняка происходящие от знаменитых овец Финё, а рядом с ними стоят две бутылки шампанского. Финкеблод ощупывает бутылки, вид у него не очень довольный, он оставляет их, поворачивается и уходит.

Мы с облегчением вздыхаем, а когда ты с облегчением вздыхаешь в холодильном помещении, то выдыхаемый тобой воздух превращается в белое облачко. Мы открываем дверь, на кухне пусто, граф Рикард выкатывает Вибе, мы с Тильте и Баскером работаем передовым отрядом у стойки, где ложимся на пол, чтобы, осторожно выглянув, выяснить, свободен ли путь.

К сожалению, путь не свободен. Оказывается, что стол, который стоит ближе всего к кухне, уже занят. Мы видим Веру-секретаря, Анафлабии? Бордерруд, профессора Торкиля Торласиуса с женой, к этой могучей кучке присоединился теперь и Александр Бистер Финкеблод. а также двое сотрудников разведывательного управления полиции — Ларс и Катинка.

Нам с Тильте ничего не нужно друг другу говорить, мы прекрасно знаем, что каждый из нас думает. Каждый из нас задаётся вопросом, что общего у посланника министерства образования с Анафлабией и Торкилем Торласиусом?

Ответ не заставляет себя ждать.

— Необходимо ещё минут пять, — говорит Александр Финкеблод довольным голосом. — Шампанское должно охладиться до температуры ниже десяти градусов. Особенно по такому случаю. И наш очаровательный шеф-повар уже приготовил хрустальные бокалы.

Буллимилла ставит бокалы на стол. Когда она уходит, Анафлабия наклоняется к столу. Она говорит, понизив голос, но в её случае это означает, что всё равно каждое слово прекрасно слышно на баке.

— Я только что получила мэйл. От Бодиль Фискер, руководителя муниципалитета Грено. Нм переслали предварительное заключение профессора Торласиуса после нашего осмотра дома священника и разговоров с детьми. Диагноз — «тяжёлая эндогенная депрессия». Местная администрация нас поддерживает. Так что завтра министерство по делам церкви и приходской совет опубликуют постановление о снятии с должностей священника Константина Финё и органиста Клары Финё. В официальном сообщении мы ничего не пишем об их психологическом габитусе. Но кое-кому из журналистов мы сообщим, что в результате обследования у обоих констатирована тяжёлая депрессия. Бодиль обещает нам, что отдел социального обеспечения муниципалитета позаботится о детях, и, как только они найдутся, их сразу же определят в разные учреждения. Установлено, что именно девочка в первую очередь оказывает дурное влияние на малолетнего брата. Его отправят в детский дом в Грено, её пока что поместят в закрытый молодёжный интернат на Лэсё. Журналисты не должны знать, где они находятся. Это означает, что независимо от того, что задумали родители, мы можем замять дело или, во всяком случае, заявить, что виновные — это люди, не имеющие более никакого отношения к церкви. Александр Финкеблод передал нам отчёт о проступках детей за последние два года, этот список уже сам по себе требует срочного вмешательства надзорных органов, к тому же в отчёте написано, что у мальчика вода в голове. Так что, дорогие друзья! Очень трудная ситуация разрешилась. Мы с полным правом заслужили бокал вина!

На этом месте, прежде чем продолжить рассказ, я должен снять с себя какие бы то ни было подозрения и объяснить всё про воду в голове.

Связанные с этим события произошли два года назад, когда папа с мамой находились во втором из трёх своих турне — которое закончилось для них предварительным заключением и церковным судом. В то время мы с Конни, конечно же, были знакомы, как и все ученики школы города Финё. Но после того случая в бочке, который произошёл за восемь лет до этого и который в определённом смысле стал для меня потрясением, хотя я и сам попросил Конни раздеться, так вот с тех пор у нас с ней так и не возникло каких-то близких отношений, и скажу честно, что если принять во внимание то, как трудно мне было с нею даже на расстоянии, не было никаких надежд на то, что я когда-нибудь настолько осмелею, что такие отношения возникнут.

Не знаю, встречались ли вам девочки, которые всё время как-то по-новому причёсываются, но Конни одна из них. Стоит только потерять её из виду на десять минут — как она уже поменяла причёску, и это значит, что её затылок, когда сидишь за ней в классе, всё время выглядит по-разному.

В тот день, о котором пойдёт речь, Александр Финкеблод только что заступил на должность директора школы и решил сам провести несколько уроков, чтобы удостовериться в том, насколько у нас низкий уровень знаний. Он ведёт у нас урок истории, излагает некоторые незабываемые подробности перехода полководца Ганнибала через Альпы — и тут я вижу затылок Конни под каким-то совершенно новым углом зрения. Сверху — её каштановые волосы с рыжеватым оттенком, напоминающим, скажем, о первых отблесках лучей восходящего солнца на листьях каштанов, когда ты возвращаешься домой в четыре часа утра после сбора чаячьих яиц, если вы можете себе это представить. Ниже — лёгкий пушок, который постепенно становится всё светлее и, наконец, исчезает, а дальше — белая кожа, но это глубокая белизна — как жемчуг в больших устричных раковинах у Северного маяка, кажется, что можно заглянуть вглубь, под кожу. Когда я дошёл до этого места своего исследования, я стал представлять себе, как это место пахнет и какие ощущения могут возникнуть, если его потрогать, и к этому времени Ганнибал вместе с Альпами отошёл куда-то на второй план, и вдруг передо мной возник Александр Финкеблод, всем своим видом напоминая о том воинственном гневе, который, очевидно, представлял для членов команды Ганнибала большую проблему.

Он берёт меня за руку, и следует отдать ему должное — захват у него, как у трубного ключа.

— Ты выходишь за дверь, — говорит он, — и ждёшь там окончания урока. На перемене мы идём с тобой к Биргеру, и там мы втроём побеседуем об уровне твоих знаний.

Папаша Биргер — заместитель директора школы. Он приехал вместе с Александром с материка, и, по слухам, отказался от многообещающей карьеры в министерстве обороны, чтобы вместо этого наводить порядок в городской школе Финё. Встреча с ним никогда не доставляет удовольствия, но на сей раз, в присутствии Александра Финкеблода, она сулит настоящую катастрофу.

И тут со мной что-то происходит. Сам я считаю, что причина всего кроется в моих духовных упражнениях, потому что к этому моменту мы с Тильте уже давно обнаружили дверь, и перешли к тому, что в мистике называется глубинным процессом. Я чувствую, как поднимаюсь во весь свой рост — метр пятьдесят пять, смотрю Финкеблоду прямо в глаза, которые в этот момент похожи на жерла пушек фрегата «Ютландия» в гавани Эбельтофта, куда нашу школу каждый год в первое воскресенье сентября возят на экскурсию.

— Я в любой момент, — слышу я свой голос, — готов променять все знания на свете на возможность хотя бы мельком взглянуть на затылок Конни!

Сначала на неопределённое время наступает упоминавшаяся ранее гробовая тишина.

Потом Александр Финкеблод выносит меня из класса, подтверждая тем самым, что у него гораздо больше грубой мышечной массы, чем можно предположить — при его худощавой фигуре и холёном внешнем виде, — и на всём пути до кабинета Папаши Биргера утешением мне служит лишь толика гордости оттого, что они считают, что по одиночке им со мной не справиться.