Третья сила - Дмитрий Ермаков

Администрация торговых станций такому соседству не очень-то радовалась, но решать проблему не спешила: насколько было известно Молоту, имелся у них в этом вопросе личный корыстный интерес.

— Ты давай, открывай, Хряк, кончай динаму крутить! — тревожно оглянувшись, произнес сталкер.

— Хорошо-хорошо, открываю. Товар готов, — хихикнул невидимка.

Обмен приветствиями кончился.

Смотровое окошко закрылось. Раздался звон ключей.

Небольшая дверка, прорезанная в гигантской металлической переборке, приоткрылась ровно настолько, чтобы сталкеры могли протиснуться внутрь, и тут же снова захлопнулась. Безбожники имели основания бояться, если и не МВД метро, со своими обязанностями почти не справлявшегося, то других таких же отморозков.

По ту сторону переборки оказалось немного светлее. Неровно, то и дело мигая, горела лампочка. Она освещала небольшой закуток между двумя заслонками; второй рубеж обороны размещался в пяти метрах от первого. Стремясь отгородиться от остального метро, бандюки перекрыли туннели наглухо мощными стальными листами. Прорваться тут смогла бы разве что мотодрезина, мчащаяся на всех парах.

Пахло перебродившим пойлом, дешевым табаком, мочой и мужским потом. Густое, тяжелое амбре буквально валило с ног непривычных к такой атмосфере посетителей. Псарев, едва войдя, сразу закашлялся и тихо произнес: «Ну и вонь». Молотов остался невозмутим. Но и ему было тут не по себе.

Бандит, дежуривший тут, выглядел чрезвычайно живописно. Это был полноватый мужик, заросший густой, грязной щетиной, одетый в дырявую кожаную куртку на голое тело и странные шаровары. Сходство с хряком безбожнику придавали вонь, которую он источал, и смех, похожий на хрюканье. Уродливый приплюснутый нос походил на свиной пятачок. Пес смотрел на Хряка с едва скрываемым отвращением. Борис же, отлично знавший, что остальные безбожники выглядят не лучше, лишь слегка поморщился, когда дежурный банды в знак большой дружбы похлопал его по плечу.

— Слышь, Молот. А, Молот, — обратился к сталкеру Хряк. — Не мое свинячье дело… Но на фига они тебе? Трахаешь их, да? — подмигнул сталкеру безбожник. — Или барыжишь? Или сначала трахаешь, а потом продаешь? А с Шариком делишься?

Сталкер с трудом сдержался, чтобы не послать безбожника куда подальше. Широкий благородный лоб Молота покрывался морщинами, когда тот морщился то ли от вони, то ли от слов Хряка. Борис так и не разжал губы, не издал ни звука. Но одним своим видом демонстрировал такое презрение, что Хряк понял: сталкера сейчас лучше не злить. Больше безбожник не сказал ни одного лишнего слова. Торопливо отпер вторую дверь, ведущую во владения банды, скрылся в темноте и минуту спустя вернулся, ведя за руку ребенка лет тринадцати, девочку.

Состояние, в котором находилась пленница, вызывало ужас. Девочка была так худа, точно ее не кормили в течение целого месяца. Бритая голова вся покрыта пятнами, не то следами от побоев, не то какой-то смазкой. Глаза девочки были закрыты, точно она спала на ходу, а под правым еще и расплывался огромный синяк. Засаленная куртка, снятая с кого-то раза в два полнее и выше, висела на девчушке, как на вешалке. Ноги, обутые в стоптанные башмаки, едва двигались. Каждый шаг давался замарашке с таким трудом, что казалось: отпусти Хряк ее руку, девочка сразу упадет.

Истерзанное, измученное человеческое существо, не видевшее ничего, кроме боли и унижений…

— Вы ее хоть кормили? — произнес Пёс, мрачно оглядывая девочку.

— Обижаете. Три дня готовили к продаже. Можно сказать, красавица! Тридцать патронов за такую лапочку — на халяву отдаем! — и Хряк расхохотался во весь голос. И тут же в ужасе смолк. Пёс медленно поднял оружие. Ствол автомата остановился как раз на уровне лба безбожника.

— Кра-са-ви-ца?! Ты уху ел, козел? — надвинулся на безбожника Молот. — Кинуть меня хотите? Да вы ее драли месяц всей бандой, я что, не вижу?!

Бандит перестал смеяться и смотрел на сталкера с животным ужасом. Хоть они и находились на территории, где Хряк был хозяином, а Молот гостем, безбожник знал: даже если Борис его убьет, сталкеру ничего не будет. Штраф, и тот платить не заставят. На место Хряка просто пришлют другого, а труп самого привратника выбросят за дверь, на съедение крысам.

— Короче, мы уходим, — добавил сталкер, взяв себя в руки, спокойным деловым тоном, — и больше не вернемся. Так и передай пахану. Можете своих красавиц продавать кому-нибудь другому. Или сами их пяльте. Открывай, Хряк.

Псарев и Молотов подошли к дверям.

Хряк побледнел. Маленькие глазки его забегали. Теперь над бандитом всерьез замаячила перспектива получить пулю уже не от Молота и Пса, а от своих же. Пахан очень не хотел терять клиента, исправно и за хорошие деньги скупающего у них худых, шелудивых рабынь, на которых другие покупатели даже не смотрели.

— Молот, стой, — запричитал Хряк, трясясь от ужаса. — Ты это, не серчай. Я себе хотел патронов взять десяточек… Ну с кем не бывает. Двадцать, двадцать за нее просили.

— Так бы сразу, — ухмыльнулся Молотов. Развязал мешок, висевший за спиной, отсчитал патроны и вручил Хряку. От благодарностей отмахнулся. Жестом приказал Псареву взять купленную рабыню. Игнат забросил автомат за спину, осторожно поднял девочку, оказавшуюся на удивление легкой для ее роста, и вынес в туннель.

Скрипнули ржавые петли. Загромыхали ключи в замке.

Сталкеры огляделись, сориентировались и медленно зашагали в сторону пыльной, заброшенной Достоевской.

— Значит, ты жила на Адмиралтейской? Но твоего отца оттуда выгнали? — переспросил Дима после того, как Соня закончила длинный, невеселый рассказ. История оказалась очень долгой и много раз прерывалась слезами Сони и вздохами Димы, едва способного поверить, что все это — правда. К концу рассказа Самохвалов начал забывать, с чего все начиналось.

— Да, именно так, — устало закрыла глаза девушка. — Мы переехали на Садовую… Господи, лучше бы мы сразу в Неве утопились, чем к этим торгашам. К этим ублюдкам, — она опять чуть не разрыдалась.

— А за что? За что вас из Альянса прогнали? И как могли вас продать в рабство? Целую семью? Что за дикость такая?!

— За что прогнали — не помню, мелкая была. А про второе… Эх, Дима. Не поймешь ты. Не поймешь… Чтоб ты понял, что такое люди, тебе самому надо там оказаться. И увидеть их. Эти рожи. Эти туши. Этих мразей, которые мать родную продадут за два патрона. Вот где живут настоящие, правильные люди, ха-ха.

— Погоди, не части. А у нас что, не люди живут?

— У нас? У нас как раз люди. А там… Там скоты. Только ты знаешь, что, ты не забывай, Дим: не будь Веселого поселка с его дурью, не было бы у нас ничего. Ни-че-го. Может, там потому и живут такие нелюди, что мы туда эту гадость веселую продаем. Вот так-то. И хватит, прошу тебя. Я больше не могу, — взмолилась Соня.

Тяжелый разговор измотал ее так, что Бойцова уже даже сидеть не могла. Она лежала, укрывшись пледом, отвернувшись к стене. Девушка каждую минуту ожидала, что Дима, знавший теперь всю ее историю, вплоть до самых грязных и жутких деталей, включая ее неспособность иметь детей, вскочит и убежит. Но Самохвалов сбегать не спешил.

— Последний вопрос, честное слово. Сколько человек спас Борис Андреевич?

— Не знаю точно, — отвечала, немного подумав, Соня. — Многих. Боря никогда про это не говорил. Не любит трезвонить о своих добрых делах. Но Пёс как-то сказал: Боря половину денег, что зарабатывает, тратит на это. Сам ютится в палатке на какой-то нищей станции, хотя мог бы жить, как король. Но его эта жизнь мало волнует, он о будущей заботится.

Дима посмотрел на Соню с легким удивлением. Смысл последних слов не вполне дошел до его сознания. Самохвалов тоже был утомлен и растерян, он почти ощущал, как грязь, о которой говорила девушка, втекает в его душу. Ему предстояло долго и мучительно переваривать все то, что он узнал о своей возлюбленной. Дима не был уверен, что все это он сможет принять и понять.

— О чем заботится?

— О жизни после смерти, если хочешь. Не понимаешь? Молотов верующий, он даже в церковь ходит. В туннеле между «Гостинкой» и «Маяком». Знаю, над верующими часто смеются. Называют их наивными дурачками. Я тоже не все понимаю. Но Боря мне как-то сказал такую вещь. Что, мол, если нет ничего после смерти, если все наши мучения — ради того, чтобы просто сдохнуть. Понимаешь? Просто сдохнуть, стать кормом для червей, — и все… И не важно, честным ты был человеком или скотом, итог один… Если и меня, и тех, кто меня драл, ждет после смерти одно и то же, а именно это утверждает наука… Тогда и жить не стоит. И вообще, — добавила она, закрывая глаза, — людям надо во что-то верить, без этого трудно. Коммунисты, например, роют туннель в Москву, чтобы сбежать отсюда. Верят, что там — рай. Есть люди, которые бункер какой-то ищут, «Эдем». А Боря молится Богу. Кто из них больший безумец — не знаю. Зато Борис помогает людям. И, наверное, он счастлив.