Когда исчезает страх - Петр Капица

Пили до тех пор, пока Ширвис вообще перестал понимать, где он и что с ним. Он был пьян мертвецки.

Проснулся Ян от громкого боя часов. Сквозь пестрые занавески пробивалось солнце.

Он приподнял голову и огляделся. На стене, сверкая никелировкой, висел шлем и две шпаги. В углу стоял манекен в латах. Перед камином лежала шкура медведя.

«Где я? — не мог сообразить Ян. — Давно ли здесь?»

В сознании остались только шум оваций, бредовая езда, какая-то унылая музыка и звон бокалов. Он, кажется, буянил, потом ему стало плохо. Ему подали шипучее и горькое питье. Он выпил, что-то подписывал, и… дальнейшее не осталось в памяти.

«А как ребята? Неужели уехали без меня?» Он схватил висевшую на спинке стула одежду и, путаясь в брюках, начал торопливо одеваться.

Рядом послышался шум отодвигаемого кресла. Качнулась портьера. В комнату вошел Штоль. Он был по-утреннему свеж и гладко причесан.

— Зачем так спешно надевать брюки? — шутливо спросил он.

— Надо скорей вернуться к своим.

— К своим? — изумился Штоль. — Их теперь трудно догонять. Они уплыли вчера на теплоходе.

— Как? Они оставили меня одного? — не поверил Ян. У него опустились руки. — Не может этого быть. Почему вы не сказали им, где я?

— Тебя трудно будить. И не имело смысла — ты подписал контракт с Лэйном.

— Неправда, я ничего не подписывал.

— Зачем спорить, посмотри, в кармане, там, наверное, есть дубликат.

Ян вытащил все, что у него было в кармане пиджака, и нашел вчетверо сложенный плотный лист бумаги. Это был контракт, составленный на двух языках — на немецком и русском. В нем указывалось, что Ян обязывается за три тысячи крон выступить в матче боксеров против Берлунда. В скобках было написано, что пятьдесят процентов полагающейся суммы Яном уже получены, а другая половина будет ему вручена после боя. Внизу стояли подписи его и Лэйна.

Когда он подписывал? Это какой-то бред!

— Я не заключал такого контракта, — сказал Ян. — Кто-то подделал мою подпись.

— Не надо говорить неправду, — недовольно поморщился Штоль. — Я сам видел, как ты ставил подпись.

— Но я не хочу подчиняться договору.

— Думай головой раньше. Ты немного легкомысленный человек. Мне тоже казалось, что у тебя есть желание уехать со своими. Я пробовал остановить твою руку, но ты делал страшные кулаки и сам желал платить за ужин. Там была битая посуда. Это много денег. Лэйн давал тебе настоящие кроны.

— Так как же теперь быть? — спросил Ян. Он был напуган и потрясен случившимся.

Штоль не торопясь взял из ящика сигару, откусил кончик, прошелся по комнате, остановился у окна, закурил, подумал немного и наконец, обернувшись, сказал:

— Кроме выступлений на ринге, у тебя нет другого пути. Ты будешь зарабатывать деньги и делать нокауты. Знаменитый чемпион всегда будет встречен как почетный путешественник.

— Но мне придется драться без своих секундантов и тренера?

— В другую сторону хода нет, — сказал Штоль, сокрушенно разводя руками. — Лэйн подписал аренду на самое большое помещение. Много денег брошено на широкую рекламу.

Он показал газеты, в которых крупным шрифтом сообщалось, что боксер Берлунд вызвал на матч-реванш не соперника в недавнем бою с русскими, а более сильного боксера — Яна Ширвиса, неоднократно побеждавшего Кирилла Кочеванова.

Яна бросило в пот. Газеты выпали из рук.

— А как же наши? — спросил он. — Они меня разыщут и потребуют отказаться.

— Мы не сообщаем, где ты находишься. Все предусмотрено. Тебе лучше быть в стороне от всяких хлопот и неприятностей.

«Теперь действительно ничего другого не осталось, — с тоской подумал Ян. — Домой лучше не показываться».

— Мне дадут возможность тренироваться, войти в форму? — спросил он.

— О, конечно, — заверил Штоль. — Какие могут быть сомнения! Мне нравится, когда в тебе говорит мужчина. Ты получишь все, что надо иметь боксеру.

Он вытащил из шкафа фибровый чемодан и вывалил на постель все его содержимое. Тут были две пары новых перчаток, боксерские ботинки, трусы, майки и длинный махровый халат малинового цвета.

— Это подарок Лэйна, а от меня будет знакомство с мастером Квестадом.

Штоль привел сухощавого человека, с таким обветренным и загорелым лицом, что, казалось, будто его чуть поседевшие виски испепелены солнцем. Он почти не выпускал изо рта трубку и попусту не тратил слов.

У Яна разламывалась голова. В ушах стоял шум. Ему, видимо, подсыпали в вино лошадиную дозу снотворного. Пер Квестад, поняв его состояние, велел раздеться до трусов и вывел во двор.

У большой каменистой выемки, в которую впадал тоненький горный ручеек, Квестад остановил боксера и, черпая ведром прозрачную, холодную воду, стал окатывать его с головы до ног.

Вода освежила Яна, ему стало легче. Он растер тело полотенцем, надел халат и огляделся.

Домик был каменный, с черепичной крышей. Четырехугольный дворик напоминал собой волейбольную площадку. Справа высились коричневатые обрывистые скалы, поросшие хвойным лесом, слева, далеко внизу, в узкой долине, виднелось какое-то селение, утонувшее в садах.

«Высоко же меня упрятали, — подумал Ян. — Без проводника не попадешь в Осло».

— Теперь бы черного кофе, — сказал он Квестаду.

Тот закивал головой: «Сейчас будет».

Надев на себя передник, Квестад на миниатюрной плите сварил черный кофе и приготовил омлет с сыром и помидорами. Оказывается, он был мастером на все руки: хорошо знал горы, мог заменить повара, быть лекарем, массажистом и тренером.

После завтрака Штоль собрался в Осло. Прощаясь, он сказал Яну:

— Надеюсь, ты будешь благоразумен. До матча остается четыре дня. Не следует терять времени. Квестад всегда в твоем распоряжении. Если нужно, он будет спарринг-партнером.

Штоль сел за руль, помахал рукой и уехал.

«Не убежать ли? С Пером Квестадом я справлюсь, — подумал Ян. — Но куда? Кто меня ждет?.. А если сообщить в посольство, что меня насильно, при помощи снотворного, увезли в горы? Идея! — Но тут же отверг эту мысль: — Наивно и не очень правдоподобно. Скажут: «Хорош боксер, отбиться не мог». Потом выяснится, что я получил деньги, подписал договор… Нет, такой ход ведет к еще большим неприятностям. Остается одно — готовиться к бою и побеждать. Тогда кое-как все уляжется: поругают за легкомыслие, дадут выговор, проработают на каком-нибудь собрании… И все. Часть вины можно будет свалить на Сомова: «Обидел, мол, а я не стерпел и наделал глупостей». Самокритично и в то же время оправдывает. Это наиболее верный путь».

Чтобы вернуть себе боевую форму, Ян старался вести спартанский образ жизни. Но ни сон на открытом воздухе, ни пробежки по горным тропам, ни спарринги с Квестадом не приносили ему успокоения. Он чувствовал себя вялым и усталым. Даже во время разминок он быстро выдыхался.

Неужели на него так подействовала гульба со Штолем? Как он не понял, что его умышленно подпаивали, выводили из боевого состояния! И Божена, конечно, действовала в сговоре с ними. Сомов был прав: нельзя такого выпускать на ринг.

От ощущения нависшей над ним непоправимой беды Яну плохо спалось: он поднимался с постели разбитым, Нехотя шел на разминку, уныло садился завтракать и ел без аппетита.

Тревожное чувство, словно схватив за глотку, ни на секунду не отпускало его. Порой Ян даже грезил наяву. Он видел переполненный стадион — тысячи лиц, белеющих во мгле, и ярко освещенный квадрат ринга, похожий на помост для казней. За канатами — рефери. Он весь в белом. Лысый череп блестит, глаза — черные впадины. Едва слышен его голос…

И вдруг словно по трибунам прошел шквалистый ветер, он всколыхнул, вздыбил ряды — и стадион огласился плеском и восторженным ревом. Под канаты пролез Берлунд — фаворит и надежда этой огромной толпы. Шум долго не смолкает.

Но вот наступает очередь Яна. Он идет с опущенной головой, и стадион встречает его безмолвием. Ян всюду натыкается на колючие, недружелюбные взгляды и недобрые усмешки. Никто не сочувствует ему. Все, даже судьи, хотят поражения. Ни одна душа не будет болеть за него.

«Таким могильным холодом и ненавистью, наверное, встречали Риверу из рассказа Джека Лондона «Мексиканец», — с горечью думал Ян. — Но ему было за что драться. Он видел перед собой ясную цель: добыть деньги для борьбы мексиканцев за свободу. Он вместе со своим народом ненавидел гринго[3] и на ринге сражался за революцию. Какую же цель вижу я? Кому нужны мои победы? Только самому себе, для удовлетворения моего тщеславия. А если поражение? Здесь не обретешь ни силы, ни боевого духа. Берлунд может побить. Тогда мое выступление будет выглядеть преднамеренным предательством. Даже Штоль с Лэйном откажутся от меня. Для чего им побитый и презираемый боксер? На нем много не заработаешь. Нет, нельзя мне драться с Берлундом. Домой, только домой, иначе я попаду в еще большую беду».