Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914) - Юлия Лунева

20 ноября (3 декабря) Турция заключила перемирие с Балканскими государствами. Одна Греция не захотела сделать этого. Она выдвинула союзникам требование, чтобы те договорились о разделе завоеванных территорий Османской империи; чтобы в случае невозможности прийти к соглашению с Болгарией передали вопрос на арбитраж Тройственного согласия. Греция и Болгария одновременно претендовали на Салоники, Драмы, Серее и другие пункты, из которых самым заманчивым были Салоники, главный торговый порт в Эгейском море[563]. Лондон внимательно следил за развертыванием событий на Балканах. Британия привела свою армию в боевую готовность, планируя выступить на стороне союзниц (Франции и России) в случае, если Австро-Венгрия нападет на Сербию, а ее подержит Германия. 5 декабря 1912 г. Извольский писал Сазонову, что «между французским и английским Генеральными штабами не только не прекратилось обсуждение всех могущих возникнуть случайностей, но существующие военные и морские соглашения в самое последнее время получили еще большее развитие, так что, в настоящую минуту, англо-французская военная конвенция имеет столь же законченный и исчерпывающий характер, как такая же франко-русская конвенция»[564].

«На днях во Францию под строжайшим секретом приезжал начальник английского Генерального штаба генерал Вильсон, — сообщал Извольский из Парижа, — по этому случаю были выработаны различные дополнительные подробности, причем, по-видимому, в первый раз в этой работе принимали участие не только военные, но и другие представители французского правительства. В общем здесь все еще находятся в фактическом неведении относительно тех или других решений, которые будут приняты Англией в случае общей войны, но скорее склонны думать, что неотразимый ход событий приведет английское правительство к вооруженному вмешательству против Германии. На этот случай имеются в полной готовности все надлежащие уговоры технического характера»[565].

Между тем Англия проявляла неуверенность и беспокойство. «Она уже не могла влиять на французскую политику, — писал Е. А. Адамов, — и если общественное мнение Британии выразит протест на участие в войне, то разразится неслыханный в истории скандал, ибо в этом случае политика Грея оказалась бы чистейшей провокацией Франции»[566]. Россия не была готова к европейской войне. 5 (18) декабря Извольский телеграфировал Сазонову, что на вопрос: «Какие действия предпримет Россия в случае нападения Австрии на Сербию?» — наш ответ был: «Даже в крайне невероятном случае нападения Австрии на Сербию Россия не будет воевать»[567]. Подобный ответ поверг Пуанкаре и всех французских министров в крайнее изумление. «…Развитие событий на международной арене в ноябре-декабре 1912 г., — подытоживал А. С. Аветян, — шло в двух направлениях: с одной стороны, дипломатические переговоры и поиски путей к разрешению возникших в связи с войной проблем, с другой — нагнетание напряженности путем раскручивания маховика военно-мобилизационных мер»[568].

Под давлением Австро-Венгрии и Германии Сербии пришлось уступить в отношении порта на адриатическом побережье. Противостояние Австро-Венгрии и Германии, с одной стороны, и Россини и Сербии — с другой, заставило великие державы рассмотреть вопросы, связанные с мирным урегулированием, на конференции послов великих держав. По просьбе Сазонова Грей взял на себя инициативу созыва такой конференции.

16 (29) декабря 1912 г. в Лондоне начались мирные переговоры между балканскими союзниками и Турцией, а на следующий день открылась Лондонская конференция послов под председательством Грея. Конференция проходила в атмосфере глубоких противоречий между великими державами. Весьма выразительную картину этих противоречий дала газета «Правда»: «Трудно было столковаться представителю Англии, которая ревниво охраняла свое монопольное влияние в южной Азии, с представителем Германии, которая протягивает к границам англо-азиатских владений могучие щупальца в виде багдадской железной дороги. Нелегко было сговориться и России с Австро-Венгрией, ибо их аппетиты разгорались вокруг одного и того же балканского пирога»[569]. Германия заявила, что будет ориентироваться на политику Австро-Венгрии и Италии и будет защищать свои интересы, если подвергнется нападению с третьей стороны. Она останется верна своему союзу и готова поднять оружие за сохранение своего значения в Европе. Этим заявлением Берлин рассчитывал запугать Россию и Францию. При этом Тройственный союз не направлял свои угрозы против Англии, желая тем самым оторвать ее от Тройственного согласия.

Лондон, правильно оценив дипломатический ход Германии, сделал ей грозное предупреждение. «Если Германии и нам удастся сохранить мир, — заявил Грей германскому послу в Лондоне, — это приведет к самым лучшим результатам; но если это нам не удастся, никто не может сказать, где мы окажемся»[570]. В Германии шансы на успех в европейской войне расценивались тогда пессимистически. В Берлине, по свидетельству российского посла С. Н. Свербеева, «хотели мира во что бы то ни стало, а в то же время принимали меры к усилению армии»[571].

На конференции Россия действовала солидарно с Британией и Францией. Между тем Италия вступила в полемику с Австро-Венгрией из-за Албании. На первом же заседании Лондонской конференции было принято решение о создании автономной и нейтральной Албании под суверенитетом султана и под контролем и коллективной гарантией шести европейских держав.

«Чтобы не оставить в Белграде и тени сомнения относительно истинного положения вещей, — писал российский министр иностранных дел Сазонов в своих мемуарах, — я был вынужден поручить Гартвигу предупредить сербское правительство, что мы не будем воевать с Тройственным союзом из-за сербского порта на Адриатике»[572]. Тем не менее с каждым днем напряжение в Вене нарастало. Начальник Киевского военного округа сообщал начальнику Генерального штаба: «В австрийском Генеральном штабе получены сведения о решении русского правительства послать Черноморский флот в турецкие воды и об оккупации русскими войсками Азиатской Турции»[573].

Российский военный агент в Австрии доносил в Генеральный штаб 21 января (3 февраля) 1913 г., что, по его сведениям, вопрос о Скутари будет решен в пользу Австрии: «Скутари войдет в состав автономной Албании. Это уже третья дипломатическая победа, одержанная Австро-Венгрией на Лондонской конференции»[574]. Россия же хотела передать Скутари Черногории. «Черногория ведь была не чем иным, как ничтожным экспонентом русского феодального империализма, — считал Г. Хальгартен, — частью славянского барьера, который должен был в интересах России преградить Центральным державам путь через Проливы»[575].

31 января военный агент России в Австро-Венгрии сообщил в отдел генерал-квартирмейстера, что Лондонская конференция приступает к рассмотрению кардинального вопроса балканского кризиса — определению границ автономной Албании. Полковник Занкевич предупреждал российское правительство, что на каждую уступку австро-венгерское правительство будет отвечать новыми требованиями; вслед за вопросом о границах Албании будет поднят вопрос о Новопазарском санджаке, об ограничении вооруженных сил Сербии. Военному агенту представлялось, что «политика уступок фатально вовлечет нас в войну с Австро-Венгрией; твердое же отстаивание наших интересов на Балканах обещает нам дипломатическую победу над Габсбургской монархией, но не исключает возможного столкновения, не страшного для нас, но крайне рискованного для нашего врага»[576]. Однако российская дипломатия подходила к этому вопросу иначе. Так, Россия, не готовая к общеевропейской войне ради приобретения Сербией порта на Адриатике, вынудила Белград отказаться от своих притязаний.

Острую борьбу на конференции вызвал вопрос об Эгейских островах. Занимая очень важное стратегическое положение на пути к Дарданеллам, эти острова привлекли к себе особое внимание европейских держав. Царская дипломатия, опираясь на точку зрения Морского министерства, считала необходимым сохранение в руках Турции прилегающих к Дарданеллам островов Эгейского моря — Имроса, Лемноса, Тендоса и Самотраки. Она исходила из расчетов, что не следует допускать ничего такого, что могло бы послужить препятствием для русских планов, направленных на овладение Проливами. Вот почему Бенкендорф предложил на конференции послов передать Греции все острова, кроме указанных четырех, прилегающих к Дарданеллам, которые должны были быть возвращены Турции.