Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914) - Юлия Лунева

В европейских державах также были обеспокоены создавшимся положением. Российские дипломаты придавали особое значение в балканском конфликте Англии. Еще 21 октября (3 ноября) российский посол А. К. Бенкендорф сообщил Сазонову о происходящей с Греем перемене, отражающейся пока еще, впрочем, лишь в частных разговорах. Хотя русская патриотическая пресса нападала на Грея за его политику «обструкции» в отношении России, он заверил Бенкендорфа, что никакие трудности в Османской империи не повлияют на его политику, даже опасение раздражить мусульманский мир, и что он желает лишь, взамен на «жертвы» в Турции, уступок в Персии.

Затем Грей много и горячо говорил о реформах даже и в случае победы турок; что же касается территориального статус-кво, то изменение его в пользу турок Грей, конечно, тоже исключал. Российский посол не оставил без внимания замечание Грея, касающееся неприкосновенности турецкой территории и турецкого суверенитета: «Так много форм турецкого суверенитета уже изобреталось, что легко на этот счет столковаться». Дилемма в Лондоне, по мнению Бенкендорфа, была такова: забота о халифе в пределах, не совместимых с англо-русским согласием, или же сохранение этого согласия и, следовательно, Антанты в целом с минимальной заботой о халифе, то есть лишь с оставлением последнего в Константинополе[504]. В конце разговора Грей заявил: «Если только султан останется в Константинополе, он согласится на все, при условии сохранения мира, то есть примет всякое решение, приемлемое для нас и для Австрии»[505]. К планам последней продвинуться на Балканы в Лондоне относятся, конечно, отрицательно и считают (Бенкендорф говорит это от себя), что «известные реформы отрежут дорогу Австрии в великосербское королевство». Никольсон предлагает России сначала договориться с Австрией — иначе говоря, изолироваться от своих французских и английских друзей. На это Сазонов в тот же день ответил, что «общее выступление только России и Австрии, даже если бы оно произведено было от имени всех других держав, ни в коем случае не может состояться», так как «мы рассчитываем на возможность более тесного сотрудничества с Францией, Англией и Италией»[506].

Британское и французское правительства очень беспокоила возможность появления русского флота в Константинополе. Французский посол в Лондоне обратился к Грею с вопросом, что будет делать Англия в случае, если русская эскадра отправится в Константинополь. Ответ британского статс-секретаря вполне успокоил французского дипломата. Грей заявил ему, что Англия имеет в Константинополе один корабль и намерена послать еще три корабля в бухту Безика. «Мы, — сказал он, — пошлем столько кораблей, сколько будет нужно для защиты английского общества против толп и резни в Константинополе»[507]. Лоутер, английский посол в Константинополе, был извещен, что дополнительные корабли находятся в пути. Ему была предоставлена возможность просить о направлении необходимого количества судов. Двум линкорам и крейсеру «Дормаут» было приказано отправиться в бухту Безика, в то время как крейсер «Хайпшер» уже прибыл туда[508]. Подобные же меры были предприняты французским правительством.

В Лондоне вынашивали собственные захватнические планы в отношении Константинополя и Проливов и видели в русских партнерах непримиримых конкурентов в данном вопросе. В письме Грею от 7 (20) ноября 1912 г. британский посол в Париже писал: «Русские не могут ожидать, чтобы большинство великих держав содействовало оставлению Константинополя в руках турок только для того, чтобы ждать момента, который Россия считает подходящим для того, чтобы самой захватить его»[509]. Именно поэтому британские правящие круги считали войну на Балканах удобным поводом для того, чтобы разрушить русские планы, направленные на захват Проливов и Константинополя.

С этой целью британское правительство отказывалось оказать давление на Болгарию, с тем чтобы удержать ее от занятия Константинополя, чего настойчиво требовала Россия. Грей неоднократно уклонялся от подобных просьб царского посла в Лондоне, ссылаясь на то, что военная ситуация оправдывает дальнейшее наступление болгарской армии на Константинополь. Он прямо заявил Бенкендорфу, что военные соображения могут побудить болгар не допустить реорганизации турецкой армии на линии Чаталджи и продвигаться к Константинополю[510].

Несмотря на то что сила Балканского союза, по мнению английских руководящих деятелей, возмещала слабость России, они не были уверены в последовательности Сазонова. Они считали, что он едва ли пойдет до конца и примет вызов держав Тройственного союза. Британский посол в Петербурге Бьюкенен прямо писал Грею: «Сазонов так часто меняет свою позицию, что трудно следить за ее следующими один за другим пессимистическими и оптимистическими аспектами. Весьма безнадежно иметь дело с таким человеком, который не может оставаться при одном и том же мнении два дня подряд»[511]. Все это заставляло британское правительство сохранять осторожность. 1 (14) ноября Сазонов заявил Пуанкаре, что великие державы должны выступить с посредничеством, сделав перед этим заявление о своей незаинтересованности в территориальных компенсациях на Балканах и условившись, что все завоеванные у турок земли должны быть разделены между балканскими союзниками на основе равновесия[512]. Условия, предложенные Сазоновым, были следующими:

1) Константинополь и зона Проливов должны находиться под суверенитетом султана;

2) вся остальная территория бывших европейских владений Турции подлежит разделу;

3) автономная Албания перейдет под суверенитет султана;

4) предоставление Адриатического порта Сербии;

5) свободный транзит австро-венгерских товаров через новую сербскую территорию;

6) исправление границы между Румынией и Болгарией[513].

При этом Сазонов предупредил Францию, что занятие балканскими союзниками Константинополя могло бы привести к одновременному появлению у турецкой столицы всего Черноморского флота России. Чтобы склонить Францию к принятию предложенных условий, Сазонов сообщил ей о согласии российского правительства на передачу Адрианополя болгарам. Одновременно с этим в Петербурге было решено предоставить российскому послу в Константинополе полномочия в случае надобности призвать Черноморский флот.

Когда Бенкендорф изложил сазоновскую программу Грею, тот ответил, что невозможно требовать от болгар остановиться перед Чаталджинской линией, так как это дало бы туркам возможность собраться с силами и уничтожить прежние военные успехи союзников, и что общественное мнение в Англии категорически высказывается в пользу Болгарии. Бенкендорф вынужден был прямо заявить статс-секретарю: вопрос о Константинополе имеет столь жизненно важное значение для самой России, что мнение Сазонова по этому пункту не может измениться. Грей обещал подумать и сообщить свое решение позднее[514].

Бренный агент России генерал-лейтенант Ермолов доносил из Лондона, что подавляющее большинство английских газет отдают свои симпатии победоносным балканским славянам. Это вызвано, по мнению генерала, блестящими военными успехами союзников, а также уверенностью в том, что поражение турок не опасно для Англии в смысле возможных волнений мусульман в Индии. «Общее мнение в Европе, — писала «The Times» (Таймс) 11 (24) ноября 1912 г., — у победителей нельзя отбирать плоды, завоеванные такой дорогой ценой»[515].

Однако в интересах сохранения Антанты британские правящие круги вынуждены были успокоить русскую тревогу, вызванную возможностью оккупации Константинополя болгарами. На другой день «Times» (Таймс) опубликовал личное мнение Маджарова, болгарского посланника, что болгары, заняв Константинополь, уйдут из него, как только будет подписан мир[516]. Грей объяснил Маджарову, что болгарам надлежит считаться с русской точкой зрения на проблему Константинополя и успокоить российское правительство как можно скорее, иначе у них не будет точки опоры в России против Румынии и Австрии.

В результате Бенкендорф констатировал, что «под впечатлением побед союзников в Лондоне пропал всякий интерес к делу Турции; он [Грей] даже отказывается предсказать, какое впечатление произвело бы там занятие Константинополя болгарами»[517]. Это означало, что в Лондоне, по знаменитому выражению Солсбери, вновь решили, что сделали ставку на «плохую лошадь» (Турцию), и одновременно с Парижем решили сделать ставку на столь блистательно дебютировавшие Балканские государства.

4 ноября Грей в связи с занятием греками Эгейских островов доверительно высказал Бенкендорфу свой взгляд по вопросу о Проливах: «Греция может сохранить эти острова только на определенных условиях; общий интерес заключается в том, чтобы второстепенная держава не могла по своему произволу закрывать Проливы; он признает, конечно, преобладающее значение русских интересов и, с этой точки зрения, готов принять участие в обсуждении этого вопроса»[518]. Англия и Франция в известной мере были заинтересованы в неприкосновенности Константинополя и Проливов. Поэтому они заявили о формальном согласии на условия посредничества, сделав при этом незначительные оговорки. Фактически же Англия саботировала посредничество. По сообщению 28 октября (10 ноября) 1912 г. российского посланника в Белграде Н. Г. Гартвига, английские дипломаты в Софии побуждали Болгарию занять Константинополь. Падение турецкой столицы дало бы возможность великим державам, и в первую очередь Англии, возбудить вопрос о международной охране Константинополя и зоны Проливов, что должно было преградить туда путь для России. Аналогичные сведения сообщал Гирс из Константинополя.