Бой капитанов - Александр Тамоников

Татьяна улыбнулась:

– Когда тебе было замечать меня?

– Ну, хотя бы в той же школе. После, в отпусках, когда учился в военном училище. В конце концов, когда пусть и редко, но наведывался в Сосновку?

Женщина тихо проговорила:

– Но сейчас-то заметил? Или сейчас… уже поздно?

Она с напряжением ждала ответа Полухарова, который с каждой минутой все более захватывал ее сердце.

Владимир ответил:

– Сейчас заметил! И… ничего еще не поздно. Просто… просто надо, чтобы прошло какое-то время. Мне необходимо время. Чтобы… в общем, позже. Все позже. Извини, Танюш, что-то голова разболелась. Да и устал, ночь-то не спал. Если ты не против, пойду отдохну часов до пяти. А вечером посидим за бутылкой шампанского. Устроим романтический ужин при свечах. Вообще-то подобные вечера принято проводить в кафе или ресторанах, но ведь ты же не пойдешь?! Да и Ирину одну дома поздним вечером оставлять нельзя – испугается. Так что обойдемся кухней. Представим, что это кабинет ресторана, да?

– Да, Володя. Конечно, иди, отдохни, пока я разберусь с покупками. У меня еще никогда не было столько новых, красивых, дорогих вещей. А женщины любят копаться в тряпье. Спасибо тебе, Володь.

– Брось! Не за что! По мне, дарить подарки лучше, нежели принимать их. Особенно если даришь от души. Я хотел сделать тебе приятное от души. Но ладно! Пошел в спальную. Если будут мне звонить, говори, что куда-то вышел. Кому надо, тот и позже позвонит, а лучше вообще отключи городской телефон. Ну все, до вечера.

– До вечера, Володь. Спокойного тебе сна!

– Спасибо!

Полухаров прошел в свою комнату. Разделся. Прилег в кровать. Подумал. А вдруг сейчас зайдет Татьяна и обнаженной ляжет рядом с ним. От этой мысли офицер почувствовал прилив горячего желания, отдавшего тупой болью в области паха. Тряхнул головой, чуть не сбросив подушку на пол. Нашел, о чем думать. Возможно, когда-то это и произойдет, он же видел, что Татьяна относится к нему с симпатией, но не сейчас. При всем желании сегодня близость невозможна. Татьяна не позволит себе, даже если и будет сгорать от нетерпения. Воспитание. Да и надо, чтобы девять дней хотя бы прошли. Девять дней! Потом сорок, потом год, как ушла мама. Интересно, видит она с небес, что происходит на земле грешной? Если видит, то наверняка довольна тем, что ее сын с Татьяной.

За мыслями уставший Полухаров уснул крепким сном, выключив свой мобильный телефон, что во время службы, даже в редкие выходные дни, делать не имел права. Ни днем, ни ночью. А сейчас смог. Впервые за многие годы.

Валерий Манин с утра следил за Полухаровым, Татьяной и Ириной, пожираемый жгучей, требующей выхода ненавистью. Он и на кладбище за ними поехал, используя общественный транспорт, просчитав, что Владимир просто не мог не поехать на могилу к матери. Подсознательно Рубец надеялся, что Полухаров поедет на кладбище один, оставив Татьяну с дочерью дома, и тогда он сумеет заставить свою красавицу-жену, гадюку подколодную, уехать с ним в Сосновку. Но Татьяна словно прилипла к этому офицеришке. Видел Манин, как вернулись его жена с дочкой и Полухаровым и как последний встретился с молодым человеком, тоже, наверное, офицером, который маячил во дворе до приезда друга. Сам Валерий вернулся раньше, выиграв время на посещении Владимиром, Татьяной и Ириной супермаркета.

Скрипя зубами, Манин смотрел из беседки, какими радостными вышли из салона иномарки его дочь и жена. Особенно дочь, несшая в руках огромную игрушку. Сам Валерий никогда детям ничего не дарил. Ну, а уж жене тем более. Не считая тумаков. Злоба переполняла Манина, тем более кончилось действие спиртного. Он смотрел то на часы, стрелки которых словно застыли на одном месте, то на окно кухни квартиры Полухарова. Второй этаж первого подъезда просматривался хорошо, и Валерий иногда видел, как за окном появлялся силуэт сбежавшей от него супруги. Сбежавшей и тем самым опозорившей его перед всей деревней, где он являлся авторитетом для спившихся мужиков. Как же, в отличие от других, жизнь со всех сторон понюхал. Зона – это тебе не просто так. Он обязан был вернуть жену и прилюдно жестоко наказать за самоуправство. Иначе какой же он авторитет? Сначала жена сбежала, потом любовница бросит, а затем и все остальные пошлют на хер с его авторитетом? Не бывать этому! Манин мысленно рисовал картину наказания Татьяны. Подвал, цепи, кнут, черенок от лопаты, чтобы порвать передок жены, наверняка подставленный офицеришке. И все это в присутствии корешей. Пусть видят, что Манин измены не прощает.

В 17.00 древний сотовый телефон Манина пропищал слабым сигналом вызова. Помня, что аккумулятор еле дышит, Валерий свел разговор до минимума. А звонил один из дружков, прибывших по вызову Манина из Сосновки:

– Сивый?

– Да! Только приехали!

– Хорошо! Теперь в метро и катитесь до станции «Кузьминки». На выходе ждите меня. Все!

– Ага! Понял!

Манин отключил телефон, осмотрелся из заросшей кустарником беседки. Быстро вышел на улицу, к Волгоградскому проспекту, к станции метро. Не успел докурить сигарету, как из подземки выбрели кореша, Сивый и Гриб. Они были заметно навеселе.

Манин отвел их в сторону, зло прошипел:

– Я чё говорил, мудаки? Не жрать мутняк, а вы?

Сивый произнес:

– А чё мы? Это Зинка твоя! Как пришли в сельпо, выпросили денег, она в расспросы, где ты и зачем нам «бобло». Ну мы ей и сказали, что ты в Москве и нас вызвал. Она спрашивает, а чего ты задумал? Гриб возьми и вякни, не иначе как ты разделаться с бабой своей решил. Ну, Зинка тут магазин закрыла, бутылку – на прилавок, стаканы вдогонку, закуски кой-какой. Выпили, она и говорит: передайте Валере, пусть глупость не делает, не трогает, мол, жену. Сбежала – и хрен с ней. Чё ему, то есть тебе, с ней, Зинкой, плохо? А то еще загремишь из-за сучки опять на зону.

Манин спросил:

– А вы что сказали ей, олухи?

– А мы чё? Мы ниче! Выпили, сказали, попробуем уговорить!

– Она?

– Уговорите, в долгу не останусь. Лишь бы твоей Таньки в Сосновке боле не было. А потом денег дала, и… вот…

Сивый поднял холщовую сумку:

– Пузырь выделила, колбаски, хлеба. Мы на станции билеты взяли и приехали.

Гриб поинтересовался:

– И чё теперь делать будем? Может, действительно, ну ее на хрен, эту Таньку твою? Пусть живет в Москве. А ты с Зинкой. Сейчас зайдем в кафешку, раздавим пузырь да в обратку на электричке. Зинка тебя встретит по высшему разряду. Бабенка она аппетитная, не то что Танька. Хотя та тоже ничего, но Зинка своя. И выжрет, и матюкнет, и «бобло» делает. Мне бы такую бабу, боле ничего не надо.

Манин оборвал дружка:

– Заткнись! Танька должна ответить за бегство. Кровью своей. И ответит. Я ее, блядину, в клочья разделаю. Только до хаты довезти, а там… Короче. Идите за мной! И никаких базаров. На месте скажу, что делать! Все, погнали!

Развернувшись, Манин пошел в сторону дома Полухарова. Сивый с Грибом переглянулись, одновременно вздохнули и двинули следом за главарем, местным сосновским авторитетом.

Расположилась троица все в той же покосившейся беседке.

Сивый спросил:

– И чё дальше будем делать?

Манин распорядился:

– Доставай флакон, подзарядимся!

Гриб потер руки:

– Вот это ништяк, в самый раз принять водочки для сугрева, а то чей-то сегодня прохладно.

Сивый достал бутылку, сорвал крышку, отпил из горлышка ровно треть емкости. Передал бутылку Манину. Тот, проглотив свою долю, отдал пузырь Грибу, который и добил флакон. Настроение у сосновских мужиков заметно улучшилось.

Сивый посмотрел на Манина:

– А тапереча чё, Рубец?

Передразнивая кореша, Манин сказал:

– А тапереча займемся делом. Нам чё надо? Увезти Таньку с Ириной в деревню. Она баба послушная, но сейчас рядом с ней хахаль, Вова, сука, Полухаров. Кстати, Сивый, ты говорил, с ним вместе в школе учился.

Ощерился Гриб:

– Учился. У них, Рубец, непростые отношения были, так, Сивый?

Манин заинтересовался:

– А ну-ка подробней!

Грибов объяснил:

– Сивый с детства борзым был, девок любил щупать да по садам лазить. Самогоном, помню, первый раз лет в двенадцать угостились, да?

Посилов кивнул:

– Где-то так!

Грибов продолжил:

– А потом стали жрать его постоянно. По пьянке же и куролесили. Я-то посмирней был, а вот Сивый наоборот, чуть что – вразнос шел. Вован Полухаров, тот особняком держался. Спортом занимался, летом бегал, плавал, на турнике висел, зимой на лыжах забеги делал. Короче, считался правильным. Но с виду оставался хлюпиком по сравнению с Васьком, – Грибов указал на Сивого. – И вот как-то летом их пути-дорожки пересеклись. На купалище, у озера, что за деревней еще чистым и глубоким было.

Грибов засмеялся:

– Васек тогда с одной девки, Ленки-зубастика, трусы спустил. Прямо на купалище, на виду у всех. Пацаны заржали, Ленка в краску и слезы да в кусты. А Полухаров подкатил к Сивому и говорит: