Не уймусь, не свихнусь, не оглохну - Николай Чиндяйкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
24-го первая репетиция. Разговор. Большой. Кажется, полезный. 25-го вторая. Более конкретные — театральные — проблемы о типах, масках, способе игры и т. д.
Большой разговор с Дрейденом (Дрейден Сергей — известный питерский актер, тогда служивший в нашем театре, исполнитель роли Томаса Мора, главной роли спектакля). Все, пока, слава богу! Главное впереди.
Если не надорвусь… Играю втемную «по крупной». Душа вибрирует. Такого не помню. Боюсь. Себя бояться можно. Наверное, даже собственной слабости можно бояться, это ничего. Главное — не бояться артистов. Этого допускать нельзя.
Материал! Сейчас главное вгрызаться в материал! Времени нет, совсем. И нет возможности отступления. Вгрызаться, вгрызаться! Хотя бы маленький плацдарм на первых репетициях задолбить… и упереться. Чтобы было во что упереться!
26 января 1986 г.
Вручали грамоту заслуженного артиста РСФСР в здании обкома партии (конференц-зал). Таня была со мною. Были еще — в качестве гостей — Борис Михайлович Каширин и Эдик Цеховал.
Группа награжденных — рабочий, учителя, получившие звание, и один артист (Алексеев — в Иркутске). После этого события заехали к Эдику. Мне не сиделось, и не елось, и, тем более, не пилось. Скорее, скорее — домой, к пьесе.
27 января 1986 г.
3-я репетиция. — Начал разбор по картинам (1, 2), хочу избежать «застольного» периода как такового. «Читка в ногах» — хотя сразу это не получится, но готовлю артистов к этому. Пока не грустно. Кажется, есть интерес.
Вспоминаю Мих. Мих'а постоянно — как он говорил, что для режиссера важно: ум, личное обаяние и знание материала! Все, все, все впереди. Сейчас скорее охватить всю пьесу вместе с артистами, чтобы каждый прочувствовал линию.
Большая пьеса, очень большая.
28 января 1986 г.
4-я репетиция (3, 4). — Немного мараю. Лукьянов этим недоволен — ворчит. Общее настроение — тьфу, тьфу, тьфу! Сегодня утром понял (не на словах, а физически ощутил) всю «небытовость» пьесы. Пока читаем сверху, все только — что, а здесь главное — как? Способ игры. Это дальше, пока пробивать… пробивать грубо, примитивно…
29 января 1986 г.
Сегодня понедельник, все утро просидел над пьесой. Потом встречался с композитором Витей Березинским, потом забежал в райисполком по делам (как все некстати), и опять над пьесой. Сейчас третий час ночи. Таня спит.
С трудом добрел до финала. Надо простроить структуру… просто сяду и нарисую на бумаге. Рифы проступают довольно ясно, но раз я их вижу, значит, уже неплохо. Через день встаю на ноги. Страшно боюсь первого момента.
С декорацией не знаю, что делать. Все поперек меня! Это мой гроб! Снял копию с эскиза, висит у меня на стене перед глазами целый день, целый день смотрю, и сердце заходится. Только что звонил Миша А., у него 7-го показ во МХАТе спектакля с Б. Щербаковым.
3 февраля 1986 г.
Утром шел по второму акту за столом. Конца не видно. Надо марать, сильно марать. Вечером попробовал 1-ю картину ногами… Ох, ох… тяжело… Пробовали этюдом. Сопротивления нет, артисты идут легко на этюд, но очень себя «держат», берегут. Боятся острого рисунка, нырнуть, впрыгнуть поглубже в зерно характера боятся. Что делать? Состояние мое судорожное, но все надо держать в себе, это тяжело. Главное, чтобы у них не гас интерес. Это главное, пока вижу, что-то есть в глазах, но долго этим не проживешь, нужна пища, от меня… Думаю, думаю, думаю. Скорее охватить весь материал!
5 февраля 1986 г.
Дошли пьесу до конца по первому разу. Света показала эскиз и костюмы группе. На показе вел себя сдержанно и лояльно по отношению к оформлению. Зачем им знать мои тревоги. Надо выгребать самому, завтра еще раз попробую серьезно поговорить со Светой. Может быть, что-нибудь изменим.
7 февраля 1986 г.
Вчера начал маневры со Светой по поводу оформления. Тут все не просто, надо быть дипломатом, в конце концов, дело можно выиграть только при взаиморасположении. Пробовал действовать осторожно и целенаправленно, что-то получилось. Пересмотрели правую часть конструкции по моему предложению, стало удобнее несколько, потом так же ненавязчиво втиснул центральную лестницу…
Разбросал 4 картины. Дается все тяжело. Странно, но ожидал от артистов большей подвижности. Сказывается, что не сам распределял, ах, как сказывается… Собственно, паниковать рано, может быть, так и должно быть. Внутри все клокочет, хочется взять свою душу и «вставить» ему в грудную клетку. Как-то надо меньше говорить… больше двигаться, пробовать.
К концу репетиции такое ощущение, что ничего не прибавилось. Просто потоптались на месте — и все. Господи, вдруг это так и есть!
Завтра понедельник, попробую посидеть над пьесой — сделать какие-то заготовки наперед, на неделю; хотя бы дня на три.
9 февраля 1986 г.
Нет, записывать репетиции не удалось. Работал много и трудно. Был момент, где-то спустя 2–3 недели, критический. Потом вроде вырулил. Поставил два акта «на ноги». Теперь понимаю, что «нахрап» и неподготовленность сказались, да еще как… Все-таки месяц мне пришлось (вместе с актерами) разгребать пьесу, а в это время был, очевидно, упущен момент нахождения «своей игры», момент освоения ситуации и перевода ее актерами в свою психофизику.
С 4-го пришел Гена. Репетируем вместе, т. е. в основном он, а я вякаю с места. Но теперь-то прочно знаю материал, и когда он ошибается (а это происходит), я бываю нужен.
С оформлением делаю что хочу. Задвинул все в глубину и т. д.
Состояние тяжести и неудовлетворенности, конечно, есть. Трудно объяснить словами, но, страдая душевно — умом радуюсь. Понимаю, что все так и должно быть и даже все хорошо. Ведь еще три месяца назад только мог мечтать о будущей (когда-то) постановке и т. д. А здесь такой опыт. Грандиозный опыт. И хорошо, что с этой пьесой. Честно, мне теперь ничего не страшно. Столько уроков! А с артистами… Ведь это все нужно было когда-то пережить. Сколько переживаний с Дрейденом. Тоже опыт. Что делать — если такой ценой. За опыт надо платить. Того стоит.
Завтра мне стукнет 39. Таня готовит лобио и торты. Наверное, кто-то придет завтра. Ах, какой я старый, старый!
Это бы все ничего — вот узнал: сняли «Наедине со всеми»!!! Горе! Какое горе! Как мне тяжело. Как жалко!
Значит, тот спектакль был последним! Мы играли и не знали, что последний. Худсовет еще не утверждал, зашел к Андреичу в кабинет. Смотрю — кресло стоит мое из спектакля. «Да, — говорит, — уже мебель раздербанили». — Так случайно узнал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});