Странный брак - Кальман Миксат

Появляясь в каком-нибудь доме, Перевицкий прежде всего вынимал часы и спрашивал у хозяина, сколько времени.

Он и сейчас не изменил своей привычке, и первыми его словами, обращенными к Фаи, были:

— Сколько на ваших, милостивый государь?

— Пять минут девятого.

— Черт побери! — воскликнул адвокат. — Вы счастливый человек, сударь.

— Почему же, мой дорогой?

— Потому что ваши часы идут совершенно так же, как мои. Это великое дело, уверяю вас. Вчера я был у графов Андраши в Тёкетеребеше. Так, вы знаете, все часы показывали разное время. Некоторые спешили на четверть, а то и на полчаса.

— Ничего удивительного. Дорогие часы, как и дорогие лошади, ходят быстрее дешевых.

Перевицкий рассмеялся:

— Шутка неплохая. Поздравляю от чистого сердца, превосходные часики. Если вздумаете их когда-нибудь продавать…

— Знаете, дорогой, если мы выиграем процесс, я подарю их вам сверх гонорара. Так уж, видно, суждено: одну луковицу у меня черт утащил, другую я сам ему отдам. Ведь между адвокатом и чертом нет разницы, не так ли, господин Кёви?

Господин Кёви мило заморгал глазами, опушенными седыми ресницами, и добродушная улыбка заиграла на его губах. Перевицкий же, потирая руки, отвечал:

— Благодарю вас, сударь, я к вашим услугам.

Мужчины отправились совещаться, а хозяйка — на кухню: столь уважаемым господам, которым приходится напрягать свой ум, необходим сытный ужин.

Фаи пригласил на совещание и Жигу Берната, который впервые участвовал в такой серьезной конференции ученых мужей и смущался, как красная девица.

— Мы просили пожаловать вас, господин Кёви, и вас, господин Перевицкии, — начал Иштван Фаи, — чтобы вы дали совет в одном неприятном деле. Вероятно, вы оба уже слышали о том, что произошло?

Адвокат действительно уже знал о случившемся.

— Еще бы! Как не слыхать о бракосочетании графа Бут-лера Парданьского, которого имею честь видеть здесь! Прескверная эта история, надо сказать.

— Не пугайте нас, господин Перевицкии. Быть может, вы соблаговолите выслушать сначала все обстоятельства дела?

— В этом-то как раз и нет никакой необходимости, — заметил адвокат.

— Как? — прервал его Кёви. — Ведь вам известно об этом случае лишь по слухам. Не зная истины, нельзя брать на себя смелость делать заключение по делу.

— Истина — вещь второстепенная, — упорствовал Перевицкии, — тем не менее следует послушать, так как по этому можно будет судить, какие из своих лживых утверждений сможет доказать наш противник.

И граф Янош — кто знает, в который раз, — снова от начала до конца рассказал всю историю. Жига добавил то, что было известно ему. Слушая их, Перевицкии присвистывал, гмыкал, делал какие-то заметки на лежавшем перед ним листе бумаги и время от времени восклицал: "великолепно", "ну-ну", "ого-го". Словом, было впдно, что он потешается над всем этим и смотрит на дело, как портной на сукно, вслух раздумывая, что из него можно будет выкроить.

В противоположность Перевицкому, господин Кёви, крупный ученый-юрист, о котором Казинци сказал однажды, что каждое его слово достойно быть высеченным на мраморе, то бледнел, то краснел от негодования, беспокойно ерзал в кресле и нетерпеливо шаркал ногами по полу.

Когда повествование было закончено, все повернулись к нему, с нетерпением ожидая от него ответа, как от оракула.

— Так вот, господа. Случай сей — не теленок, не бочка и, тем более, не бракосочетание, — начал Кёви в той же манере, в какой обычно начинал свои лекции, полные красочных сравнений и ярких образов. — Потому что у теленка есть четыре ноги, у бочки — обручи и дощатые стенки, а брак возникает лишь тогда, когда имеется налицо взаимное согласие двух особ противоположного пола. Правда, венчание состоялось в присутствии священника. Но ведь в присутствии священника в прошлом году у вас, господин Фаи, на празднике сбора винограда готовили жаркое из баранины. Однако это жаркое нельзя было назвать браком, хотя в нем наличествовали части овцы и части барана. Что касается варева Дёри, то оно достаточно дурно и, надо думать, не пойдет повару на пользу. Таким образом, здесь можно возбудить двоякого рода процесс: во-первых, перед администрацией комитата — по поводу посягательства на личную свободу графа Яноша Бутлера и принуждения его к браку; а во-вторых, перед судом каноников, но не о расторжении брака, потому что его не было, а лишь о признании недействительными брачных уз, поскольку священник, пусть и принудительно, пародируя церковный обряд, все же соединил руки молодых людей под епитрахилью.

Перевицкии кивнул головой в знак согласия:

— Верно, так и есть.

А Фаи и Хорват спросили одновременно:

— Как вы думаете, господин профессор, какой будет исход процесса?

— Можно с уверенностью сказать, что, раз бракосочетание незаконно, священника упрячут в тюрьму (notabene: я бы, например, руки ему отрубил, которыми он держал епитрахиль).

— Ну, а Дёри что сделают?

— Его тоже за решетку (notabene: я бы и имущество его конфисковал). Всех в тюрьму засадят, и жандармов и свидетелей (notabene: им бы я велел уши отрезать, чтобы некуда было вату запихивать).

Слушая это, Криштоф Перевицкий отрицательно качал головой и махал руками, словно отгоняя мух, садившихся ему то на нос, то на лоб. Но поскольку мух в комнате не было, такое его поведение не предвещало ничего доброго.

— К сожалению, я совсем другого мнения, — каким-то необычным, шипящим голосом произнес он. — Не все часы показывают время одинаково, и не все люди рассуждают на один манер, — в частности, не так, как уважаемый профессор. Да это и понятно: такая голова — одна на всю страну! Это каждому известно, об этом и воробьи чирикают на всех перекрестках. Ах, как было бы хорошо, если б у всех были бы такие же головы! Но, к великому огорчению, это далеко не так. Ваше дело, господа, как раз и будут рассматривать не такие головы. Какую же ценность имеют для нас суждения уважаемого господина профессора? Никакой. Лучше пригласите-ка такого человека, у кого ум хоть и не столь глубокий, но более практичный. И такой человек — я. Все происшедшее представляется мне таким образом, что достигнуть успеха будет нелегко. Перочинный ножичек Фемиды пригоден для того, чтоб отточить гусиное перо или почистить ногти, но для нас — поскольку нам придется воевать с самим дьяволом — нужно дьявольское оружие. Если Дёри решился на такое преступление, совершенно ясно, что он все очень хорошо продумал и крепко-накрепко приковал к себе свидетелей, которые будут показывать совсем не так, как здесь рассказывал его сиятельство граф Бутлер Парданьский. Они присягнут, что все произошло, как полагается. Поп тоже подтвердит, что жених сказал "да" и "люблю". Более того, явятся и новые свидетели — те, что утром после брачной ночи нашли жениха и невесту вместе. И когда эти свидетели предстанут перед судом каноников и расскажут, что "видели", вот тогда я попрошу обратить внимание, каким ничтожным клопиком будет выглядеть перед судом наша правота, хотя введем мы ее в зал львом рыкающим.

Тут разом вскочили оба старика.

— Разве нет в нашей стране законов? — стукнув кулаком по столу, воскликнул Иштван Фаи.

— Законы, разумеется, есть, и законы строгие, но в этом деле решающее слово будет за попами, а попы сильнее законов.

Профессор Кёви слушал адвоката Перевицкого с пренебрежительной улыбкой. Он снял с пальца большое кольцо-печатку, на котором разноцветными огнями играл благородный опал, подаренный ему в Берлине прусским королем за диспут с учеными, и, подбросив его в воздух, поймал на лету. Так он обычно забавлялся, выслушивая ответы своих учеников.

— Ну что же, — сказал Кёви. — Предположим, барону Дёри удалось подкупить свидетелей. Но подъемная машина — она-то будет свидетельствовать о насилии?

— Не беспокойтесь, Видонка упрячет подъемную машину.

— Тогда возьмем Видонку…

— А Видонку упрячет Дёри.

Бутлер был ни жив ни мертв, словно присутствовал на собственных похоронах. Перевицкий каждым своим словом будто вбивал один гвоздь за другим в крышку его гроба. Наконец Янош не выдержал и вскочил со стула.

— Если мы проиграем этот процесс, я пристрелю Дёри, как собаку, — задыхаясь от гнева, закричал он, — и вместе с ним всех судей, а затем застрелюсь сам.

— Ну-ну, — остановил его Миклош Хорват, — потише, сынок. Если такие угрозы просочатся наружу, они только осложнят дело. "Молчать и действовать" — вот что должно стать нашим девизом.

— Да, но ведь господин Перевицкий говорит, что мы проиграем процесс!

— Я этого не говорил, — возразил Перевицкий. — Я только сказал, что наша правота немногого стоит. Красив лик ее, да руки коротки; следовательно, их нужно удлинить.

— Каким же образом?