Странный брак - Кальман Миксат

— На твоем месте я малость пощипал бы хоть горничную, — надо ж было как-то отомстить за невесту, которую тебе силком навязали, — сказал Сирмаи. — Месть, как известно, всегда сладка, а в такой форме особенно!

— Что было, то прошло, — заключил Фаи. — А теперь мы должны думать о том, как бы хорошенько отомстить Дёри за его злодеяния. Следует позаботиться о том, чтобы нагреть котел для грешной души Дёри. Эта проделка не пройдет ему даром.

— Боюсь, мой дорогой опекун, что нам предстоит много хлопот.

— Не бойся ничего. Терпенье, и только терпенье. Дай только мне заняться твоими делами.

— И все же много времени уйдет на это, — с сомнением произнес Бутлер, повесив голову. — У меня-то хватит терпенья, но что скажет Пирошка? Согласится ли и она ждать?

— Если любит, то согласится, если же не любит, то в Венгрии столько девушек, поверь мне, сколько сусликов в поле!

После этих слов Янош загрустил еще сильнее. Что ему за дело до всех полей и бегающих по ним сусликов, если сердце его приковано к девушке, единственной в целом свете.

Старый Фаи не мог равнодушно видеть такой скорби своего названого сына, его страдальчески кроткого взгляда. Он взял голову Яноша в свои большие ладони, ласково потрепал спутанные волосы юноши и принялся утешать его:

— Ну, не будь таким печальным! Мне всегда в подобные минуты вспоминается твоя бедная мать. Улыбнись же, хоть ради меня. Да не так, упрямец ты этакий! От такого, братец, смеха плакать хочется. Ну, смейся же по-настоящему. Поверь, все это преходяще, как кратковременный дождик! А потом, послушай, что я тебе скажу.

— Слушаю, мой дорогой опекун.

— Так вот знай, что барон Фишер, эгерский архиепископ, — мой друг-приятель.

Бутлер не сразу понял, чему тут радоваться.

— Я расскажу ему, как было дело, и от одного его дуновения все их козни лопнут, как мыльный пузырь.

Но и это не рассеяло печаль Бутлера, и Фаи прибег к новому аргументу:

— Я, брат, такой человек: что замыслю, того и добьюсь'! Если потребуется, я к самому папе римскому отправлюсь, мой милый сынок, ведь он мне… мм-м…

Чтобы утешить Яноша, Фаи готов был сказать что-нибудь внушительное, вроде того, что и папа ему сродни, однако одумался и уже другим тоном добавил:

— …Этим я не уроню своего достоинства.

Тем временем они подъехали к Патаку; уже приветливо кивали им величественные липы и каштаны, окружавшие усадьбу Фаи. Солнце сбросило утреннюю сонливость и зажгло своими лучами железную кровлю башен. Только в воротах их ожидала грозовая туча: там стояла достойная госпожа Фаи, вооруженная метелкой, и угрожающе размахивала ею в ожидании своего супруга.

Старик испуганно втянул голову в плечи и прикрылся пледом.

— Ну и достанется же вам на орехи, братец! — шепнул Фаи вице-губернатору. — Теперь уж ты выручай меня, если есть в тебе совесть.

— А за что сердится на тебя тетушка Анна?

— Да все из-за пиявок, ведь я больной убежал из постели. Впрочем, сам понимаешь: волос длинен, а ум короток!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Перестань, маленькая, глупая пчелка, биться слабыми крылышками о стекло. Знаю, чего ты хочешь! И вчера, и позавчера, и раньше было открыто окно, на котором стоит распустившийся цветок. Забравшись в его чашечку, ты покачивалась в ней, упиваясь ароматом, наслаждаясь нектаром. Было хорошо и тебе и цветку. Но вот неведомая рука закрыла окно, и ты не можешь проникнуть сюда. А ты устала, тебе так нужен был бы отдых. Погода сырая, холодная, льет дождь, и цветок — единственное место, где ты могла бы счастливо отдохнуть. Но безжалостная рука закрыла окно, и ты не можешь попасть в дом.

И вот ты бьешься крылышками об окно, слабая, маленькая пчелка, не понимая, что крылья твои сломаются раньше, чем стекло. Ты жужжишь, споришь, просишь его: "Не задерживай, впусти!" Но ведь не от стекла это зависит, как ты этого не понимаешь, безрассудная пчелка?! Не сюда надо стучаться, если ты хочешь проникнуть к цветку. Не потому идет дождь, что закрыто окно, а потому и закрыто окно, что идет дождь. Лучше взлети над тучами, к самому солнцу, и попроси его вновь послать на землю свои живительные лучи. Как только засияет солнце, окно снова откроется.

Бесполезно говорить все это пчелке, она все равно не поймет. Однако и у человека часто бывает не больше ума, чем у пчелы, — особенно когда он влюблен.

По крайней мере, именно так поступал наш Бутлер.

Добравшись до своей комнаты в доме Фаи, где были одни лишь книги, он весь день писал Пирошке. Сочинив одно письмо, он разрывал его и тут же принимался за второе, затем за третье, четвертое. Письма позволяли ему хотя бы мысленно быть с нею.

Вечером кто-то постучал в дверь.

— Можно, — рассеянно пробормотал Янош.

Дверь отворилась, и вошел Миклош Хорват. Подвижный и живой старик был надломлен; он казался сильно постаревшим. Письмо Яноша он получил в тот же день пополудни (знать, добрая лошадь была у гусара!); да и гости управляющего, разъехавшиеся ночью по домам, успели разнести слух (дурные вести не залеживаются). Так что вскоре все четыре комитата окрест знали о "свадьбе в Оласрёске", и все десять тысяч старух из этих комитатов возмущались происшедшим: "Стоит ли жить на белом свете, если такое творится!"

Пирошка, прочитав письмо упала в обморок, и мадемуазель Фриде пришлось опрыскивать ее водой. Когда девушка пришла в себя, она хотела сразу же отправиться в путь, но старик отец не разрешил ей этого, а приказал заложить лошадей и, нигде не останавливаясь, примчался в Патак.

Бутлер, просияв, бросился ему навстречу.

— Ах, это вы, дорогой дядюшка! Как вы здесь очутились?

Но старик отстранил его:

— Погоди, дорогой мальчик, я еще не знаю, что и как. Теперь ты загадал мне хитрую загадку, и я не могу ее разгадать. Прежде расскажи, как все случилось.

— Где Пирошка? — нетерпеливо спросил Бутлер.

— Ее подкосило это известие.

— О боже, боже мой!

— Ладно, не хнычь. Поговорим о деле; мне надо знать, что еще можно сделать.

И вновь Бутлеру пришлось от начала до конца пересказать все до мельчайших подробностей.

Узнав о приезде Хорвата, в комнату вошли супруги Фаи. Старики долго обнимали друг друга, потом все вместе принялись возмущаться происшедшим.

Рассказ Яноша несколько успокоил Хорвата.

— Сущая нелепость! Этот брак будет обязательно расторгнут! Да-с.

— Я того же мнения, — сказал Фаи.

— Если есть на небе бог, он не допустит подобной несправедливости, — твердила госпожа Фаи.

— Очень хорошо, что ты приехал, — продолжал Фаи, вновь и вновь пожимая Хорвату руку. — Я сегодня пригласил к ужину Шандора Кёви, знаменитого профессора права, и Криштофа Перевицкого — самого ловкого адвоката в Венгрии. За ним я послал экипаж в Уйхей. Составим маленький консилиум.

— И я хотел предложить что-нибудь в этом роде. Да-с.

— Не оставлять же нам мальчика в беде, — сказал Фаи, с любовью глядя на своего названого сына.

Услышав столько ободряющих слов от своих близких, Бутлер ожил было, как оживает увядшая трава, обрызганная росой. Но тут госпожа Фаи заметила:

— Однако жаль, дорогой Хорват, что вы не привезли с собой нашу Пирошку.

На это Хорват вежливо возразил:

— Сударыня, в подобных вопросах я человек строгий и считаю, что графу Яношу нельзя видеться с Пирошкой до тех пор, пока не рассеется весь этот туман. Да-с, туман!

Ответ Хорвата окончательно сразил графа Яноша. "Пока не рассеется весь этот туман!" Подобное чувство испытывает заключенный, видя, как замуровывают последнее отверстие, через которое могли проникнуть к нему лучи солнца.

Что с ним будет, если он не сможет видеть Пирошку? "Пока не рассеется весь этот туман…" А если он долго не рассеется?

Тут господин Хорват и госпожа Фаи заспорили, как это было вообще принято в те времена, о том, кто старше, хотя это было совсем нетрудно установить — стоило только вспомнить, в каком году каждый из них родился. Но законы вежливости заставляли усомниться в старшинстве собеседника, и они наперебой принялись величать друг друга "дражайшей племянницей" и "дражайшим племянником", пока не приехали долгожданные гости — сначала Шандор Кёви, а немного погодя и Кршп-тоф Перевицкий. Последний был человек со странностями, таких немало было в ту пору в Венгрии. Он имел обыкновение носить при себе сразу по нескольку пар часов, для чего у него на жилете были сделаны даже дополнительные карманы. За день он неоднократно сверял и регулировал свои многочисленные часы и вообще возился с ними, как другие с собаками или лошадьми, полагая, очевидно, что после того, как он их хорошо выдрессирует, они будут тикать и ходить в полном соответствии с его желанием.