Деревянные облака - Эдуард Геворкян

Я хотел возразить, что она немного спутала эпохи, веков так на пять-шесть, если не больше, но остановить ее было невозможно. От чужого разума она перешла к чужакам на Марсе, и вновь я слышал об однородности здорового организма, о ненужности инородных тел, о необходимости строгого отбора приезжающих, а лучше всего вообще на несколько лет прекратить насыщение планеты плохо обученными людьми без квалификации.

О справедливости она говорила, о том, что Марс должен решать свои дела сам и выбирать Управителей сам по своим критериям. В первую очередь они снимут возрастной ценз, и молодые наконец получат свой голос в управлении. Она рассказала о планетарной программе, разработанной здесь, на Красной. Да, все люди – одна семья, говорила она, но нельзя же вечно жить в коммунальной квартире. И разве не будет лучше, если каждый член семьи будет иметь свой дом и будет хозяином своего дома, разве не возрастет уважение друг к другу…

– Да кто же вас не уважает? – спросил Кузьма.

Она холодно посмотрела на него и заявила, что сейчас они будут не просить, а требовать. Для начала – автономию. Если Земля собирается вступать в сомнительные контакты невесть с кем, на то ее воля. Но здесь, на Красной, будет оплот человека и человеческого. Это план на завтра. Что же касается сегодняшних забот, то они ликвидируют позорную систему стратификации, построенную на более чем сомнительных тестах. Долой расслоение школ, деление учеников на лучших и худших. Равные права и равные возможности для всех без исключения. Слабые только подтянутся среди сильных, а сильные помогут слабым. Но здесь не будет сильных и слабых. Все будут равны, потому что каждый найдет себе дело по душе, и каждый получит естественное воспитание. Он будет сыном, а не пасынком природы…

– Знакомые песни, – прошептал за спиной Алан. – Пусть мне натрут уши песком, если здесь не гуляли экологисты.

Я ничего ему не сказал, а Валентина тем временем, глядя расширенными глазами перед собой, говорила, говорила. Она обращалась к нам, к нашему здравому смыслу, призывала внимательно всмотреться в холодный рациональный быт, ужаснуться ему. Тут словно впервые увидела меня, улыбнулась и продолжала не звенящим от напряжения, а ласковым, мягким голосом:

– Бегите из-под тени деревянных облаков к настоящим деревьям и травам под настоящими облаками.

Она помнила мой сон и мой рассказ о нем. Но вот снова голос ее поднялся высоко, и снова она обличала и клеймила, требовала справедливости, обещала превратить Марс в подлинное братство людей по духу, по крови, по цели. В противном случае, спокойно заключила она, они заявят о себе так, что все содрогнутся! Если мир настолько туп и прожорлив, что не может услышать голос разума, то они принесут себя в жертву, если это единственный способ всколыхнуть тихое болото!

И замолчала.

Алан смотрел на нее с восхищением.

– Послушайте, – сказал он нам, – они, конечно, круто завернули, но решать Совету. Надо срочно передать…

– Ты все сама придумала или кто помогал? – спросил Кузьма. Валентина повернула голову и что-то сказала в сторону. Мы услышали слабые шаги, треск затягивающейся перепонки.

Она говорила не только для нас, догадался я, возможно, что в первую очередь не для нас. А теперь отослала ребят.

– Извини, Кузьма, а почему ты вмешиваешься в дела, не имеющие к тебе отношения?

– Ты же вмешалась!

Лицо Валентины исказилось от гнева. Слова ее стали жестокими. И снова обличения, обвинения и приговоры… Досталось всем – равнодушным, заевшимся, консерваторам, не признающим естественного воспитания, досталось фанатикам контакта, к которым, по ее словам, не мешало бы присмотреться, почему это они с таким рвением идут на все ради сомнительной цели. Они могут быть носителями воли чужих, сознательно или бессознательно. А мы, вместо того чтобы объединяться перед лицом внешней опасности, не можем навести порядок в своем доме.

– Через сутки мы должны получить ответ, – сказала Валентина. – Если наши требования не будут приняты, мы взорвем реактор. И себя.

И отключила связь.

Алан, до сих пор смотревший на нее большими глазами, тихо спросил:

– Как это «взорвем»? Там же дети!

– Вот дети и взорвут! – ответил Кузьма. – Ты видишь, какие у них толковые учителя.

– Она больна! Бредит, – сказал я.

– Возможно, – отозвался Алан. – Но, по-моему, многие здесь сочувствуют этому бреду.

– Но как могут взрослые люди поддерживать эту безумную авантюру?

– Э-э-э, – горько протянул Кузьма, – читай историю. Бывало, и миллионы шли на убой, как агнцы на заклание. Правда, у меня такое ощущение, что наши агнцы сами пастырей ведут под нож!

Глава девятая

На станции наведения мне стало плохо. Голова кружилась, и билась болезненно одна и та же мысль: «Обманули, обманули…» Когда летел сюда, то упивался разочарованиями – все грандиозные сюжеты Прокеша остались только сюжетами. Но вот сейчас вроде бы начались События, и мне показали краешек тайны. Я потянул, и вылезла грязная тряпка.

Валентина сошла с ума. Безумие заразительно. Дети обезумели. Если это не безумие, то что?

Наверху, в пультовой, встраивают запасной куб транспьютера, обнаруженный в хранилище спортивного инвентаря. Через час обещали дать связь и наводку на «Зустрич».

Час прошел, второй…

Кузьма сидел сонный, временами вздрагивал, озирался и хлюпал себя по боку. Тряс головой. Криво улыбался: «Спать хочется!»

Наконец пошла линия. Кузьма связался с Советом и рассказал все, несколько раз я вмешивался, уточняя названия конкретных мест и имена людей. Нас выслушал сам Управитель Атанасов. Он выглядел усталым, я бы даже сказал, растерянным.

В конце Атанасов спросил, действительно ли дети или те, кто за ними стоит, могут пойти на взрыв реактора? Я и Кузьма синхронно пожали плечами, хотя и было это весьма неэтично.

– Хорошо, – сказал Атанасов, благодарю от имени Совета. Если можно, я хотел бы поговорить только с уважаемым Лыковым.

Я вышел. Странно. Хотя, возможно, у Атанасова есть сомнения, и он не хочет, чтобы эти сомнения передались мне. Кузьма мог напутать в оценках ситуации, а я в деталях.

Через несколько минут в коридор вышел мрачный Кузьма. Мы поднялись в пультовую узнать, как дела на «Зустриче». Диспетчер спросил, кто из нас Барсегян. Потом он отозвал меня в сторону и сказал: «От «Зустрича» к нам пошла «лайба», с орпека попросили, чтобы вы ее встретили. Минут через двадцать».

У меня не было сил гадать, что еще произошло. Что такое двадцать минут, когда я ждал столько лет и дождался… Но тут меня проняло, и даже головная боль прошла, – может, прав был Прокеш, сработала матрица! И сейчас снова начинается Великое Торможение, очередная попытка вернуться назад, на исходные позиции. Да, здесь сейчас самое место Прокешу, уж он бы развернулся!