Английская болезнь - Билл Буфорд

«Топор» оказался большим пабом викторианского типа; он стоил больше четверти миллиона фунтов, но Том его все-таки купил. Перед пабом стояла единственная машина – «роллс-ройс». Тоже Тома, что ли? Хотя я позвонил предварительно, появления Тома мне пришлось ждать сорок пять минут. Последний раз, когда я его видел, он был в свитере – он всегда в нем ходил. Теперь на нем был черный костюм, отутюженная белая рубашка и темно-розовый галстук. Картину дополняли бриллиантовые запонки и золотые кольца на пальцах.

Поговорили мы в принципе нормально, но как-то не вполне искренне; Том так ни разу и не улыбнулся. Глаза его все время бегали, а потом вдруг он уставился куда-то мне за спину. Там стояла мать с ребенком. Том ткнул в их сторону пальцем. На него работало много людей. Она пришла просить.

«С детьми нельзя».

Она просит.

«С детьми нельзя».

Но ее муж придет с минуты на минуту. А на улице вот-вот начнется дождь.

«С детьми нельзя», – повторил он, глядя уже куда-то мимо нее. Она уже перестала для него существовать.

Подошел еще кто-то, спросил, нельзя ли организовать в пабе день рождения парня – ему должно было исполниться двадцать пять лет. У Тома, оказывается, были свои ограничения на возраст посетителей.

Ответ отрицательный.

Еще кто-то заказал «укус змеи» – знаменитый коктейль, смесь пива и сидра.

Ответ отрицательный.

Потом что-то ему не понравилось в углу. Там сидел черный. Том ткнул пальцем в его сторону, и черный исчез. Как выяснилось впоследствии, черных Том не любил. Как и азиатов.

Пожалуй, для меня и так этого было достаточно, но тут появилась Лоррейн. Том познакомил нас. Но смысла в этом не было – я Лоррейн не интересовал; от меня ей было нужно только одно – чтобы я побыстрее ушел. Лоррейн, объяснил мне Том, родом из Норвегии. У нее были приятные черты лица и длинные светлые волосы, но больше всего меня поразил ее черный кожаный костюм. Все в Лоррейн кричало об одном: о сексе. Только одно, но зато очень сильное ощущение. Лоррейн хотела увести Тома наверх, но Том пока не был готов к этому. Глядя на нее, Том ответил: «Не сейчас».

Лоррейн не уходила.

«Позже», – сказал он, и в голосе его послышались нотки раздражения. Он занят. Разве она не видит, что он занят? Пусть она идет наверх и подождет его там. Он скоро к ней присоединится.

Лоррейн ушла наверх.

Том решил продать «Бридж» и уехать из Кройдона, снизошел-таки он до объяснений, потому что у него было слишком много проблем с «молодежью». Ни одна пятница или суббота не обходилась без драки, а если не драки, так воровство: кого бы он не нанимал, все тащили деньги из кассы.

Так что он решил переехать в новое место. По его мнению, Восточный Лондон – многообещающий район, сюда стоит вкладывать деньги. Том очень хотел работать именно здесь.

Но вскоре состоялась первая драка. Приехали десять машин и пять вэнов с полицией, но полицейским даже не удалось войти внутрь. Том сказал, что только в последний момент он сумел удержать парня, собиравшегося ударить полицейского тяжеленной цепью от мотоцикла. Полицейских погнали по улице, а их транспорт перевернули. Пришлось вызывать скорую и пожарных – один вэн загорелся, и многие полицейские пострадали. Один даже оказался в коме. Со дня открытия паба прошло два дня.

Наверное, сказал Том, он ошибся насчет района. На шестой день после открытия он узнал, что в местную префектуру поступила петиция, подписанная двумя тысячами местных жителей, с требованием закрыть паб навсегда.

«Что-то не так с этой молодежью», – сказал Том. Опять та же фраза. «Они ненормальные все какие-то. Старого Восточного Лондона больше нет – всем это давно понятно. Всем, кроме молодежи, которая все еще считает, что Восточный Лондон – это насилие. Они все хотят быть бандитами из Восточного Лондона».

На мой взгляд, то, что ждало Тома в Восточном Лондоне, нисколько не отличалось от того, что было у него же в Кройдоне, и от того, что я видел в Манчестере, Ливерпуле, Лидсе, Брэдфорде и даже Кэмбридже. Что бы там ни было «не так» с молодежью, это явно не ограничивалось определнным районом на карте. Проблема была не в определенной группе молодежи, а во всей ней. Поэтому Том и не пускал в свой паб тех, кому не исполнилось двадцать пять – ведь по английским законам алкоголь разрешено покупать с восемнадцати – он хотел отгородиться от целого поколения. Он был бы не против увеличить ограничение до тридцати. Он был бы самым счастливым человеком на земле, если бы его можно было расширить до тридцати пяти.

Я спросил про парней из Кройдона.

Какое-то время, ответил Том, они приезжали в его новый паб. Но потом начались проблемы. К вечеру они так напивались, что домой их приходилось отправлять на такси. Из Хэкни в Кройдон путь неблизкий, такси стоит двадцать фунтов, но мало того, парни обычно так бузили, что никто не хотел их везти. Однажды они даже избили водителя, а так как управлять машиной в таком состоянии он больше не мог, то попросту выкинули его, а сами поехали дальше.

Я спросил, как Гарри.

Том покачал головой. Гарри в тюрьме. За нанесение телесных повреждений – четыре раза.

Первый раз это случилось как-то вечером в пятницу, в ходе визита в «Картун», рок-паб в Кройдоне. Гарри пошел туда после работы вместе со своим другом Мартином, невысоким, но крепко сбитым парнем – я видел его как-то; Мартин профессионально занимался боксом.

Но в паб Мартина и Гарри не пустили. В нем было слишком много народу, и им пришлось пойти в соседний. Я не понял, сколько они в нем пробыли, но когда вернулись, «Картун» все еще был переполнен, а вход загораживали три человека – секьюрити и владелец паба, причем хозяина Гарри знал. Он попросил его подождать – дескать, у него есть для него один сюрприз, надо только сходить за ним в машину. Гарри сбегал к своему вэну, припаркованному через дорогу, и вернулся с лопатой. Лопатой этой он два раза ударил хозяина по голове. Потом уложил ею обоих секьюрити. Потом схватил лавочку, стоявшую у входа, и швырнул ее в окно. Окно разлетелось вдребезги. Паб был действительно переполнен, изнутри послышались крики, люди побежали на выход. В давке пострадало еще несколько человек. Гарри подождал, пока в пабе стало пусто, вошел внутрь, взял барный стул и расколотил им бутылки с виски и пивом, стеклянный холодильник и стоявшие в нем бутылки с вином. Потом он швырнул табурет в зеркало, висевшее над стойкой. Потом взял стул и разбил его о столик. Потом сделал то же самое со вторым. Потом он пошел домой и лег спать.

На следующий день, по пути на работу, Гарри вспомнил, что оставил у паба свой вэн. Когда он за ним пришел, там его ждала полиция.

Во второй раз он снова был с Мартином. Мартин работал охранником в пабе, но неожиданно его уволили, Гарри почувствовал себя оскорбленным за друга и решил потребовать сатисфакции. Прошло все примерно так же. Лопата, урна (на этот раз), брошенная в витрину, разбитые бутылки внутри, зеркало, стулья. Когда он оттуда ушел, в пабе не осталось ни одной целой бутылки, а ковер весь пропитался алкоголем. Потом Гарри пошел домой и лег спать.

В этот раз его не арестовали, и два месяца он находился на свободе. Потом произошел третий случай.

На этот раз он был с Марком – тем самым тощим продавцом «Нэйшнл Фронт Ньюс». Поздно вечером Марк возвращался домой, как внезапно обнаружил, что у него кончились сигареты, и заглянул в еще работавший турецкий ресторан – там, видимо, проходила какая-то частная вечеринка. Пати устраивали полицейские – праздновали повышение кого-то из своих – и один из них узнал Марка. Сигареты ему продали, но этот полицейский не удержался от комментария. «Ну что, теперь у тебя есть сигареты», – сказал он, – «так что давай, пидор, уебывай отсюда». Марку это не понравилось. Он отправился к Гарри и рассказал все ему, Гарри собрался и вместе с Марком отправился обратно в ресторан, выбил дверь, вошел и принялся орать на присутствующих. Гарри не знал, что это полицейское пати – Марк не счел нужным упомянуть это маловажное обстоятельство – но это было уже действительно неважно. Гарри знал, что делать – лопата, мебель в окно, разбитые бутылки, и далее в том же духе. В последовавшей затем драке Гарри припечатал одного из полицейских к полу и ударил головой в лицо, пробив ему лоб. Полицейский потерял сознание, но если бы даже он этого не сделал, то наверняка потерял бы его от того, что Гарри сделал дальше: Гарри схватил его за уши, притянул к себе, зубами вытащил глаз из глазницы, и откусил.

После этого Гарри отпустил полицейского, встал и пошел домой.

Я пришел к выводу, что в Гарри уживались два разных человека. Вряд ли это раздвоение личности – как и у остальных «парней» – скорее, дойдя до определенной точки, Гарри просто достигал состояния, в котором мог сделать почти что все: говорю «почти», потому что Гарри – да, откусить человеку глаз очень жестоко, но, в конце концов, Глостеру у Шекспира глаза выдрали руками – никого не убивал. Гарри просто достигал этого состояния, достигал цели, которые перед собой ставил – нет больше людей, которых можно бить, нет больше вещей, которые можно ломать – и после этого Гарри успокаивался и снова становился Львом из «Волшебника изумрудного города», добрым веселым парнем.