Величайший рыцарь - Элизабет Чедвик

Вильгельм взглянул на недавно взошедшее солнце и глубоко вздохнул. От походных костров тянуло запахом хлеба, бекона и похлебки. Люди набивали животы перед предстоящим днем напряженных сражений, и владельцы палаток, в которых торговали едой, хорошо заработали.

Ансель поправил накидку, надеваемую поверх доспехов, и вышел из шатра Вильгельма. В одежде молодого человека сочетались зеленый и желтый цвета. Ее украшал выбранный Вильгельмом символ – красный лев на задних лапах и с оскаленной пастью. Этот герб украшал накидки и щиты нескольких рыцарей. Как и Вильгельм с Анселем, они родились в Англии, и их содержание обеспечивал молодой король из денег, выданных ему представителем отца, который присутствовал на коронации молодого Филиппа… Эти деньги исчезали быстрее, чем вода из бассейна в бане, если вынуть затычку.

Вильгельм восхищался братом.

– Ты выглядишь как настоящий победитель, – сказал он.

Ансель нервно улыбнулся ему.

– Давай наадеяться, что я и выступлю как победитель.

– В этом я не сомневаюсь.

Вильгельм не лгал. Ансель все лето участвовал в турнирах вместе с братом. Вначале он нервничал, не был уверен в себе, но его мастерство росло. Он никогда не станет блистать, но из него получился хороший боец. Молодой человек всегда помнил, где находятся другие и что делают.

Адам Икебеф и Томас де Кулаис проходили мимо и услышали обмен братьев репликами. Икебеф ухмыльнулся.

– Тебя считают Ланселотом, Маршал, разве ты не знал?

Вильгельм прищурился.

– Что это значит?

В последнее время неприязнь между двумя рыцарями усилилась. Со стороны Вильгельма она подогревалась словами Икебефа о Маргарите. Враждебность Икебефа объяснялась завистью к положению Вильгельма при дворе. Чем выше поднимался Вильгельм, тем больше его ненавидел Адам. Он не стал бы сравнивать Вильгельма с лучшим рыцарем короля Артура, если бы в этом не заключалось какого-то оскорбления.

– Это же очевидно! Ты заслуживаешь все похвальные отзывы, как защитник короля и первый его воин.

Рыцари продолжили путь. Когда они оказались вне пределов слышимости, Куланс склонился к Икебефу и что-то сказал. Они оба рассмеялись и посмотрели назад.

– Как жаль, что они выступают не против нас, – заметил Ансель, упершись руками в бока. – Я бы получил удовольствие, заставив их подавиться собственными зубами.

Он внимательно посмотрел на Вильгельма. Только вчера вечером в покоях Генриха один трубадур пересказывал историю Ланселота, написанную Кретьеном де Труа[12] о величайшем рыцаре короля Артура, который предал своего господина, переспав с его женой.

– Ты думаешь, что они намекают, будто ты и королева Маргарита…

Вильгельм поднял руку, чтобы перебить брата.

– Больше ничего не говори. – Лицо у него исказилось от отвращения. – Я не допущу подобной мерзости.

– Нет, но они могут распустить слух.

– У них нет оснований. Я никогда не остаюсь вдвоем с королевой. Если я разговариваю с ней или танцую при дворе, я не задерживаюсь рядом с ней, и я с ней не флиртую.

– Сплетни могут разрушить даже самую незапятнанную репутацию, – сказал Ансель.

Вильгельм в ярости застонал сквозь стиснутые губы. Он явно сдерживался, чтобы не взорваться.

– Что еще я должен сделать? Чего от меня ждут? Все, включая Маргариту и Генриха, знают, что у меня есть любовница и нет желания бегать за другими женщинами.

Ансель пожал плечами.

– Просто будет разумно проявлять осторожность, – сказал он, затем хитро улыбнулся: – Я знаю, что учу курицу высиживать яйца.

Вильгельм усмехнулся:

– И кто скажет, что ты не прав? Я подумаю об этом и все учту.

Он хлопнул Анселя по плечу и отправился надевать доспехи.

Хотя Вильгельм и не забыл про ревнивые и завистливые слона Адама Икебефа и Томаса де Куланса, он загнал их в дальний уголок памяти. Его занимали дела более насущные, чем их мелкие интриги. Рис подвел к шатру Вильгельма нового коня. Бланкарт был уже не первой молодости, не мог участвовать в турнирах, и его у Вильгельма купил граф Филипп из Фландрии. Он собирался использовать его на одной из своих племенных ферм. Бланкарта сменил жеребец из Ломбардии, красновато-золотистого окраса со светлой, соломенного цвета гривой и хвостом. Шкура казалась атласной. Вигайн заметил, что она напоминает золотые кружки на щитах, с которыми крестоносцы возвращались из крестовых походов, поэтому его и назвали Византин[13].

– Он разогрет, – весело сообщил Рис. – Я сам его размял. Отличный конь! Спокойный.

Вильгельм благодарно кивнул, запрыгнул в седло и поехал к другим английским рыцарям, которые собирались под его знаменем, готовясь к сегодняшним состязаниям. Он с радостью отметил, что все участники постарались выглядеть достойно. Гарри Норрейс, герольд Вильгельма, вплел в гриву коня зеленые и желтые ленты, а на узде позвякивали маленькие серебряные колокольчики.

– Он выглядит как конь менестреля, – заметил Вильгельм, весело качая головой. – А ты – как бродячий певец.

– Так будет удобнее тебя воспевать!

Норрейсу никогда не удавалось пригладить копну яркорыжих волос, и теперь они опять торчали во все стороны. Он достал меч и потряс им в воздухе, как сделал бы жонглер или фокусник перед выступлением, потом снова убрал в ножны. Вильгельм с трудом сдержал смех, отвернулся и увидел пажа из окружения королевы Маргариты. Паж ждал, когда он обратит на него внимание.

– Сэр Вильгельм, королева просит, чтобы вы вышли на поле с ее лентой, которую она посылает вам на удачу, – сказал мальчик и вручил Вильгельму красную шелковую ленту, которую надо было привязать к копью.

Вильгельм был вынужден принять подарок. Если бы он отказался, это стало бы оскорблением и поводом для еще большего количества разговоров. Обычно принятие таких подарков ничего не значило, но у него во рту всееще оставался неприятный привкус слухов, и поэтому он задумался, не поймут ли другие превратно то, что увидели.

– Передай королеве, что я благодарю ее и горжусь тем, что ношу ее подарок.

Он привязал яркий кусочек шелка к концу копья. Паж поклонился и убежал. Появился молодой король во главе двухсот нормандских и анжуйских рыцарей, которых нанял на время этого турнира. Они двигались сомкнутыми рядами, одетые в красные и золотистые цвета, и выглядели великолепно. От их вида захватывало дух. Шелковая накидка Генриха, надетая поверх доспехов, была кроваво-красного цвета, и два льва оскалили пасти, глядя друг на друга у него на груди, вышитые золотой нитью, с гагатовыми бусинками вместо глаз и хрустальными лапами. Ремень, с которого свисал меч, украшали львы из эмали, фигурки львов были и на узде – на лбу коня, на груди и на каждой пряжке. Вильгельм с облегчением увидел, что точно такая же шелковая лента, как и подаренная ему, развевается на конце копья Генриха. По крайней мере, Маргарите хватило ума сделать такой же подарок и мужу. За рыцарями в красно-золотых цветах Анжу находились другие в одеждах разнообразных оттенков. Их Генрих привлек в последний момент. Были и небольшие группы, вроде отряда Вильгельма, которые имели собственные эмблемы, но сражались под знаменем Генриха.

– Вы готовы встретить всех противников со своими доблестными англичанами, Маршал? – поддразнил Генрих.

В том, как он произнес слова «доблестные англичане», слышалась насмешка, потому что их считали менее цивилизованными, чем нормандских и анжуйских противников, – пьющими болванами, у которых есть только половина ума нормандца или анжуйца на всех. Такие предубеждения только усиливали смелость и твердость англичан, когда дело касалось схваток. Они участвовали в шумных ссорах и скандалах и были готовы доказать, чегона самом деле стоят.

– Как никогда раньше, – Вильгельм уверенно улыбнулся Генриху.

За спиной молодого короля он увидели пару друзей – Адама Икебефа и Томаса де Куланса. Последний сделал Вильгельму неприличный жест, но тот никак не отреагировал на него, зная, что его безразличие раздражает врага больше, чем ответ. У англичан для таких людей, как Икебеф и Куланс, имелось очень подходящее слово – мерзавцы[14]. Именно так Вильгельм и называл их про себя.

На турнирное поле выезжали другие отряды. Фламандцы выступали под предводительством Фила, графа Фландрии, и его брата Мэтью из Булони. Представители Бургундии ехали за своим герцогом, появился граф Хантингдон с шотландцами, собралось огромное количество французов, вышедших на парад в честь своего нового короля. Это было великолепное и устрашающее зрелище, и Вильгельм упивался им, предвкушая то, что последует за парадом, и наливался гордостью. У него даже перехватило дыхание. Вероятно, Генрих испытывал те же чувства, потому что у него в глазах сверкнули слезы. Он остановился, чтобы взять огромный шлем из рук оруженосца.