Покойник с площади Бедфорд - Энн Перри

– А откуда шантажист знал, что у вас есть такая фляжка? – наклонился вперед сперинтендант.

– Не имею понятия. Должен признаться, что его осведомленность здорово меня расстроила. – Политик почти незаметно вздрогнул. – Я чувствовал… как будто он постоянно за мной следит… невидимый, но постоянно присутствовавший. Я начал подозревать всех и каждого… – Голос мужчины был полон боли и отчаяния.

– И вы передали ему эту фляжку? – спросил Питт в установившейся тишине.

– В точности как мне было велено, – ответил Стэнли. – Чтобы выиграть немного времени на размышления. Я должен был передать фляжку немедленно, и ее забрали в тот же день.

– Понятно, – сказал полицейский. – Та же самая схема, как и в других случаях. Благодарю вас за откровенный разговор, сэр Гай. Хотел бы я иметь возможность смягчить удар, но не вижу таковой. Однако я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы найти этого человека и призвать его хоть к какому-то ответу! – Все это Томас произнес со страстью, которая удивила его самого. Он почувствовал такую ярость, которую обычно испытывал только к убийцам и насильникам.

– «К какому-то ответу»? – переспросил его собеседник.

– Дело в том, что вымогательство посеребренной фляжки – не такое уж серьезное преступление, – с горечью отметил суперинтендант. – Если вам удастся доказать, что он оклеветал вас, то тогда вы можете обратиться в суд. Однако это должно быть скорее ваше решение, чем мое. Большинство от этого отказывается просто потому, что обращение в суд привлекает к делу гораздо больше внимания, чем простое игнорирование ситуации. И то, что мы сейчас наблюдаем в деле Транби-Крофт с беднягой Гордон-Каммингом, – лучшее тому подтверждение. – Питт встал, протягивая хозяину дома руку.

– Все это я очень хорошо понимаю, – сказал Стэнли печально, вцепившись в руку полицейского. – Все доказательства в мире не изменят общественного мнения. В этом-то и кроется вся трагедия скандала – грязь от него никогда не смывается. Думаю, что я буду рад уже тому, что вам удалось поймать негодяя. Но я уверен, что это никак не повлияет на его собственную репутацию.

– Позвольте с вами не согласится, – произнес Томас с неожиданным удовлетворением. – Мне кажется, что те подробности, которые шантажист знает о своих жертвах, указывают на то, что он принадлежит к их кругу. Поэтому я не теряю надежды.

– Если я смогу хоть в чем-нибудь вам помочь, мистер Питт, не стесняйтесь и обращайтесь в любое время. – Сэр Гай прямо смотрел на суперинтенданта. – Сейчас я гораздо более опасный враг, чем был вчера. Ведь терять мне уже нечего.

Полицейский откланялся и вышел на залитую солнцем улицу. Воздух был неподвижен, и в нос ему сразу ударил резкий запах конского навоза. Мимо с шумом проехала открытая карета. Медная упряжь на лошадях блестела на ярком солнце, дамы прикрывали лица зонтиками, а лакеи изнывали от жары в своих ливреях.

Питт прошел уже более пятидесяти ярдов, когда увидел, что к нему приближается широко улыбающийся Линдон Римус. Томас почувствовал, как все его мышцы напряглись от неприятия этого человека, хотя он и понимал, что такое его отношение к журналисту не совсем справедливо – ведь статью о сэре Гае Стэнли написал не он. Однако Римус был готов получить от этой статьи дивиденды.

– Доброе утро, суперинтендант, – весело произнес репортер. – Вижу, вы были у Стэнли. Вы что, расследуете обвинения против него?

– Мистер Римус, мне нет никакого дела до отношений между миссис Шонесси и сэром Стэнли, – холодно ответил Томас. – Кажется, что и к вам они не имеют никакого отношения.

– Да бросьте вы, мистер Питт! – Линдон поднял брови. – Если член Парламента торгует правительственной информацией в обмен на сексуальные услуги, это касается каждого жителя страны.

– Я не располагаю доказательствами, что именно так все и было, – полицейский стоял перед журналистом на горячем тротуаре. – Я лишь прочитал эти инсинуации в газете. Но даже если все написанное соответствует действительности, меня это все равно не касается. Существуют специальные люди, которые должны этим заинтересоваться, – ни вы, ни я к ним не относимся.

– Мистер Питт, я задаю вам вопросы в интересах нашей публики, – продолжал настаивать репортер. – Ведь вы же не хотите сказать, что простой гражданин не имеет права интересоваться честностью и моральными качествами людей, которых он выбирает как своих правителей?

Томас знал, что должен быть очень осторожен. Римус запомнит его слова и, может быть, даже процитирует их.

– Конечно же нет, – ответил он, тщательно взвешивая свои слова. – Но существуют проверенные способы, как задавать такие вопросы, а клевета является моральным преступлением, даже когда не подпадает под юрисдикцию гражданского суда. Сэра Гая я посещал по совсем другому поводу, так как надеялся, что он, основываясь на своем опыте, сможет мне помочь. Именно так все и произошло, но я не уполномочен обсуждать этого с вами, так как это может поставить под угрозу проводимое мною расследование.

– Убийство на Бедфорд-сквер? – быстро сообразил Римус. – Сэр Гай тоже в этом замешан?

– Вы что, совсем меня не поняли? – огрызнулся Питт. – Я же сказал вам, что не уполномочен обсуждать с вами этот вопрос, и объяснил почему. Вы же не хотите помешать действиям полиции, а?

– Нет… конечно, нет. Но мы имеем право знать…

– Вы имеете право спросить, – поправил его Томас. – Вот вы и спросили, а я вам ответил. А теперь дайте мне пройти. Я должен возвращаться на Боу-стрит.

Линдон неохотно отступил.

В своем кабинете на Боу-стрит Питт еще раз задумался о Римусе. Может быть, поручить кому-нибудь изучить его повнимательней? Естественно, репортер просто выполнял свою работу – правда, с энтузиазмом, который не очень нравился суперинтенданту. Расследования коррупции, использования служебного положения и поведения представителей класса имущих были неотъемлемой частью работы любого журналиста. Так же, как это было прямой обязанностью самого Питта. Обществу такие люди необходимы, пусть даже иногда они вмешиваются в личную жизнь других людей, что может быть болезненным, навязчивым и несправедливым. Любая альтернатива означала начало тирании, потерю обществом способности самоизлечиваться и защищать себя от тех, кто им управляет.

Однако привилегии, которыми пользуется пресса, тоже могут быть использованы не по назначению. Быть журналистом – это еще не значит иметь иммунитет от полицейских расследований. Надо проверить, не связан ли Линдон Римус с Альбертом Коулом, Джосайей Слинсби или кем-нибудь из шантажируемых.

Но прежде чем заняться этим вопросом, Томас увидел записку, в которой сообщалось, что Парфенопа Таннифер хочет увидеться с ним как можно скорее и просит его заехать к ней домой.

Полицейский ожидал чего-то подобного – правда, не от миссис Таннифер, а от ее мужа или, возможно, от Данрайта Уайта. Правда, после того, как Данрайт сказал Веспасии, что удовлетворит любое требование шантажиста, он, наверное, совсем не хотел привлекать к себе внимание полиции.

Томас подумал также о возможной реакции Балантайна на то, что тот прочитал в утренних газетах. Скорее всего, старый военный вне себя от тревоги и не может понять, с какой стороны последует атака. Генерал не мог доказать, что обвинения шантажиста ложны и что он не убивал человека на ступенях своего дома, будь то Коул или Слинсби. Даже то, что убитым оказался не Альберт Коул, не освобождало Брэндона от подозрений: Слинсби вполне мог быть посыльным шантажиста.

Но больше всего Питт думал о Корнуоллисе: пока он спускался по ступеням и вновь выходил на жаркую улицу, его мысли были полностью поглощены положением его начальника. Каким несчастным должен был себя почувствовать помощник комиссара полиции, когда прочитал утренние газеты и понял, что угроза вполне реальна и шантажист готов не задумываясь выполнить свои обещания! Сегодня он продемонстрировал это очень наглядно.

Суперинтенданта немедленно впустили и проводили в будуар Парфенопы – в ту чисто женскую комнату, где дамы читали, вышивали или просто сплетничали друг с другом, не боясь вмешательства мужчин.

Этот будуар не был похож на те, в которых Томас бывал раньше. Он был оформлен в очень простом и даже холодном стиле. В нем не было и намека на восточную роскошь, которая в последнее время стала очень популярной. Однако комната была полна индивидуальности, полностью отвечавшей вкусам хозяйки. Занавески были бледно-зелеными, без всяких узоров, а на небольшом столике стояла зеленая глазурованная ваза без цветов – сама форма этой вазы служила достаточным украшением комнаты. Мебель же в будуаре была старой, простой и очень английской.

– Благодарю вас, мистер Питт, что вы так быстро откликнулись на мою просьбу, – сказала Парфенопа, как только горничная закрыла за гостем дверь. Хозяйка будуара была одета в дымчатое серо-голубое платье с белым жабо, которое ей очень шло, хотя и было чуть более строгим, чем нужно. Более мягкий фасон лучше скрыл бы ее угловатую фигуру. Дама была чем-то очень сильно расстроена и не пыталась это скрыть. Утренние газеты были сложены на столе возле ее кресла, а рядом с ними лежала незаконченная вышивка, в которую небрежно воткнули иголку. По комнате беспорядочно разбросали шелковые лоскуты коричневого, кремового и бежевого цвета, а на полу валялись ножницы и серебряный наперсток, словно их бросили туда в отчаянии.