Могильщик. Цена покоя (СИ) - Башунов Геннадий Алексеевич

— Уже февраль, — сказал он самому себе. — И почему могильщики так редко дохнут зимой?

Не-Карпре встал на ноги и потянулся, разминая сведённые мышцы, но замер на половине движения и начал принюхиваться. Его лицо искривилось и кривилось всё больше, пока он ощупывал себе грудь и верх живота.

— Да ему и так оставался год от силы, — пробормотал тот, кто когда-то был Карпре, — что ж, ничего удивительного, что он полез в петлю — болит жутко. Ну да ничего, я выдержу. Всего-то девять с небольшим месяцев.

Не-Карпре отряхнул ноги от снега, помял правой рукой шею, левой поднял сумку и, выйдя на дорогу, направился на запад.

***

Валлай ударил ломом в мёрзлую землю. Раз, должно быть, в тысячный за это проклятое утро. А сколько он сделал таких ударов за эту зиму и вовсе не сосчитать. Зато можно сосчитать могилы, которые он помогал копать — сто двенадцать. А всего на этом новом кладбище, появившимся неподалёку от старого и за эти месяцы едва не сравнявшимся с ним размером, вырыто шестьсот сорок семь могил. И ещё не меньше сорока будет вырыто. Для сравнения — на старом за этот же срок упокоились всего шестьдесят четыре человека.

Ещё удар, от которого задрожали руки. И ещё. В этот раз лом, наконец, пробил промёрзший слой и вошёл в мягкую землю.

Эту могилу, сто тринадцатую, рубака вызвался копать сам, без чьей-либо помощи. Она была для него особенной. Тело, обёрнутое не по-человечески в саван, а засунутое в прохудившийся мешок от перины. И это далеко не самое плохое укрытие для мертвеца в последние недели.

— Всё копаешь? — раздался за спиной голос Настоятеля.

— Угу, — промычал Валлай, не отвлекаясь от работы.

Несмотря на то, что больше семисот человек умерло и раза в полтора больше сбежало, у Настоятеля паства увеличилась едва не пять или шесть раз. Он и его жрецы истово помогали умирающим до самого их последнего мига, а многие жрецы сами умирали, едва отпустив в мир иной больного. Их так и хоронили, бок о бок, обычного горожанина и жреца, чтобы помогали друг по ту сторону Туманных гор. И над всеми ними, здоровыми, помогающими, умирающими и умершими, буквально нависал своей тощей, но такой заметной фигурой Настоятель. Иногда Валлаю казалось, что тот совсем не спит. Он поддерживал словом и делом больных, всегда находил, что сказать убитым горем родственникам. И всегда, ну, или практически всегда, был на виду. Никто из главных жрецов других конфессий не мог сравниться с ним. Маги объявили, что пытаются предотвратить эпидемию своими способами, и заперлись в своей башне, не показывая оттуда носа. И люди потянулись в храм Единого один за другим.

— Она молилась Единому? — буквально прокаркал Настоятель.

Прежде, чем ответить, Валлай воткнул лом в землю и повернулся к жрецу. Настоятель выглядел измождённым. Эти месяцы дались ему, должно быть, тяжелее, чем любому человеку в Новом Бергатте, не считая умерших, конечно.

— Я не знаю.

Настоятель тяжело вздохну и пожал плечами.

— Ладно, разницы нет. Как её звали?

— Я не знаю.

— В смысле? Я… думал, что это кто-то особенный для тебя, если ты копаешь могилу в одиночку.

Валлай отвернулся от жреца и устало опёрся на лом.

— Я копаю в одиночку, потому что это особенная могила, а не особенный для меня мертвец. Я ведь завтра уезжаю?

— Завтра на рассвете. И уезжаешь не ты, а уезжаем мы. — Настоятель плечом отодвинул Валлая от края будущей могилы и взялся за лом. — Так что пусть это будет особая могила для нас обоих. Пока что твоя охота на могильщика приостановлена. Ты сопроводишь меня до Ариланты.

— Тебя переводят? — удивлённо спросил Валлай. — Но люди… Как они без тебя?

— Люди? — переспросил жрец. — Кому интересны люди, наёмник? Что для тебя человек? Наниматель? Жертва? Это ведь всё, что касается тебя и твоей работы: один человек платит тебе, чтобы ты убил другого. И ты всегда находишься в поиске либо первого — нанимателя, либо, найдя первого, второго — жертвы. До остальных людей тебе нет особого дела.

Так же у жрецов, как это ни печально. Паства уже пришла в храм, Валлай. И в большинстве своём никуда не уйдёт, а это значит, что в храм будет поступать столько же, или почти столько же, пожертвований, часть которых потом пойдёт в Ариланту. А пожертвованиями наверху довольны. С ноября по начало марта в храм поступило больше, чем за два года до этого. К тому же, всегда есть стука… то есть наблюдатели от верхушки жречества. И верхушка оценила и размер пожертвований, и мои старания. Поэтому меня сейчас тащат наверх, в главный храм Единого, к циничной сучке Аклавии, чтобы она дала мне там какое-то задание по моим талантам. А ты пока выступишь в роли моего телохранителя. Что будет дальше с тобой или мной, я не знаю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Настоятель остервенело долбил мёрзлую землю.

— Важны лишь пожертвования, — произнёс Валлай, горько усмехаясь.

— Не для всех. И я бы с радостью остался здесь. Я привык к Новому Бергатту, привык к людям, которые приходят ко мне за духовной поддержкой. Но… я не собираюсь оставаться в этом вшивом городишке до конца жизни. У меня большие планы. Очень большие. И, поверь мне, помощь людям вовсе не исключает карьерное продвижение, наоборот, чем больше помогаешь людям, тем выше поднимаешься. Чем выше поднимаешься, тем большим сможешь помочь. Понимаешь меня?

— Понимаю.

Сменяя друг друга, они выкопали могилу и опустили в неё тело. Настоятель прочитал короткую молитву и, кивнув наёмнику на прощание, пошёл к следующей, чтобы отпустить очередного мертвеца.

Валлай оглядел ряд. Сегодня вырыто шесть новых могил, а бывали дни, когда приходилось копать по двадцать и больше. «Болезнь» перестала убивать так много. Вот только беда в том, что количество жертв уменьшилось только из-за того, что большинство заразившихся уже умерли.

Если честно, сегодня рубака вырыл бы ещё десяток могил. Он не хотел идти домой к Лине. И хотел — тоже. Не хотел, потому что сегодня ему придётся сказать о завтрашнем отъезде. Хотел, потому что безумно желал провести с ней как можно больше времени перед прощанием.

Но все могилы вырыты. И Валлай направился к Лине. По дороге купил еды получше и большой кувшин вина. Быть может, она выставит его за порог сразу после разговора, но если не выставит…

Лине была дома. Сидела у камина, закутавшись в шаль, и смотрела на огонь. Валлай поставил кувшин на стол, рядом бросил свёрток с жареным на углях мясом, сыром и хлебом. Сел на кровать, думая, с чего начать.

— Ты уезжаешь, — сказала Лине. — У тебя на лице всё написано с тех пор, как ты это узнал. Скажи только, когда.

— Завтра. Я, наверное, смогу забрать…

— Нет. Не говори ничего. Особенно — пустых обещаний. Мы поужинаем, напьёмся и трахнемся. А завтра утром ты просто уедешь, не разбудив меня, и на этом всё. Если ещё появишься в городе, я возьму с тебя деньги за постель. — Лине повернулась к Валлаю, она едва не плакала, но сдерживала себя изо всех сил. — В конце концов, ты наёмник, а я — шлюха. Мы словно из плохонькой легенды с дерьмовым концом. И в настоящей жизни из этого тоже не получилось бы ничего хорошего, даже останься ты здесь или забери меня с собой. Я не хочу ждать кошеля с деньгами и новости о том, что тебя убили. Мы просто должны ценить то время, что у нас было. А после расставания каждый возьмётся за своё дело. И проживёт свою жизнь, не зная, как прожил её другой.

Валлай кивнул и, встав с кровати, обнял её. И только тогда Лине заплакала, уткнувшись ему в грудь.

— Если я вернусь, первым делом пойду к тебе, и мы переспим. За это ты возьмёшь деньги, я согласен, — сказал Валлай. — Но я хочу оставить тебе денег сегодня. Не за то, что пересплю с тобой. А просто, чтобы знать, что хотя бы первое время ты ни в чём не нуждалась. Ладно?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Лине кивнула, не отрывая лица от его груди. Валлай погладил её по голове и отпустил.

— А пока давай разогреем мясо на огне и нальём вина.

Лине утёрла глаза от слёз, всхлипнула и, улыбнувшись, ещё раз кивнула.