Я тебя заберу - Мария Сергеевна Коваленко

— Я извращенец. Можешь списать на это.

Вздрагиваю всем телом, чувствуя, что ладони теперь работают синхронно. Трогают, подкручивают. Вышибая из меня глухие хрипы, оттягивают кожу в разные стороны. И плавно движутся назад.

— Как это после других? Натрахаться вволю и потом мастурбировать перед глупой девчонкой. Особый кайф?

— Хочешь узнать, что было в тот вечер? — Всматриваюсь в наше отражение на плитке.

— Без подробностей. — Лиза прячет лицо за моим плечом.

— Без подробностей будет скучно.

Член уже дымится от мучительной ласки. Требует большего. А по лицу, будто голове пофиг, разъезжается дебильная улыбка.

— Шаталов! — Лиза резко убирает руки и бьет по спине.

Всего на секунду она отпускает меня, но этого хватает, чтобы развернуться и подхватить разъяренную ведьмочку под ягодицы.

— Ты же не поверишь, маленькая...

Медленно опускаю ее на себя. Раздвигаю членом нежные складочки. Растягиваю тесную плоть. Двигаюсь так глубоко, как позволит.

— А ты хоть раз попробуй сказать правду! До конца! — с глухим стоном срывается с алых губ.

— Правда не такая интересная, как ты себе придумала! — Двинув бедрами назад, вновь вколачиваюсь на всю длину.

— Их было не двое, а больше?

Лиза без жалости полосует мне спину. Чертит ногтями кровавые пентаграммы, будто мстит за себя прошлую.

— Почти угадала. — Врезаюсь еще раз.

— Трое? — Сдавливает внутренними мышцами.

— Ни одной!

Прижав ее спиной к стене, начинаю двигаться быстрее. Насаживаю Лизу на себя, как долбаный ботаник редкую бабочку... На штырь. Еще живой.

Поддерживая под ягодицы, трахаю жестко, с оттяжкой. Именно так, как мечтал трахать ее в ту самую встречу. Такой же ночью. В этой же кабинке. По разные стороны стеклянной двери.

— Ты... ты... — Стоны сменяются всхлипами. Ярость в глазах — отчаянием.

— Не было у меня никого. Не захотел. Как последний идиот пялился на чужие голые задницы. Насиловал желудок дерьмовым кофе. И, вместо того чтобы расстегнуть ширинку и заняться делом, вспоминал, как целовал одну вредную девчонку, — произношу на одном дыхании. Честно, как могу признаться лишь ей.

— Лжец! — Лиза дергается всем телом.

— Я предупреждал, что будет скучно.

Вижу, что она уже на грани. Внутри становится все теснее, а взгляд — все туманнее. Но моя девочка сопротивляется. Как стойкий оловянный солдатик, воюет со мной и с собой.

— Прости. — Качнувшись вперед, собираю губами слезы с бледных щек. — Другая правда есть только в твоем воображении. — Целую соленые губы. И, не позволяя вывернуться, толкаюсь в подпухшую плоть.

Вколачиваюсь как одержимый. До хриплого «нет». До глухого воя. До пульсации, от которой чуть не падаю и, забыв все клятвы, заливаю Лизу своим семенем.

Глава 42. Под одним одеялом

Для женщины впустить в кровать — все равно, что впустить в душу.

Лиза

Образ циничной стервы, которую не интересуют ни мужчины, ни отношения, этой ночью трещит по швам.

Постоянно напоминаю себе, как жестоко поступил со мной Марк девять лет назад, как тяжело было растить Глеба в одиночку. Воскрешаю в мыслях самые горькие моменты. Но рядом с Шаталовым все старания идут прахом.

Я сама прихожу к нему в душ. Завожу разговор о прошлом. И от признаний разлетаюсь на осколки.

— В образе бездушной скотины ты мне нравился больше, — шепчу, когда Марк вынимает член и начинает осторожно смывать с моих бедер свое семя.

— Ненавидеть проще? — читает как раскрытую книгу.

— Многое проще.

Никто не заставляет верить в рассказ о свихнувшемся на обычной девчонке искушенном мужчине. В нашей истории хватает грязи: Марк так и не признался, почему бросил, я слишком долго молчала о сыне. Ни нимбов, ни крыльев. Все условия, чтобы отправить и сегодняшнюю неожиданную правду в общую выгребную яму. Только что-то мешает.

Может, открытый, непривычный взгляд Шаталова.

Может, это место. Особенное для обоих.

Может, что-то еще.

Наверное, нужно все обдумать. Взвесить на фирменных женских весах. Встроенных! С чашами «смогу без него» и «не хочу без него». Очередной раз вильнуть хвостом и оставить Марка дожидаться рассвета в одиночестве.

Однако осколки не желают собираться в цельного человека. Шаталову приходится возиться со мной, как с маленькой девочкой. Мыть, вытирать, укутывать в пушистый халат и нести... не на диван, не до двери спальни, а в кровать.

— Я не уверен, что у нас получится выспаться.

В свете луны черты его лица кажутся хищными, а от слов по телу бегут мурашки.

— Тогда утром тебе придется разбираться с моим руководством. — Я сама откидываю угол одеяла, приглашая в постель.

— Договорились. Завтра же перепишу на тебя все акции клиники.

Шаталова нет необходимости звать дважды. Только я отодвигаюсь, он опускается рядом и сразу же притягивает к себе.

— Решил меня купить?

— Боюсь, я не настолько богат.

Мы занимались сексом и в душе, и в развлекательном центре. С другими мужчинами этого хватило бы на неделю, — с Марком загораюсь от первого же прикосновения. Плавлюсь, когда устраивает меня сверху и, словно слепой скульптор, ведет ладонями по телу.

— Тогда давай без клиники. — Глажу кончиками пальцев его лицо. Плавно спускаюсь к груди. — Савойского хватит удар,а я не хочу заниматься реанимацией.

— Согласен лишь на массаж сердца. Губы мои. — Марк вздрагивает, когда подушечки касаются его крохотных сосков.

— Так говоришь, будто у тебя на них планы. — Веду руками дальше.

По идеальным кубикам пресса. По роскошным косым мышцам. Изводя Шаталова, черчу ломаные линии над пахом.

Схожу с ума от реакций и тела.

Нормальные мужчины с возрастом стареют. Запасаются животами, теряют свои формы. А этот, наоборот, стал еще массивнее и крепче. Превратился в настоящего бога. Не понять только какого: порока или войны.

— У меня на них самые серьезные планы. — Марк подносит к моим губам указательный палец и заставляет втянуть в рот. — Хочу, чтобы ты отсосала мне. Хочу видеть, как твой острый язычок облизывает мой член. И головкой почувствовать горло.

— За девять лет твой член побывал во ртах у стольких красавиц, что я вряд ли смогу удивить. — Дыхание сбивается, а слюна становится вязкой. Говорить с каждым словом все труднее.

— Это снова твоя фантазия.

— Ну конечно!

— Долгое время мне было не до женщин. Потом им не до меня. А когда