И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной - Виталий Полищук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чернявский-младший объявил перерыв.
Минут десять собравшиеся, выйдя во двор, курили под ласковым майским солнышком. Затем все расселись по местам, и Вовка объявил:
– Специально подготовленный в честь дня Победы маленький концерт вокально-инструментального трио! Солист – учащийся 11 «В» класса Толик Монасюк! Солистка – учащаяся 11 «В» класса Валя Иванкова!
Занавес раздвинули, и перед собравшимися предстали мы.
Мы трое сидели на стульях, Иванкова стояла позади меня, положив руку на спинку стула. Сзади послушались легкие шаги, и зал взорвался аплодисментами. Я обернулся и увидел вышедших из-за обеих кулис девчонок: в черных юбочках, белых колготках, они были в армейских гимнастерках, перепоясаны офицерскими ремнями, а на головах у них были по красному и белому банту, причем у Валюхи красный бант был слева, а у Галки – справа.
Тоненькие, с осиной талией, они производили впечатление чего-то эфемерного, воздушного.
Сблизившись, они остановились и потрясли над головой маракасами, и зал снова зааплодировал.
– Несколько лет назад, – начал я внезапно охрипшим голосом, и откашлялся, – в семье оператора Мосфильма Шевкуненко родился долгожданный ребенок – сынишка, которого родители назвали Сережей. В честь его счастливый отец написал для одного из фильмов всем известную песню.
Бульдозер провел медиатором по струнам, задавая тональность. И я запел под гитарный перебор:
В боях над Вислой сонной,Лежат в земле сырой,Сережка с Малой Бронной,И Витька с Моховой…
После первого же слова девчонки пошли по сцене вокруг нас вальсом, а Валя включилась в песню, вступив вторым голосом, начиная со второго куплета:
А где-то в лунном мире,Который год подряд,Одни в пустой квартире,Их матери не спят…
Девочки строго в такт, с шорохом передвигались по сцене. Они остановились лишь, когда мы заканчивали песню в ритме марша:
Но помнит мир спасенный,Мир вечный, мир живой…Сережку с Малой Бронной,И Витьку с Моховой!
Хлопали нам долго! Гоша, сидевший в первом ряду, показал нам большой палец и обернулся назад, что-то говоря Астраханцеву, но Егор Вениаминович остановил его движением руки.
Тем временем я объявлял следующую песню:
– Сразу после войны многие военнопленные были необоснованно репрессированы и отбывали срок в лагерях. Эта песня написана ими, и мы посвящаем ее всем, воевавшим в годы войны.
Я начал песню, по ходу в нее вплелись звуки гитары и баяна.
При повторе слов вступала Валя – она оттеняла вторым голосом мое исполнение, и эффект был потрясный – мужчина поет первым голосом, а женщина – вторым.
ЗДЕСЬ ПОД НЕБОМ ЧУЖИМ, Я КАК ГОСТЬ НЕЖЕЛАННЫЙ,СЛЫШУ КРИК ЖУРАВЛЕЙ, УЛЕТАЮЩИХ В ДАЛЬ…МЕЖДУ МНОЙ, МОЛОДЫМ, И МОЕЙ ДОЛГОЖДАННОЙ,ТОЛЬКО СОПКИ КРУГОМ, ТОЛЬКО ТИШЬ ДА ТАЙГА…
Я ПИСАТЬ ПЕРЕСТАЛ – МОИ ПИСЬМА СЖИГАЮТ,ОТ ТЕБЯ НЕ ДОЖДАТЬСЯ ЖЕЛАННЫХ ВЕСТЕЙ.И ТОГДА, КОГДА ПТИЦЫ НА ЮГ УЛЕТАЮТ,Я СМОТРЮ НА СЧАСТЛИВЫХ, КАК И ТЫ, ЖУРАВЛЕЙ…
БУДЕТ ПАХНУТЬ СИРЕНЬ У ТЕБЯ ПОД ОКОШКОМ,А У НАС ЗА РЕШЕТКОЮ БУДЕТ ЗИМА…РАССКАЗАЛИ БЫ ПТИЦЫ, НУ ХОТЯ БЫ НЕМНОЖКО,ЧТО ЕСТЬ В РОССИИ И ЗЕМЛЯ – КОЛЫМА…
ЗДЕСЬ В МЕТЕЛЬ И В ПУРГУ, В НЕПОГОДУ ИЛЬ СЛЯКОТЬ,МЫ КОПАЕМ КАНАЛ, ИЗНЫВАЯ ОТ РАН…АХ, КАК СЕРДЦЕ БОЛИТ, КАК ХОЧЕТСЯ ПЛАКАТЬ,ПРОЛЕТАЙ ПОСКОРЕЕ, ЖУРАВЛЕЙ КАРАВАН!
Причем Моцарт во время слов «так хочется плакать!» ухитрился буквально заплакать своим баяном!
Следующей песней была была знаменитая «Бьется в тесной печурке огонь…»
Ее под баян исполнила Валя Иванкова, девочки опять кружились в вальсе, а мы с Бульдозером шуршали, встряхивая маракасами.
Следом я пустил старинную «В лунном сиянии ночь серебрится». Теперь играли на гитарах мы с Бульдозером (ну, он, конечно, играл, я лишь перебирал пальцами три аккорда). А вот Жека потряхивал маракасами, а девочки стояли по сторонам сцены, слегка изгибаясь вслед за переливами серебристого голоса Вали.
Мне кажется, в зале кое-кто прослезился. Хлопали долго.
И я объявил «Берега».
Солировал я, Валя и Жека время от времени вводили свою голосовую партию, так что припев мы пели то на два, а то и на три голоса.
Девочки опять легкими движениями тела лишь оттеняли красоту мелодического рисунка песни.
БЕРЕГА, БЕРЕГА… БЕРЕГ ЭТОТ, И ТОТ,МЕЖДУ НИМИ РЕКА МОЕЙ ЖИЗНИ.МЕЖДУ НИМИ РЕКА МОЕЙ ЖИЗНИ ТЕЧЕТ,ОТ РОЖДЕНИЯ ТЕЧЕТ – И ДО ТРИЗНЫ.
ТАМ, ЗА БЫСТРОЙ РЕКОЙ,ЧТО ТЕЧЕТ ПО СУДЬБЕ,СВОЕ СЕРДЦЕ НАВЕК Я ОСТАВИЛ.СВОЕ СЕРДЦЕ НАВЕК,Я ОСТАВИЛ ТЕБЕ,ТАМ, КУДА НЕ НАЙТИ ПЕРЕПРАВЫ…
А НА ТОМ БЕРЕГУ НЕЗАБУДКИ ЦВЕТУТ,А НА ТОМ БЕРЕГУ ЗВЕЗДЫ СИНЬЮ ВСТАЮТ,А НА ТОМ БЕРЕГУ МОЙ КОСТЕР НЕ ПОГАС,А НА ТОМ БЕРЕГУ БЫЛО ВСЕ В ПЕРВЫЙ РАЗ…В ПЕРВЫЙ РАЗ Я ЛЮБИЛ, И ОТ СЧАСТЬЯ БЫЛ ГЛУП,В ПЕРВЫЙ РАЗ ПРИГУБИЛ ДИКИЙ МЕД ТВОИХ ГУБ.А НА ТОМ БЕРЕГУ, ДА, НА ТОМ БЕРЕГУ,БЫЛО ТО, ЧТО ЗАБЫТЬ НИКОГДА НЕ СМОГУ…
ТАМ, ЗА УЗКОЙ РЕКОЙ,ГДЕ ЧЕРЕМУХИ ДЫМ,ТАМ Я В МАЕ С ТОБОЙ,ЗДЕСЬ Я – МАЮСЬ,ТАМ Я В МАЕ С ТОБОЙ,ЗДЕСЬ Я В МАЕ ОДИН,И ДРУГУЮ НАЙТИ НЕ ПЫТАЮСЬ…
А НА ТОМ БЕРЕГУ… и так далее.
Когда я повторял в конце первый куплет, я не пел его, а выговаривал. И затем мы вдруг громко, на три голоса исполнили припев: «А на том берегу…»
Теперь нам хлопали стоя. Нам хлопали, потом начались овации.
И тогда я объявил: «На старом кладбище»… Посвящается всем, кто отдал свою жизнь, чтобы мы могли жить, жить счастливо…
И в разом наступившей тишине я начал:
НА СТАРОМ КЛАДБИЩЕ ЛЕЖАТ СОЛДАТЫ,УШЛИ НА НЕБО ВСЕ, ОТ НАС, РЕБЯТА!СЕДЫЕ МАТЕРИ, В ПРОСТЫХ ПЛАТОЧКАХДАВНО ОПЛАКАЛИ СВОИХ СЫНОЧКОВ…
НА СТАРОМ КЛАДБИЩЕ ЛЕЖАТ ПОЭТЫ,СЕРДЦА ПОДОРВАНЫ, И ПЕСНЬ НЕ СПЕТА,И ПТИЦЫ ЧЕРНЫЕ КРИЧАТ НАД СТЕПЬЮ,ЧТО НИ ОДИН ИЗ НИХ – СВОЕЮ СМЕРТЬЮ…
ПрипевЧТО Ж ТУТ ДЕЛАТЬ, НАЛИВАЙ,И УШЕДШИХ ВСПОМИНАЙ,ВСЕ ГОРЕЛИ В ЭТОМ ПЕКЛЕ,МОЖЕТ, ТАМ ИМ БУДЕТ РАЙ,ДЕНЬ ПРОШЕЛ – ЗВЕЗДА ЗАЖГЛАСЬ…А БЕЗ ПАМЯТИ МЫ – ГРЯЗЬ,ЕСЛИ ЖИВЫ – БУДЕМ ПОМНИТЬ,ТЕХ, ЧЬЯ ЖИЗНЬ ОБОРВАЛАСЬ!
ЛУНА БАЮКАЕТ, И ВЕТЕР СВЕТЕЛ,СПЯТ НАШИ МАЛЬЧИКИ, РОССИИ ДЕТИ,НЕ ПЛАЧЬТЕ ДЕВУШКИ – В ПОЛЯХ ЦВЕТЕНЬЕ,ГУЛЯЙ, КРАСИВАЯ, ПОКА ЕСТЬ ВРЕМЯ…
Припев
Я пел, закрыв глаза. На строчке «Все горели в этом пекле, может там им будет рай!» я уходил на немыслимую высоту, и все боялся, что вот, сейчас, сорву голос…
Но все обходилось…
Последний куплет мы пели на два голоса. Мы старались передать тоску поэта, написавшего стихи.
ПРИДУ НА КЛАДБИЩЕ, МОЛЧАТЬ И СЛУШАТЬ,БЕРЕЗКИ БЕЛЫЕ, КАК ЧЬИ-ТО ДУШИ…ШУМЯТ, БАЮКАЮТ, МЕНЯ—БРОДЯГУ,НЕ ПЛАЧЬТЕ, МИЛЫЕ, И Я ЗДЕСЬ ЛЯГУ…
Припев.
Во время исполнения припева Борька встал и повел первую партию немыслимым перебором гитарных струн.
А с последними аккордами девочки выбежали вперед и, встал на одно колено, склонили головы, далеко вперед вытянув руки.
И их белые и красные банты напоминали четыре цветка, которые кладут на могилы.
Когда мы закончили, в зале стояла тишина. Я видел, как вытирал слезы Вовкин отец, как шмыгали носами пожилые дядьки с орденами и медалями на груди. Видел я также, как Орангутанга что-то принялась яростно шептать мужу, но Егор Вениаминович отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи, встал и первым захлопал.
И тогда зал взорвался.
Стояли зрители, стояли мы. И мы тоже хлопали, потому что это была наша предпоследняя песня.
– А почему вы пели: «лежат солдаты, лежат поэты?» Почему именно поэты? – спросил Астраханцев, подходя к сцене.
– Ну, это аллегория, Егор Вениаминович! Молодые солдаты ведь умерли, а могли стать поэтами, композиторами, инженерами. Здесь имеются в виду нереализованные возможности погибших воинов.
В зале загомонили.
Астраханцев поднял вверх руку.
– Значит, они погибли, чтобы вы могли счастливо жить, петь, сочинять стихи… А что это за жуткую песню о кладбище вы еще поете? – спросил он меня. – Мне тут докладывали…
– Это на стихи Есенина. Я могу прочитать…
– Ну, прочитайте!
Я прочитал стихи, и сказал:
– Есенин очень хотел жить. И понимал, что вот-вот умрет. Поэтому он и писал такое – раздрай у него был в душе, и если вдуматься, то мороз по коже идет – как было плохо ему…
– Это что, действительно Есенин? – спросил Астраханцев, обращаясь к нашим учителям.
Клавдия Павловна подтвердила, что да, из позднего, неопубликованного…
– Ну что ж, Толя, так тебе зовут, кажется? Спасибо тебе от наших фронтовиков, от районного комитета партии… Может быть, ты еще как-нибудь выступишь, на конференции, например…
