Печать тернового венца - Антон Леонтьев

В случае с Адрианом кто-то не удовлетворился словами, а решил прибегнуть к весомым – в прямом смысле! – аргументам. По всей видимости, на череп святого отца опустилась статуэтка или нечто подобное, находившееся в его кабинете. И человек, совершивший неслыханное злодеяние, попросту вышел вон, оставив понтифика истекать кровью!

Папа выжил, но впал в кому. А когда пришел в себя, то снова стал жертвой преступления. Если кто-то приложил все силы для убийства понтифика, то он добивался одного: чтобы не стали известны какие-то страшные факты. Но что за тайна скрывается за всем этим?

Я навестил Антонио, проживавшего в Ватикане. У ворот Святой Анны (справа от площади Святого Петра) я предъявил швейцарскому гвардейцу, облаченному в обычную униформу (черное и синее), пропуск, и он разрешил мне пройти на территорию города-государства. Антонио я застал в его апартаментах. Он прохаживался по залу и о чем-то размышлял.

– Ах, Фелиппе, это ты? – произнес он в легком раздражении. – Надеюсь, порадуешь меня доброй вестью!

Я решил пока утаить от брата то, что стало мне известно после вторжения в кабинет профессора Пелегрино, и попросил Антонио:

– Ты должен достать мне списки тех персон, которые навещали Адриана одиннадцатого декабря и третьего августа, накануне его кончины, – сказал я. – Наверняка подобные записи ведутся, и тебе не составит труда добраться до них.

– Зачем они тебе нужны? – произнес нервно Антонио.

– Чтобы установить круг подозреваемых, – ответил я. – Не могу себе представить, что в Кастель Гандольфо и в декабре, и в начале августа проник неизвестный, чтобы убить папу Адриана. Вилла очень хорошо охраняется. Значит, тот или те, кто напал на папу, имели туда доступ, а таких лиц не очень много.

Антонио на секунду задумался и протянул:

– Мне не нравится твоя затея, Фелиппе.

– Но ты же сам просил меня заняться расследованием! – изумленно произнес я.

Антонио потер мочку уха и уклончиво ответил:

– Фелиппе, прошу тебя, не проявляй такого усердия! Пришло время задуматься о другом: кто станет преемником Адриана! Вот это намного важнее всего остального!

– Антонио, – возразил я медленно, – представь себе, что убийца Адриана станет папой. Мы должны предотвратить это!

– Если ты будешь помогать мне, то подобного не случится, – заявил мой тщеславный брат. – Следующим папой намереваюсь стать я, Фелиппе. Так что забудь Адриана!

Увещевания Антонио показались мне подозрительными. И все же мне удалось настоять на том, чтобы он раздобыл мне списки лиц, посещавших папу в те два дня. Имена двух подозреваемых у меня уже имелись: статс-секретарь кардинал Мальдини и лейб-медик профессор Пелегрино. Они, как я убедился, были заодно и могли покрывать преступления друг друга.

Остаток дня я провел в Латиноамериканском колледже – пытался дозвониться до братьев Формицетти, занимавшихся бальзамированием тела усопшего папы. Карло и Микеле являлись владельцами одного из самых известных похоронных бюро итальянской столицы. Их телефон я обнаружил в Annuario Pontifico.

Сначала линия была занята, затем никто не подходил, и только часа через полтора мне улыбнулась Фортуна. На двадцать седьмом гудке, когда я решил, что придется проехаться до бюро Формицетти наугад, вдруг да застану братьев там, я услышал грудной женский голос:

– Алло!

Дама велела мне подождать. Минуты через две в трубке раздался осторожный тихий голос:

– Падре Ортега?

– Синьор Формицетти? – спросил я. – С кем именно я разговариваю?

– Что вам нужно? – не очень-то вежливо откликнулся мой собеседник.

– Поговорить с вами и вашим братом, – честно ответил я. – Меня интересуют некоторые аспекты смерти папы Адриана.

– К сожалению, не могу ничего вам сообщить по этому поводу, – ответил один из синьоров Формицетти и повесил трубку.

Пришлось все же отправляться в похоронное бюро, расположенное на вилле Трастивере. Выйдя из такси, я сразу увидел большую вывеску: «Похоронное бюро братьев Формицетти». Один из братьев, Карло, обитал в том же доме, только на втором этаже, в апартаментах, расположенных прямо над рабочими помещениями.

Дверь была открыта, и я прошел в холл, выложенный черными мраморными плитами и украшенный стилизованными под античные бронзовыми вазами, в которых находились композиции из сухих цветов. Откуда-то доносилась приглушенная музыка. Поплутав по коридору, я попал в большой зал, заполненный одетыми в черное людьми. Проходила церемония прощания с покойным.

Когда плачущие родственники покинули зал, ко мне подошел высокий пузатый мужчина лет шестидесяти пяти с роскошными рыжими усами, облаченный, несмотря на жару, в черный костюм и фиолетовый галстук с бриллиантовой булавкой.

– Падре, сейчас состоится кремация, – произнес он, – вам следует присоединиться к остальным.

– Синьор Формицетти? – произнес я, и мужчина наклонил голову. – Карло или Микеле?

– Карло Формицетти к вашим услугам, – ответил он. – Чем могу служить?

– Я разговаривал с вами или, возможно, с вашим братом около полутора часов назад, – сказал я. – Меня зовут Фелиппе Ортега, и я хотел бы...

Упоминание моего имени произвело разительную перемену: из флегматичного, полного скорби господина Карло Формицетти превратился в разъяренного холерика. Схватив за локоть, он потащил меня к выходу.

– Падре, вам здесь нечего делать! – брызжа слюной, заявил он. – И мне нечего вам сказать!

– Синьор Формицетти, я в этом не уверен, – сказал я, с трудом вырываясь из его мертвой хватки. – Не собираюсь отнимать ваше драгоценное время, я только хотел бы знать...

Формицетти молча выставил меня за порог и захлопнул дверь. Потирая локоть, я задумался. Что же вызвало такую ярость хозяина похоронного бюро?

Внезапно дверь его открылась, и я увидел господина, как две капли похожего на того, что выгнал меня. Только он выглядел немного старше, усы были не рыжие, а седые, и в темно-синем галстуке сияла не бриллиантовая, а сапфировая булавка.

– Отец Ортега? – спросил он.

Когда я утвердительно ответил, он, схватив меня за многострадальный локоть, втащил обратно в холл похоронного бюро.

– Меня зовут Микеле Формицетти, я – старший брат того самого болвана, который только что выгнал вас, – заявил он. – Приношу свои самые искрение извинения, падре. Я только что узнал, что вы звонили. Вы хотели побеседовать по поводу кончины папы Адриана?

– Если бы вы нашли для меня десять минут... – начал я.

Формицетти перебил:

– Сейчас идет последняя кремация, и, если вы соизволите подождать, падре, я охотно с вами побеседую минут через сорок.

Микеле Формицетти проводил меня в небольшую мрачную комнату, увешанную темными гравюрами, и удалился. Он оказался пунктуален и вернулся ровно через сорок минут.

– Вы должны меня извинить, падре, но в августе, в разгар такой жары, у нас масса работы, – произнес он. – Хотите что-нибудь выпить?

Я отказался, а Формицетти, подойдя к большой гравюре, украшавшей стену, что-то нажал, и она отъехала в сторону: открылся бар, заставленный бутылками со спиртным. Налив себе на донышко крошечного стаканчика какой-то ярко-зеленой жидкости, Формицетти залпом опрокинул ее в рот и, морщась, сказал:

– Сегодня на ногах с пяти утра. Уже давно думаю над тем, чтобы уйти на покой и передать бразды правления Карло или одному из своих сыновей, однако, по всей видимости, придется еще пару годков поработать.

Дверь скрипнула, и в комнату вошел Карло Формицетти. Заметив меня, он спросил:

– Микеле, что он здесь делает? Я же выставил его вон!

– А я вернул падре обратно, – ответил второй Формицетти.

Карло удивился:

– И зачем? Тебе нужны лишние неприятности?

– Неприятности будут, если мы с ним не поговорим, – ответил Микеле и накапал себе еще немного изумрудной жидкости. – Нашего гостя зовут падре Фелиппе Ортега...

– Я знаю его имя, – сказал воинственным тоном Карло и, подойдя к бару, налил себе в бокальчик чего-то кроваво-красного.

Микеле снисходительно усмехнулся и заявил, обращаясь ко мне:

– Падре, вы должны извинить грубые манеры моего брата. Он младше меня на шесть лет, и мне до сих пор приходится возиться с ним, как с мальчишкой.

– Ничего подобного! – запальчиво ответил Карло. – И вообще, для чего нам беседовать с этим священником? Я же сказал тебе, что он интересуется смертью папы Адриана!

Братья обменялись многозначительными взглядами, и я понял: Формицетти что-то известно. И решил, что не покину их похоронное бюро, пока не узнаю, в чем же дело.

– Неудивительно, – провозгласил Микеле, – ведь отец Ортега считается кем-то вроде Шерлока Холмса в Ватикане.

– О, я всего лишь провинциальный священник, – ответил я, опуская взгляд.