Чумовые истории. Пёстрый сборник - Одран Нюктэ

Андрюша, опуская дочуру на пол, чтобы дальше она путешествовала на своих двоих или четырех, что вернее.

– У нас есть козел.

– Что? Ктооо?

– Козел. Но мы его заперли в дальней комнате, чтобы не мешался. И четыре милых пушистых питомца – два кота и две кошки. Но они пока еще спят, забрались, где повыше. Я послежу, если чито.

Из комнаты доносились дивные звуки авангардной неоклассической музыки, что-то успокоительное и нежное, фортепьяно, флейты и гитары. Еще, правда, доносились резковатые голоса, непонятно, до градуса спора еще не дошло, но уже и не дружеская беседа. Впрочем, кажется, они засмеялись в конце.

– У вас там нигде в зоне досягаемости нет открытых пакетов с удобрениями, стиральными порошками, строительными смесями?.. – продолжал Андрей, доставая из сумки всё, что может понадобиться молодому отцу – баночку питания, бутылочку, подгузник. Также смешную розовощекую гусеницу-каталку с погремушкой и всякими вставными элементами – в форме кубиков, шариков, звезд.

– Ах, какая пг'елесть!

– Да, ей тоже нравится.

– Ньец, всё-всё убрано-таки. Ског'ее наш козел до них добег'ётся пег'вее, но он поистине всеяден. Он съел на свадьбе у бг'ата Молохова мои пег'чатки, цэцэцэ.

– Наш козел Анаксимандр подслеповат. Он как кабан – привык атаковать всё попавшее в поле зрения. Но то, что меньше его ростом – он игнорирует.

Арсен взял с собой белого шпица Принца. Это он… не подумав. Как обычно. Принцу вообще не понравилось… ничего. Ни то, что его куда-то повезли из дому, ни гнездо упырей, ни его обитатели. Он рычал и выл и кидался на всех, шерсть дыбом, оскал… Ну Ксафа с милой улыбкой подхватил его на ручки за-под передние лапки и за секунду внушил хорошие манеры. Тогда шпиц принялся везде бегать и всё разнюхивать; молча. Тут он столкнулся с кошачьими четверолапыми хвостатыми хозяевами. И… у бедного животного открылась аллергия! Бегает дальше чихающий и фыркающий белый шарик по дому… И встречает Анаксимандра…

Ну прям былина о Колобке… Сакральные тексты русского народа…

Перед Анаксимандром лежал огромный кусок сырого мяса. Козел смотрел на него, блеял и тряс бородою, переводил взгляд с Принца на мясо и обратно. Подсчитывал калории? Принц же, опровергая все ранее высказанные Арсеном аксиомы о его врожденном аристократизме, а также о вкусовых пристрастиях, что у Принца дома, у Каринки, семь плошек, и он ест крайне скудно, избирательно, исключительно заводской корм такой-то марки… Вцепился в этот шмат, уполз с ним под кресло и растерзал.

Козел процокал копытцами к непонятному покусителю. И когда тот, фырча и чихая, весь перемазанный в пыли, известке, высунул нос – Анаксимандр лизнул его.

Званые гости ничуть не лучше татарина. *смеются*

Андрей: а чиво вы тортик не едите?..

Ксафа: у меня диабет.

Шур: у меня спортивное питание.

Витя: а я просто не люблю тортики.

Все: как?! Как?? Можно?? Не любить… Котиков?!

На кладбище

– Чу, полночь! – Маргарита потянула носом влажный воздух, вскочила с тюков, расправила плечи. Довольная улыбка освещала её пьяненькое, обычно такое жесткое и угрюмое лицо.

– Переезжаете?.. – Ксандр кивнул на кульки, его блеклые, потускневшие глаза полузакрыты, расчихался, прячется за платок.

– Я? Я? О, нет! Так, кое-какие вещи кое-кого всё выкинуть времени не было. Прах к праху. Хорошо, вчера Дьюла помог разобраться. А что, тебе любопытно стало? Нет, нет там ничего стОящего, уверяю. Ни тебе золота, ни гобеленов. О, как же маняще пахнет эта ночь! Чуешь?! Свежими травами, грибами, жирным навозом, сыростью.

Она внезапно плюхнулась на колени, встала на четвереньки и, раскачиваясь по-змеиному, всё с той же блаженной улыбкой принялась обнимать землю, цепляясь потрескавшимися пальцами за корни ив и осин, втягивая ароматы пробуждающейся весны.

– Ке фу, ке малёрёз… – Ксандр нервно отступил на шаг, скорчив гримаску, видимо, посчитав свое присутствие при подобной сцене как-то непристойно.

Маргарита засмеялась, перевернулась на бок, ноги белели под задравшейся юбкой. В селе за опушкой выли и лаяли собаки.

– Еще довольно холодно. Маргит, вставайте.

– А мне всё едино. Как думаешь, мертвецы не чувствуют холода? А, Ксафа?.. А боли, обиды? Мертвецы мстительны! Мертвецы всегда побеждают. Как семена в земле, холодные и мертвые, лежат там, среди жуков, червей и корешков, в глине, лишенные света, зрения, звезд… Но они не глухие, нет. У них чуткий слух. Бедненькие.

Она снова засмеялась, перекатилась на другой бок.

– Нет, я не встану. Оставь меня в покое. Лядраку тоата. Кто бы знал, как я устала. Полежу хоть вечность, спокойно, в тишине.

Её ресницы подрагивали, она с упоением всасывала ночной воздух. Ксандр с едва слышимым скрипом и вздохом оперся спиной о замшелый каменный крест и закурил. Зеленая вспышка фосфора осветила его бледное восковое личико.

– Милая моя, вставайте. Ву н'авэ па дё резон.

– Ой, что это я! – Маргарита с искренним, таким детским, непосредственным ужасом опомнилась и села. Она нащупала в карманах пальто грязные стаканы, по стакану в каждом кармане. И бутылку цуйки в объемистом декольте. Нетерпеливо потребовала:

– Наливай! До дна! За здоровье не предлагаю. Давай, не чокаясь. Что было не воротишь. Ну даст бог, отец Павел на свечи и молитвы не скупится. Ему щедро плочено. Ксафа, кёшёнём, че фрумош, организуешь мне встречу?..

– С кем, пшепрашам? – Ксандр от деланного удивления лязгнул зубами об стакан и расплескал содержимое на брюки.

– С твоей бабулей, едрит-мадрит!

Маргит начинала злиться и трезветь. Она обхватила себя руками, утешая, чтоб не дать волю чувствам и когтям, рывком поднялась, покачиваясь и неверно ставя ноги. Ветер хлопал и трепал её пальто, словно черное знамя.

– Не отмалчивайся. Как друга прошу.

Ксандр стоял неподвижно, скрестив руки за спиной, избегая встретиться с ней взглядом.

– Да или нет? Да скажи же что-нибудь. Спишь что ли?

– Этой ночью луна слишком яркая. Глазам больно.

Он двинулся медленно вдоль могил в тень дерева. Одетый, как всегда, элегантно, от пары кожаных ботинок до галстука и перчаток, в вечных министерских брюках и синем бархатном пиджаке, в голубом свете огромной луны, как в свете неумолимого лагерного прожектора.

– Ты не меняешься. Всё такой же. Норок! – подняла над головой и опустошила еще стакан. – Что тебе предложить, чтобы ты согласился?

Ещё стакан, и её зеленые глаза стали чудным образом одновременно мутными и пронзительными. Слово за слово, незаметно, они перешли на понятный им обоим немецкий. Голоса звучали тише, тише, фразы выходили сухими, как старая шкурка ящерицы.

– Дорогая, вы могли бы воспользоваться обыкновенным телефоном.

– Такая весна, скоро черёмуха проснется! Ты мне всё о технологиях, о прогрессе! Я так не могу. Это слишком личное, понимаешь?